И вдруг в один прекрасный день на току не появились ни Менджия-апа, ни Азат, ни Халим, только грузовики везли и везли зерно. Я знал, что началась уборка картошки, понимал важность для сельского жителя наличия приусадебного участка. Мы, кстати, всегда помогали хозяевам, у которых квартировали, в копке картошки. Но! Никак не во вред колхозному делу! Ведь я также знал, что колхоз – коллективное хозяйство – способствует формированию у сельского труженика сознания общественного собственника. Ибо «колхозно-совхозная, а также общественная собственность, создают экономический базис социалистической общественно-экономической формации, самой передовой в мире стадии исторического развития человеческого общества, в преддверии высшей формы общественного развития – коммунизма». Так нас учили. Ну, как же вы, члены колхоза имени легендарного героя гражданской войны Василия Чапаева, сложившего свою голову во имя победы светлых идеалов бесклассового справедливого общества, не понимаете этого?!! Как вы, обуреваемые «частнособственническими пережитками», можете забыть про колхозное зерно и копать СВОЮ картошку?! Ведь общественное – выше личного!
Кучи зерна на площадке перед зерносушилкой, которая, к счастью, не переставала работать, стали угрожающе расти, а мы, студенты, не успевали их перелопачивать. Ко всему прочему, посыпали противные осенние дождики. Сунешь руку в кучу, а зерно внутри горячее. Зерно на току горит, а колхозники свою картошку копают! Как такое возможно?! Значит, возможно. Значит, есть что-то ещё, до чего я не «дотумкиваю».
Но вот встречаю у правления Менджию-апу: «Сез кайда (Вы где)?! Токда эшлерге киряк (на току работать надо)!» «А-а, – отмахнулась она, – беренге (картошку) выкопаю сперва, «беренге – икенче икмек» (картошка – второй хлеб)». Ладно, думаю, с тобой всё ясно. Выловил кого-то ещё и начал «затирать» про Продовольственную программу, про колхозное строительство, но тот, посмотрев на меня, как на умалишённого, презрительно ухмыльнулся: «Да пошёл ты…»
«Добил» меня командированный из Елабуги шофёр Мишка, весёлый, безбашенный ухарь. Он на своём ЗИЛке по деревне носился, как угорелый. Разгонит ЗИЛок по площадке и затормозит резко перед самой веялкой – его аж разворачивает юзом, ни дать ни взять – гонщик. Но тут он высыпал полный кузов зерна прямо в лужу. Я ему возмущенно:
– Ты что, не видишь куда высыпаешь? Это же – хлеб! Знаю, что тебе колхоз до фени, но…
Разбитной «Шумахер» грубо перебил:
– Да пошёл ты со своим колхозом!
Со «своим»! То есть, с «моим»?! Смысл крылатой фразы «и всё кругом колхозное, и всё кругом моё» обретал явь и плоть, в прямом смысле слова.
Хорошо, что картофельная эпопея быстро закончилась. Но факт вопиюще несознательного отношения колхозников к общему делу основательно разбередил мою «девственную» душу. Ехал домой невесёлый, пытаясь осознать и осмыслить пережитое. Тот незабываемый колхоз имени Чапаева стал поворотным пунктом начала дрейфа моего марксистско-ленинского мировоззрения в идеологически противоположную сторону. Одна радость: заработали мы аж по 25 рублей и уехали домой дня на два раньше «верхненалимцев».
На третьем курсе, в 1981 году, на ниве трудовых свершений нас ожидал совхоз «Красный партизан» в деревне Александровская Слобода. Когда-то эта деревня была русской, там был колхоз. Но когда образовали совхоз, село стало смешанным по национальному составу. В местной русской школе появились татарские классы. Прибывшее новое руководство, от бригадира до директора и парторга, были татарами.
По приезду директор совхоза Вази Нургалеевич принял всех нас в правлении, в своём кабинете. Подобной встречи я больше не припомню. Вази Нургалеевич у каждого из нас заботливо спросил, кто откуда родом. Затем, широко улыбаясь, пообещал нам хорошо заплатить, если мы будем стараться, и пожелал ударной работы. А по домам совхозников нас расселял лично парторг – мужик серьёзный, даже угрюмый. Однако сельчане брали нас на постой с большой неохотой, так как незадолго до нашего приезда на сельхозработах были учащиеся какого-то ПТУ, не отличавшиеся культурой поведения. Поэтому парторгу приходилось постоянно подчеркивать, что мы – студенты ленинского университета.
Одна бабка, высунувшись в окно, настолько активно выражала парторгу своё возмущение по поводу попытки «вторгнуться» на её личную территорию, что парторг начал, подобно мне, строго внушать ей про трудный год, про битву за урожай и так далее. Пару раз местный партийный босс употребил словосочетание «советская власть», на что бабка дала отпор, воспринятый мной полным идеологическим апокалипсисом. Я просто обалдел от услышанного:
– А что мне дала твоя советская власть?
