Братская могила. Хоронить никого не надо! Только сверху доску памятную с именами водрузить.
- Коля-то понял, что он возглавляет колонну, идущую на х…й, и забил «болт» на всё и вся. Комбат зашёл в сорок первую роту. Жарко, двери открыты, слышно всё. Вот наш дневальный и орёт на всю казарму: «Рота! Шухер! Комбат на первом этаже! Сейчас к нам пойдёт!» А, койка старшины самая первая. Часть кроватей разобрали уже, спальное помещение полупустое. Буда в форме лежит на койке, сапоги не снял, морду пилоткой прикрыл, чтобы мухи мурло не глодали и не срали на неё. И кричит дневальному: «А, мне – по х…й! Я – дембель!» Тут комбат заходит. Дневальный как положено: «Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход!» Буда в ответ то же самое, мол, клал я на службу «с прибором»! Комбат из-за шума дневального и дежурного не услышал. Зашёл в спальное помещение, ну, как всегда, быстро, с сигаретой в зубах. И Буду не сразу приметил. Сразу в угол, где четвёртый взвод жил, там всегда спали на кровати или под кроватью. Там никого. И назад идёт. А тут старшина снова гавкает с койки. Умишка-то нет, вот и как заезженная пластинка одно, да, потому. Какой размер сапог у комбата?
-- Не знаю. Но как короткие лыжи. Сорок четвертый, может, и сорок пятый. Короче, не маленький. А что?
-- Так вот, комбат подкрался, да, как даст снизу по койке.
- И что Буда?
-- Коля, получив ускорение от комбатовского сапога, взвился вверх. Схватился за раненую задницу и рванул из казармы на улицу.
-- Дурачок. Комбат долго орал?
-- Ой, долго. Хотел снять наряд, да, смилостивился. Не стал изгаляться над парнями. Так проорал, окурок бросил на пол, да, ушёл. А Буларацкого выгнали через два дня. Приказ в зубы – и на дембель. Поднимать народное хозяйство!
-- Если бы он не в войсках сдавал вступительные экзамены, то не поступил ни за что бы!
-- Да, что говорить, если он дебилоид! А не дембель!
Докурил. Сигарету бросил в урну.
-- Эх! Пойду докладывать, что прибыл. Кто там?
-- Все на месте. Доложишься, потом переодевайся и за работу.
-- Что делать-то?
-- Кровати и все барахло перетаскивать.
-- Ни фига себе! Расстояние не детское.
-- Надо, Слава, надо.
-- Могли бы и машину подогнать, погрузил барахло, за три-четыре ходки и вывезли!
-- Ну, ты размечтался! Сразу видно – из отпуска! Забыл все!
-- Радченко удавится.
-- Факт! Когда хохол родился – еврей заплакал. А когда Радченко появился на свет, то по армейской легенде, на солнце появился образ поросенка, случилось затмение, все хохлы и евреи устроили Вселенский плач. Для него бачки-чайники дороже курсантов!
Захожу в казарму. Там шум, движение. В канцелярии роты все офицеры.
-- Товарищ капитан! Младший сержант Миронов из отпуска прибыл! Во время отпуска замечаний не имел!
-- Заходи, Миронов! Как отдохнул?
-- Великолепно!
-- Водку пьянствовал? Дисциплину хулиганил?
-- Никак нет! Как положено! Вёл себя с достоинством и честью!
-- Тьфу! Ну, что за курсанты! Врут и не краснеют! Хоть бы кто честно сказал, мол, выпил ведро водки, три ведра вина и ванну пива и переспал с ротой девочек! А?
-- Никак нет! Каждой утро занимался физзарядкой и пробегал по три километра. За отсутствием сапог – в кедах.
Махнули на меня рукой, мол, что с дурака возьмёшь!
-- Показывай, что привёз, а то, может, запрещённое.
-- Никак нет! Всё по уставу!
Ага! Нашли дурака на четыре кулака! Так я всё и потащу в казарму! Есть на железнодорожном вокзале автоматическая камера хранения. Трое суток хранится там всё, что положишь. Умный? Нет! Миллионер, правда, подпольный, Корейко придумал! Читайте классику – кладезь мудрости!
