это сложное инстинктивное поведение рыб «хомингом», homing. Здрасте, приплыли! Сливай воду, девочка-олло, девочка-рыбка. Я вспомнила уроки Рубиновой Розы, как ее слегка тронутые помадой губы выдыхают: homе. Дом. Итак, к истокам. На круги своя. А еще я вспомнила, что дядя Хадиуль, чье имя переводится как «знающий», был из древнего шаманского рода.
Это путь домой. Самоубийственный процесс homing’а - изнурительное путешествие из океана в реки, где они родились и где они погибнут, отложив икру
Давным-давно, еще в Захолустье, будучи забитой очкастой школьницей, я спросила старенькую учительницу биологии Анну Стефановну, зачем рыбы плывут рожать вверх по течению. Ведь наши речки текут с гор, они быстрые и холодные. Не все ли равно где рожать? Анна Стефановна торжествующе подняла палец, - кисть что куриная лапка: они плывут не просто так, они плывут домой! При слове «домой» и без того дребезжащий ее голосок просел. Она откашлялась и повторила: «Домой». Дело в том, что рыбы родились в той же реке, выросли из икринок в мальков. Как же тогда они безо всяких компасов находят ту самую речку? Этот вопрос задала не я, а с последней парты выкрикнул двоечник Филин (это не кличка, фамилия такая). Анна Стефановна на миг смутилась, заглянула в учебник и откашлялась: «Как рыбы находят свою реку, пока не имеет однозначного объяснения ученых».
Тот же вопрос я повторила после уроков во дворе перед жующим серу соседом Ринатом. Ринат с детства слыл отпетым браконьером и, хотя в школу ходил через день, а потом и вовсе бросил, про рыб он знал все. Даже его кличка Харя пошла от рыбы, от «хариуса».
«Хули там мороковать! – разразился квакающим смехом Харя. – Во, я чумею с этих профессоров! Ежели я, к примеру, напьюсь, то по любому дойду до дому. Мужики грят, автопилот, во! Так и в нересте».
И только в учебнике для высшей школы я узнала, что «лосось может ориентироваться по линиям магнитного поля и имеет внутренние часы, по которым двигаются в пространстве». По другой гипотезе выходило, что рыбы ориентируются по солнцу, луне, а воду «родной» реки отличают по химическому составу. Так, думаю, действуют рыбы Захолустья, которые, в отличие от океанских рыб, путешествуют из пресноводного Байкала в пресноводную же реку.
Однажды Харя расхвастался перед нами, что наловил хариусов по весне, в нерест. Под конец рыбалки он отбросил сеть и попросту забредал по колено в реку и черпал рыбу ведром.
«Пи-изанская баня!.. Ну и жирные были! Рыбины-то. Хошь голыми руками бери, не хочу».
«До или после? - спросил кто-то из девчонок. – Голыми?..»
«Канэ-эшно, до!.. – с чудовищным кавказским акцентом заорал Харя. – Куй железо, пока Горбачев. Кому нужны пустобрехие покатники? Без икры-то. А че, мировой закусон, как посолишь…»
«Ну ты впрямь Харя! – бросила я. – Неумытая харя. Где живешь, там и гадишь».
И пошла прочь. Ринат догнал меня у двери барака.
«Слышь, Ириска, они ж сами того… на смерть идут. Рыбки твои… Я чумею с них. Это ж полный пиз… Пизанская баня, в натуре».
«Не баня, а башня».
«Да какая разница!» - сплюнул сквозь зубы сосед по бараку.
Эта «баня-башня» в седьмом классе снесла башню закоренелого двоечника Рината. А может, и не в седьмом. С этим второгодником надо было держать ухо востро и постоянно сверять даты: Харя и сам путался, в каком он классе. Так вот, увидев в учебнике по истории древнего мира Пизанскую башню, которая падает восьмой век подряд, и все не может упасть, Харя пришел в экстаз. И громогласно выразил его прямо на уроке истории - в том смысле, что это полный… ну, вы поняли. В учительской Ринат оправдывался тем, что хотел всего лишь сказать про «пизанскую баню». Выразить восторг по поводу того, что кривую, будто пьяную, «баню» строил явный двоечник и второгодник. Глубинный смысл читался между строк: если уж короли делали дела на «двойку», то ему, Ринату Газзаеву, сам папа римский велел!
Короче, полный атас.
«Им же все равно подыхать опосля, Ириска!» – брызгал слюной этот браконьер.
«Придурок, ты ж не даешь им икру сметать, прикинь, гад?»
«Дык на фиг они нужны опосля, пустобрехие да дохлые? Этих покатников даже Гарнир жрать не будет!»
Полгода потом, даже встречаясь лицом к лицу на скрипучей лестнице барака, или во дворе, не здоровалась с Ринатом.
Хотя тогда, в безбашенном отрочестве, и поныне мне кажется, что природа ошиблась, и было бы намного выгоднее для ее величия, кабы рыбы выживали после первого нереста и приходили в верховья реки не раз. В самом деле, зачем после нереста самки гибнут? Они же отложили икру! Совершили подвиг. Однако только сейчас я поняла, что самки остаются здесь же, в реке. Тела лососей, отметавших самок — тысячи тонн органических веществ, что удобряют пойму реки и прибрежные участки земли. Благодаря этим естественным удобрениям усиленно развиваются растения, кормится множество водных беспозвоночных, которыми, в свою очередь, питается рыбья молодь, говорили бывалые таежники.
Для Захолустья – в самый раз.
Пизанская башня падает не просто так.