– А вон – советская власть к твоей избе тянется! – ответил он, кивнув на два электропровода, идущих от столба к её избе. Парторг без нервов воспринял её «еретические» слова, видимо, бабуля не в первый раз недвусмысленно высказывалась по этому поводу.
– Я за электричество плачу государству, а не тебе! – не стушевалась пожилая «антисоветчица»…
В итоге, никого бабуля к себе не пустила. Да я и сам бы не позволил кому бы то ни было из наших определиться у неё на постой, зорко оберегая сокурсников от «тлетворного влияния».
Чем же помогали мы совхозу «Красный партизан» в священной «битве за урожай», повторявшейся в нашей стране с завидным упорством из года в год?
Сперва нас с Андреем и еще одним работником «кинули» на аппарат витаминной муки (сокращённо АВМ), стоявший за околицей села. Аппарат представлял собой небольшую мельницу с барабаном для сушки измельчённого сена, в который подавался жар от факела, питаемого соляркой – небольшая цистерна с топливом стояла рядышком. Двое должны были подавать в аппарат сено из огромного стога, двое – принимать на выходе сыпавшуюся в мешки муку, завязывать мешки верёвкой и оттаскивать в сторону. Чеивертым в нашей компании был местный пожилой аппаратчик, руководивший процессом и следивший за исправностью работы агрегата.
Однако АВМ был старым, списанным, но совхозные экономисты что-то прикинули, подсчитали и вынесли свой вердикт: годен для принесения сверхприбыли, надо лишь его чуть подлатать. Аппаратчик не уставал костерить местных умников, так как толком не перемолотое сено внутри сушильного барабана постоянно воспламенялось, и из трубы воздухоотовода АВМ начинал валить густой чёрный дым. Аппарат тут же выключали. А мы, воткнув вилы в стог, с удовольствием разваливались на душистом сенце: требовалось лишь ждать, пока сено внутри барабана до конца прогорит. После чего аппаратчик, от души матерясь, вновь включал свой многострадальный агрегат и извлекал чёрную золу. И так – до следующего воспламенения, а оно не заставляло себя долго ждать. Одним словом, вместо двухсот нормативных мешков с травяной мукой за смену получалось лишь 7-8. Мы даже гитарку на третий день принесли, чтоб не скучать. Ну и как вам такая экономика?
Однажды всех работавших в совхозе студентов срочно перебросили на ферму: требовалось, в преддверии важного то ли районного, то ли республиканского семинара, навести внешний лоск. Озабоченный директор метался туда-сюда на своем УАЗике, как угорелый. Конечно, отвлечение студентов на работы подобного рода, не имевшие непосредственного отношения к уборочной страде, было нарушением договора. Однако предстоящее мероприятие, видимо, было настолько важным для уважаемого Вази Нургалеевича, что он сознательно пошёл на это. Мы красили ворота, окна, водопровод внутри фермы, снимали какими-то скребками голубиный помёт с труб вентиляции, выпалывали заросли бурьяна вокруг коровников, повесили над входом патриотический лозунг. Чтоб навоз не портил картины, дойное стадо на время куда-то переместили.
И вот торжественный день долгожданного мероприятия настал! Все студенты получили выходной: было приказано «забиться по щелям» и на глаза высоким гостям не показываться. Да ради Бога! Мы с Андрюхой, радовались выходному и, развалившись на койках, бренчали на гитаре. Вдруг, тяжело дыша, к нам ворвался раскрасневшийся бригадир Фаяз: «Вы работаете на АВМ-ке? За мной!..» Вскоре вся бригада «АВМ-щиков», во главе с привычно матерящимся аппаратчиком, была в сборе.
Фаяз коротко объяснил: «Скоро делегаты на автобусах будут проезжать по дороге мимо АВМ-ки, надо, чтоб вы работали! Проедут – пойдёте домой!» Да без базаров, надо так надо! Мы дружно взялись за вилы. Вскоре видавшая виды «АВМ-ка» откликнулась на наш трудовой порыв привычным чёрным дымком из трубы. Мы, как обычно, растянулись на ароматном стожке в ожидании окончания прогара. Вдруг видим – летит директорский УАЗик, из которого через громкоговоритель грозно гавкнули: «Чего развалились?! Работайте, работайте!» Мы, недоумевая, показали на валящий из трубы чёрный дым – какая тут, к черту, работа? Свирепый «матюкальник» повторил: «Работайте, я сказал!» – и УАЗик улетел дальше, в сторону вылизанных нами, обезнавоженных коровников. Мы, лениво поднявшись, принялись тупо бить вилами по сену. Со стороны выглядело всё в порядке: и работа кипит, раз дым валит, и люди чем-то заняты – картина более чем показательная и символическая; а вдалеке уже показалась неспешная колонна из трёх автобусов.
[justify]Уж не ведаю, о чём шла речь в автобусах, понимали ли люди внутри, что они видят из окон, и вообще, имели ли очковтираемые делегаты представление, что это за агрегат, и «с чем его едят». Однако, это не
