С Саматиком и его младшей сестрой четвероклассницей Гульсам мы часто ходили в осенний лес, что на пригорочке сразу за деревней. Снимали с цепи «за компанию» пса Шарика – он с лаем носился туда-сюда, как угорелый. Летняя практика по зоологии и ботанике еще была свежа в памяти, поэтому я много рассказывал им про лесных животных и растения. Кстати, к моему отъезду Саматик самостоятельно стал складывать русские слова в довольно осмысленные предложения – в школе начались уроки русского языка. Мне приятно было осознавать, что именно со мной он закреплял свои знания на практике. Впрочем, и я немного улучшил свой татарский, общаясь с детворой.
Суфиян-абый всегда был серьёзен и суров. В колхозе он числился передовиком, работал трактористом, в уборочную – от темна до темна. Частенько за ужином, приняв «с устатку» стопочку, рассказывал про потрясшую его воображение Болгарию, поездкой в которую был премирован: «Эх, Питкя, если б не дети, остался бы там!» Так он обычно заканчивал своё повествование. И мой вопрос, какой город лучше – Казань или София, воспринял почти оскорблением, чуть не ругнувшись, ибо ответ изначально угадывался не в пользу родной Казани той поры.
Ко мне Суфиян-абый также питал тёплые чувства: из-за Саматика, а сына он боготворил – пацан родился аж с четвёртой попытки; из-за того, что «я – не баба»; а ещё и потому (если это не самое главное), что я, как и вся их семья, был рыжим. Иногда Суфиян-абый, находясь в благостном расположении, обняв меня, говорил: «Вот Питкя – мой родственник: тоже рыжий!»
Кстати, когда мы работали в другой деревне, меня к себе в родственники радостно «записала» ещё одна хозяйка – Альфинур-апа: в девичестве она была моей однофамилицей.
Вообще, было интересно понаблюдать, что называется, изнутри, за укладом жизни в деревенских татарских семьях. Да, без сомнения, мужчина в них – величина величин! Мне, взрослеющему молодому человеку, импонировал высокий авторитет мужчины в татарском доме. Спокойствие и уверенность хозяина, послушание ему домашних. Всё-таки у нас в русских деревнях (и не только) женщины любят «потюкать» и «попилить» своих мужичков. И не всегда за дело, зачастую просто так, для порядка. Ничего подобного в татарских патриархальных семьях я не заметил. Однако подобное подчеркнуто-уважительное отношение накладывало на мужчин больше ответственности, что отражалось на самом подходе к жизни. Поэтому, видимо, детей в татарских семьях больше, чем в русских. Меньше разводов. И алкоголь среди татар менее популярен, особенно в деревнях…
Любопытно было наблюдать, как ужинал Суфиян-абый. Подав пищу, Гульсина-апа не уходила, а стояла рядом. Закончив трапезу, он приглушённо отрыгивал – лицо супруги светлело: муж родной наелся! Нет, друзья, честное слово, нам, мужикам, вне зависимости от национальной принадлежности, такой уклад не может не нравиться! И я не сказал бы, что женщина в татарских семьях ущемлена в правах. Нет. Конечно же, она – равноправная хозяйка дома в полном смысле слова, только придерживается векового уклада.
Я тоже, несмотря на молодой возраст, ощущал уважение к себе со стороны прекрасной половины деревни. После августовских горных походов моя физиономия была украшена густой рыжей бородой. В сочетании с очками и крепким телосложением я внешне «тянул», если не на начальника, то на молодого преподавателя – точно.
Когда приходила пора затяжных, изнурительных осенних дождей, улицы деревень превращались в непролазную грязь, регулярно взбаламучиваемую снующими туда-сюда тракторами и грузовиками. Вдоль каждой стороны улицы, ближе к домам, натаптывались тропиночки. Но они были такие узенькие, что встречного приходилось пропускать, отодвинувшись чуть в сторонку. Так вот, местные женщины, не говоря уже о девочках и девушках, всегда уступали мне дорогу, не забывая приветствовать:
– Исенмесез (здравствуйте).
Со временем, я «обнаглел» настолько, что позволял себе отвечать:
– Яхшы (хорошо)!
Так и ходил по деревне: «исенмесез» – «яхшы», «исенмесез» – «яхшы». Даже привык. Если быть точным, «исенмесез» дословно переводится – «здоровы ли Вы». Вроде, как вопрос. Принято отвечать на подобное приветствие также: «исенмесез» или просто «исенме» («здоров ли ты»), если приветствуемый младше или хорошо знаком приветствующему. А «яхшы» – «хорошо», согласно этикету, отвечая и не интересуясь в ответ здоровьем вопросившего, может позволить себе только пожилой или просто уважаемый (не зависимо от пола) человек, а не «щегол», типа меня. Ну, уж не судите строго выпендрёжника в моём лице. Просто приятно было чувствовать себя уважаемым человеком.