Пленка 14е. Лори. Тыя. Порог боли
Была ранняя весна, весело звенел колокольчик на шее ездового оленя, над головами пели птицы, истошно каркали вороны, предупреждая о вторжении пришельцев, скрипели деревянные, обитые железом, полозья саней, скользя по траве с редкими островками снега, хрупали по насту копыта в тенистых местах проселочной дороги. Сидя за спиной возницы с краю саней, я болтала ногами, впереди качались рога, позади уплывала узкая колея, колючие ветви тщетно пытались удержать нас в своем царстве, царапая по плечам и волосам, и долго трепетали на прощание березовыми листиками и веточками хвои…
Дядя Хадиуль поехал в тайгу пополнить соль-лизунец и взял с собой.
Сквозь скрип полозьев услышала шум. В просветах лиственниц и кустов смородины прорезалась белизна реки.
Прикиньте, рыбы тоже могут летать - не только бабочкам такое счастье. Честное слово. Сама видела. Я упросила дядю свернуть к реке (правда, то не была Тыя). И чуть не задохнулась от величественного зрелища. Аж глазам больно. В солнечных переливах брызг и радужном полукружье водной кисеи над валунами взлетали рыбы, словно блестящие снаряды. Извиваясь в последнем рывке, они, казалось, расправляли плавники и летели по-над рекой, сверкая чешуей. Эта красота изменчива как игра света в бурном водовороте. Как незаметно Байкал меняет цвет, с зеленого на синий, с синего на серый… Серый будто кипящий свинец. Эта горный бурлящий поток, его восхитительный текучий блеск нежданно плавится свинцом. Прожигает насквозь.
Родовые пути мучительны, идти против течения трудно, ежу понятно. Но для ослабленной твари типа меня, текучая суть на глазах отвердевает свинцовой преградой. И то не самая бурная речка Захолустья.
Порогов же на Тые - более двадцати. Их-то отяжелевшие бокастые рыбы-самки преодолевают по воздуху. Вдобавок на всем протяжении Тыи множество перекатов, эти мелководные участки русла в Захолустье местные зовут шиверами. По шиверам рыбины ползут на брюхе по каменистому наждаку. При этом брюхо, набухшее от икры, тянет назад. Засада! Есть ли у неукротимых самок порог боли? Наверное, боли эти божьи создания не чуют, оно вытеснено загадочным зовом, чем-то… вечным, что ли.
Так что рыбам легче. Они движутся к цели на «автопилоте». Как зомби. Плывут, ползут против течения, а то и взлетают над ним. Думаю (ха!), человек слишком много думает, и потому ему труднее.
И все-таки у них - как у людей. Например, во время нереста рыбы меняют форму тела. Достается не только будущим «мамашам». Меняются даже самцы. Стройная рыба с обтекаемым туловищем, заходя в реку на нерест, становится уродливой: челюсти удлиняются и загибаются крючком, бывает, на спине вырастает горб. Почему такое, недоумевали местные браконьеры. Одна из гипотез: в реке самцу уже не нужно быстро плавать в поисках пищи, в реке он не ест, прикиньте. А ведь ему еще нужно строить гнездо для икринок. Реально строить дом. Правда, такая гипотеза не объясняет, почему у других рыб в подобной ситуации горб не образуется (тоже «период окна»?).
Уж коли неразумные создания, думала, могут одолеть пороги и засады, то мне, их старшей сестре, сам орочонский Буга велел.
Прикиньте, после всех этих препон и мук лишь самые удачливые и упёртые единицы выживают и производят потомство. Из нескольких тысяч икринок в кладке, скорее всего, только одна пара вернется на нерест отяжелвшей особью. Засада, как говорит подруга Нюра, сама многодетная мать.
У Бори, правда, горб не вырос, но гнездо он построил. Благоустроенное, со всеми удобствами. И сторона солнечная. Папаша из моего сожителя – грех жаловаться. Если и был у него горб, то скорее мысленный такой – груз обязанностей. И он его тащил в гору. Или против течения, что одно и то же. Оксана мне завидовала.
Что касается мамаши, то есть, меня, болезной, то первый порог я одолела легко. Сразу после новогодних каникул по январскому холодку 2001-го побежала (тогда могла бегать) в женскую консультацию и встала на учет. Как положено, до 12 недель беременности.
Первая заминка вышла, когда я заявила в регистратуре, что ВИЧ-тест мне не требуется, и показала диспансерную карту Центра с эпидномером. Но медсестра в консультации, тупая крашеная блондинка с румянами в поллица, насупилась и процедила, что таков порядок. Листок с направлением в лабораторию эта румяная овца брезгливо зажала острыми, как лезвия пилочки, ногтями. Мде, пора бы уж привыкнуть к вытянувшимся в напряге физиономиям, а все-таки… Не будешь же кричать на каждом углу, что мой вирус по воздуху не передается! Что уж спрашивать с простых граждан, если медработники воротят носы?..
Результаты ВИЧ-теста были ожидаемо положительными – первый и контрольный.
Когда за окном набухли почки тополей, я перемещалась по квартире, до кухни и до туалета, держась за стенку. Дело даже не в тяжести под сердцем. Своя ноша не тянет, говорила мама.
Слабость и головокружение. Такое ощущение, что я враз разучилась ходить.
Однажды на полпути к туалету я, как кисель, растеклась по стенке и поползла на карачках. Натурально, как рыба на шивере, беззвучно разевая рот от боли и обдирая кожу. Аж сыпь выступила на животе и на ляжках, правда, назвать их таковыми нога не поднимается. На тонкие ножки смотреть было больно. Потом сыпь атаковала спину, бордовая, более крупная, с пол-таблетки, она копилась по закону подлости меж лопаток – чесать их было крайне затруднительно. Боря на ночь протирал прыщи перекисью водорода - зуд утихал. Живот уже заметно округлился и в целом, потеряв в весе еще килограмм десять, я напоминала в зеркале рахита, эдакую жертву голода где-нибудь в Бангладеш.
Но