Вот, товарищи офицеры, чистое х/б, матушкой постиранное и отутюженное, подшитое. И всё такое образцово-примерное! Еда есть, варенье, консервы, конфеты, сигареты. Угощайтесь, товарищи офицеры! Два блока «ТУ-134». Пару пачек – не жалко.
-- Отпускной?
-- Вот! – со вздохом достал, отдал, и билеты, которые покупал с доплатой по военно-перевозочным документам, туда же.
Вот теперь отпуск кончился. Эх!
-- Не знаешь, никто из твоего взвода не опаздывает?
-- Не знаю. А, что кто-то опаздывает?
-- Кантарбаев из четвёртого взвода опаздывает. Лежит в больнице с аппендицитом.
-- Это хреново. По себе знаю. Неделя – минимум. А то и больше.
-- Его на две недели «тормознули» в отпуске. Может, он так решил возместить? Знаешь, что-нибудь об этом?
-- Не знаю. – я пожал плечами – От вас впервые услышал. Он из четвёртого взвода, не из моего. Они, может, что и знают.
-- Ладно. Переодевайся и организуй перенос имущества в казарму третьего батальона. Там будем временно базироваться. Ну, и ремонтировать свою казарму. У тебя там Бугаевский уже почти мастером-универсалом стал.
-- А что не успели сделать?
-- Почти всё! Почти всё не успели сделать. Казарма оказалась слишком ветхая. Думали, что одно, а оказалось гораздо больше. Плюс, нет личного состава, чтобы добыть не тривиальным способом.
-- Пизд…ть не кому стройматериалы?
-- Примерно так. Но это грубо. Надо мягче излагать свои мысли.
-- Так сами же из нас выращиваете строевых офицеров, а не воспитанников института благородных девиц. Прямых, как у Ленина ботинки.
-- Это на первом курсе было. Сейчас второй курс. Надо мозг включать. Более гибкими быть. Не только командир, но и инженер. Так, что слушай и думай где можно, что добыть.
-- А много надо?
-- Почти всё!
-- Как? Зима на носу! – я поёжился. Не хочется жить в казарме без отопления.
-- «Политическим» была объявлена амнистия, если кто сумеет добыть. Добыли.… Но мало. Не все под амнистию попали.
-- Никого не поймали?
-- Милиция несколько раз устраивала погоню, но не поймали.
-- Наших не поймали. Из других рот ловили, но те бросали всё и уходили от погони. Наши же сматывались вместе с барахлом. В отпуск очень хочется.
-- Тренировки не прошли даром. Милиционеры же не бегали на полигон с полной выкладкой.
- Ладно, Миронов, иди! Командуй!
- И думай, сержант, где чего добыть! И покроет тебя слава, как позолота. И последующие курсы будут слагать о тебе легенды как об удачливом добытчике!
Переоделся. Вот они мои сапоги. За месяц они немного ссохлись, запылились, ничего. Щёточкой пыль смахнуть, блеск обнажить. И начали таскать кровати.
Путь не близкий, а имущества в роте много. Таскаем не по одной, по две кровати. Разбираем верхний ярус, кидаем на первый – вперед! С матами. А как без них, когда спускаешься по лестнице, нагромождение старается вывалиться, упасть, такая же история на поворотах. Ну, и когда поднимаешь наверх, тоже грозит вывалиться, свалиться. Падает, подбираем, со злостью швыряем, тащим. Притащили. Собрали второй ярус у кровати. А все койки не влазят в спальное помещение временной казармы.… Значит, в три яруса. А те, что стены – в четыре. На верхний ярус можно протиснуться, сидеть там невозможно – потолок. Ходка – перекур. Зачем сердце рвать, да, и ноги не казённые.
-- Как отпуск провел?
-- Как-как? Нормально. С братом двоюродным только вот казус произошел.
-- Казус? Подрался?
-- Да, нет. Я на поезде ехал через Новосибирск. Там у меня пересадка была. И вот я должен был забрать двоюродного брата. Ему четырнадцать лет. В деревне в Новосибирской области живет. Батя у него помер, царство небесное мужику. Хороший дядька был. Несчастный случай на покосе. Мать в больницу слегла. И вот пацана решили, пока матушка болеет, отправить к родственникам на лето в деревню в Тюменскую область.
-- Не повезло мальчишке. – я вздохнул и покачал головой, затянулся.
-- Не повезло. Родственники в деревне люди осторожные и отправили парня в Новосибирск меня встречать с «ефрейторским зазором».