Не сложно догадаться, особым уважением пользовались начальники и другие власть предержащие в деревне, в первую очередь, председатель колхоза или директор совхоза. Особенно запомнился случай на первом курсе в деревне Молвино. Приехав, я сразу заметил двух «жегетляр», постоянно болтавшихся по деревне, часто в нетрезвом виде. Выяснилось, что двое местных друзей, недавно вернувшихся из армии, никак не могли завершить празднование долгожданного «дембеля». Как-то раз, во время обеденного перерыва, их подшофе занесло в колхозную столовую. Недавние армейцы-кореша «докопались» до командированных из города на уборочную шоферов. Водилы не хотели развития конфликта. Но тем что-то не нравилось, и они явно лезли на рожон. Чем бы это закончилось – вопрос. Ситуацию разрядил внезапно подъехавший местный бригадир – здоровый, суровый с виду мужик. Он, мгновенно оценив положение, молча, двумя грамотными ударами свалил дембелей-односельчан на пол, после чего вышвырнул обоих на улицу. «Дембеля» приняли это как должное, мгновенно утухнув, и быстро ретировались.
На четвертом курсе нас послали в деревню Ляки Сармановского района. Разместили в тот раз не в домах сельчан, а в бревенчатом одноэтажном общежитии с печным отоплением. Это было большим удобством, так как уже не приходилось подстраиваться под ритм жизни приютивших нас хозяев. Жаль лишь – не было телевизора. И передо мной встала проблема: где посмотреть первые матчи европейских кубковых турниров по футболу, стартовавших по осени. Выход был найден оригинальный – требовалось найти армянских строителей-шабашников. Уж они-то футбол обожали, особенно когда играл ереванский «Арарат». В те времена, в любой, даже самой глухой деревушке, как правило, на возведении животноводческих ферм обязательно трудилась армянская строительная бригада. Проживали «гости с юга» отдельно, иногда со своими семьями. С местным населением они практически не общались, поэтому искренне радовались возможности пообщаться с нами. А усвоенные мною от однокурсника-армянина слова на армянском производили на шабашников просто магическое действие. Неудивительно, что и подкармливаться иногда удавалось у гостеприимных кавказцев…
Ляки (с ударением на второй слог) – старинная деревня татар-кряшен. Кряшены, или крещёные татары – большая этническая группа, отличающаяся от других татар тем, что носят русские имена и фамилии, исповедуют православие и едят свинину, а самая распространённая кряшенская фамилия – Осипов. Рядом с нашей общагой в траве и кустарнике мы обнаружили старые могильные плиты и камни. Местные пояснили, что раньше неподалёку стояла церковь. Мне особенно запомнилась одна опрокинутая замшелая плита, на которой красивыми славянскими, потемневшими от времени буквами с ошибками было высечено: «Здес покоеться прахъ рабы Божий Евдокии Анисимовны»… Такое родное славянское имя-отчество. Правда, вполне могло статься, что давно усопшая не произнесла в жизни ни одной фразы по-русски.
Особо хочу отметить, что за время моих путешествий по Заинскому и Сармановскому районам, мне в те годы ни разу не встретились ни мечети, ни церкви. Что ж, безбожникам из идеологических отделов обкомов-райкомов, будь они неладны, – пять баллов за их чёрную, насильственную атеистическую работу. Или анафема по сегодняшним меркам. Благо, хоть сейчас в Татарстане, пожалуй, нет ни одной деревни без храмов Божьих – либо мечети, либо церкви, а то и того, и другого в одном поселении.
Мне почти не приходилось сталкиваться с проявлениями национализма, так – редкие и мелкие бытовые «тёрки», не более того. Население, как сейчас принято говорить, толерантно друг к другу – и русские, и татары отчётливо осознают грань, за которую не нужно переходить в отношениях друг с другом. Историческая общность интеллектуально-духовного пространства создает общую ментальность, казалось бы, совершенно разных по происхождению и вероисповеданию народов. Плюс совместно обильно пролитая кровь на фронтах Великой Отечественной. Русские и татары, несмотря ни на что, стали по-настоящему близкими народами, что бы мне ни говорили. Общие взаимосвязь и мировосприятие – великие вещи. Ведь, как ни крути, но вроде бы славяне – поляки, например, или даже сербы – ментально намного дальше от русских, чем татары, равно как и киргизы или туркмены, от татар, по сравнению с русскими.
Родившись и повзрослев в Казани, я естественным образом воспринял татарскую культуру, немного понимал язык, хотя специально его никогда не учил. До сих пор люблю многие татарские песни. Моё раннее детство прошло в районе Иске Бисте (Старо-Татарская слобода), что на берегу озера Кабан, рядом с единственной действовавшей в то время в Казани старинной мечетью Марджани. Безусловно, длительное проживание в тесном соседстве с другим народом оказывает большое влияние на формирование человека. Вот и я не стал исключением из этого правила. К тому же моей фамилии присущ национальный колорит, благодаря чему татары часто принимали меня за своего. Было приятно: мне всегда нравился этот жизнерадостный, трудолюбивый народ. А когда требовала ситуация, я и сам не раз успешно «косил» под татарина, поскольку в крупных городах республики не все татары, особенно молодёжь, владели своим родным языком, некоторые вообще его не знали.
[justify]В Заинском и Сармановском районах русские и татарские деревни внешне, в большинстве своём, мало отличались друг от друга: традиционные бревенчатые избы с украшенными наличниками под двускатными крышами. Перед тремя