-- Они из военных?
-- Нет! Они из идиотов! Тьфу! Высчитали так, что пацан двое суток болтался на вокзале в Новосибирске!
-- Долбо…бы!
-- Так точно! Они самые и есть!
-- И что дальше? Куда пацан влип? Залетел?
-- Ты в четырнадцать лет, о чем думал?
-- Я не помню о чем в семнадцать кроме баб думал, думаю, что и в четырнадцать тоже о них думал.
- Так вот, этот брат, видимо, как и ты не верхней головой думал, а как ты – нижней. Ну, и плюс в башке у парня каша. И отца схоронил и мать то ли с инфарктом, то ли с инсультом лежит в больнице. Неизвестно, то ли выберется, то ли нет. Одна нога том свете, а другая—на этом. Денег мальчишке много дали, рублей сто пятьдесят. Плюс чтобы к школе одежду купил. Ну, вот это контуженное юное дарование, но, заметь, с большой потенцией, начал осваивать окрестности железнодорожного вокзала замечательного города Новосибирска. И увидел там группу цыган.
-- О, ёптать!
-- Угу. И там была девочка-цыганочка, примерно возраста такого же. И братец начал с ней заигрывать. По-деревенски «склеить» девушку.
-- Не кастрировали?
-- До этого не дошло. Но, своим цыганским гипнозом эта гоп-компнаия и обобрала мальчишку. Все деньги выцыганили.
-- Пизд…ц!
-- Он самый. Причем самый, что ни на есть полный.
-- И что дальше? Пацан в милицию обратился?
-- Пацан в милицию не обратился. Он же говорю, после похорон, как контуженный. Отдал деньги, как сам рассказывал, и все ходит за этой девочкой. Эти цыганки ему и морду разбили. Потом умыли. Приметно, когда мальчишка на вокзале ошивается, да, ещё морда лица разворочена, одежда порвана и в крови. Стали с ним общаться, мол, откуда и прочая ерунда. Он всё выложил. Батю схоронил, мамка то ли этом свете, то ли в пути на другой. И тут они захлопотали, мол, мальчишка в печали, а таких дурить, даже по их цыганским законам – грех великий! И отдали ему почти все деньги. Пятнадцать рублей только зажилили. Говорят, это за науку тебе. И говорит брат, что самая старая цыганка подошла к нему и кулаком так по лбу стучит и приговаривает: «Ты – дурак! Нельзя так никому верить! Нельзя! Берегись чужих! Береги деньги!»
-- Ну, ладно, хоть совесть у цыган есть.
-- И говорит брат, что после того как по голове она ему постучала, и пелена с мозгов как будто упала. Всё как в тумане было, а тут как прозрел. И понял, что отца уже нет.
-- Так он же знал.
-- Знал, но не осознавал этого. Просто механически. А тут понял, осознал. Сел и заплакал.
-- Бля. Я сейчас сам заплачу! – глубокая затяжка.
-- И вот сидит, слезы по щекам бегут. Цыганки его напоили, накормили, он больше суток не ел. Ест и плачет. Папки нет, мамка помирает. И девочка, на которую он запал, рядом по голове его гладит, утешает. Так он с ними и пробыл до прибытия поезда. Другую шушеру, что трётся на вокзале они от него отшивали.
Встречали меня с поезда всем этим табором. Я понять ничего не могу. Деньги, документы, билеты сразу поглубже переложил, и постоянно под контролем держал. Отдали они мне его. А я понять не могу, чего он в таборе этом делает. Они ему ещё пятьдесят рублей дали.
-- Так твой брат ещё и жуликом оказался! В наваре остался!
-- Ну, на фиг такой «навар». Между поездами было пару часов, купили с ним вина, я тень отошли, чтобы ни менты, ни патрули не видели, только бутылку открыли, тут снова цыгане нарисовались. Угостили их.
-- Девочку – то видел?
-- Видел. Ничего так. На любителя, как говорится, но после стакана вина она мне тоже понравилась!
-- Так надо было остаться! Был бы у них там помощником атамана, или как там.
-- Я уж лучше кочевую жизнь военного буду вести, чем вот так кочевать.
-- Насчет того воровства. Был в отпуске, а у друга брат приехал в отпуск. Он в Китае был на языковой стажировке.
-- Ученый что ли?
-- Ага.
