Он показал другим работникам пример для подражания, необходимого для выживания. Сначала до него, а потом и до других через вербальные знаки дошло, что предмет в сознании нельзя скушать, но с ним можно работать так, что можно скушать предмет вне сознания перед собой, ибо он уже дан в представлении. Осталось только его ощущать и принять в качестве пищи уже в обработанном виде средством труда. Так в живом существе в работе появляется сознание. Уже посредством сознания это существо выделяет, выводит себя из коллектива подобных ему телом существ, как "я" из "мы".
Орудием сознания в этом мысленном, осмысленном выводе становится слово, язык. С языком к человеку приходит осознание, мысль о самом себе, как о Я. Именно это Я во всем посредством сознания он начинает сознавать и выражать словом, называя это действие (деяние) верой в бога, как духа, вроде сознания в виде души в себе. Но этот дух он ищет во всем и на всем ему поклоняются, вымаливая у него то, что есть у него в сознании, а есть у него в сознании желания, которые он не может сам удовлетворить. Выходит, то, что желает бог, как образ другого в виде Я, желает сам человек.
Через желание, которое человек полагает в качестве мысли, приходит самосознание, сознание самого себя, как того, у кого есть в нем то, чего нет вне него. Но этого нет и у других людей в наличие. Но есть лишь желание его. Чего же они желают? Они материально желают то, что является их идеалом, идеалом их самих. Это Я, быть Я постоянно, вечно, материально. Однако это неосуществимо в материальном мире.
Довольствоваться же Я только в сознании, как это свойственно материальным существам, они не могут сполна. Вот что заставляет их верить, что такое желание осуществимо не в этом, а в ином мире. Не хотят люди понять, что это просто невозможно для таких материальных существ, как они. Им остаётся только переживать, страдать в душе возможность быть Я.
Тут весьма кстати подойдёт образ Вавилонской башни или лабиринта, или того же сада с расходящимися тропками. Обычно Вавилонскую башню используют в качестве символа тщетности усилий людей дотянуться до бога, разрушившего её и тем самым смешанного языки народов, чтобы они не смогли найти общий язык друг с другом.
Я вкладываю иной смысл в этот символ. Для меня Вавилонская башня имеет значение стартовой площадки взлёта в мир Я.
Таким же интересным и многообещающим является образ лабиринта пирамиды сознания с его паутиной риторический или текстовых (расходящихся) троп, которые сходятся в искомом центре - тайной камере Я.
Нельзя сказать, где и когда вновь проявится Я. Оно невидимо, ибо самого его нет в мире вещей. Оно проявляется в мире сознания. Там оно осознается, замысливается, будучи идеальным, как идея Я. Проговаривается же Я в мире слов в качестве личного местоимения единственного числа.
Личным местоимением обозначается единственность существования лица, осознавшего, идентифицирующего самого себя. Для опознания связи одного и другого лица в качестве имеющих место в мире употребляется в языке выражение (отношение) "Я - Ты". "Ты" - это то же самое Я, только не в моем, а в другом лице, в лице другого разумного, во всяком случае, самосознающего себя существа.
Я есть. Кто есть? Я. Конечно, есть не в качестве самого Я, а человека с самосознанием, то есть, с сознанием самого себя. Здесь я является тем, что проницает всего меня и узнается, признается в качестве меня. Эта проницательность есть проницательность (insight) духа, которая возвращается душе мыслью, как воспоминание об иной жизни души в качестве духа, уже не в теле, а в боге, как прототипе, парадигме или идее духа. Дух есть идея для мысли человека в душе или в сознании. Эта мысль есть явление идеи Я.
Моё Я, то есть, Я, нашедшее во мне свое воплощение или место в мире через данное мне тело, сознательно проницает меня, естественно, не во всем моем материальном объёме, но только в уме. То задание, которое я призван исполнить или решить, можно свести к тому, чтобы осознать самого себя в любой момент времени, где бы я ни был.
Таким путем или образом я смогу, точнее, попытаюсь, предприму усилие просветить, обозреть в созерцании каждый закоулок моего сознания, так или иначе связанный с состоянием моего тела среди других тел, их состояний в мире.
Зачем мне это нужно? Это нужно, разумеется, для того, чтобы стать тем, кем я являюсь по идее, - человеком с Я, экзистенциально переживающим свое существование в мире, то есть, вне себя. Вот это "зачем" определяет то, "как" я есть в мире.
Говоря о самом себе, как о Я, я не могу отделаться от колкой мысли, что являюсь самозванцем. И в самом деле не есть ли я именно тот, кто сам назвал себя. Но если это так, то многие среди являются такими же самозванцами. В таком случае мы идентичны, равно виноваты перед этим Я.
Помимо того, что мы считаем себя Я, в чем я становлюсь не отличимым от людей, нам дали наши имена. Имея собственное личное имя мы не являемся самозванцами. Но не так обстоит дело, когда мы полагаем себя Я. В собственном смысле подлинным, оригинальным Я является только бог. В таком случае кем являются другие существа, которые мнят, представляют себя в этом качестве?
Не есть ли они явления божественного Я как их сущности, его образы? Я есть образ Я, а не само Я. Это Я есть бог в самом себе, то есть, в духе. Я же есть образ духа, собственно душа. Во всяком случае я чувствую себя душой, идентифицирую себя посредством души, осознаю, что во мне есть душа, как я есть внутри самого себя. Душа в качестве образа бога, есть то, что является мне изнутри меня, как сам я. Как раз в этом смысле можно понимать слова святого Августа о том, что бог ему был ближе его самого.
Но именно поэтому я есть и подобие бога, уподобление ему в качестве уже не Я, а я, как со-творцу, богу-творцу во всех моих начинаниях, замыслах, и их деятельных окончаниях. Вот почему я несу ответственность за те мысли, которые мне приходят в голову, их переживания и реализации.
Но насколько я могу быть в этом состоятельным, самостоятельным? Вот в чем заключается для меня вопрос.
Это вопрос, поистине гамлетовский, является вопросом о смысле жизни. Для чего я живу, как не для того, чтобы быть Я? Это мой фундаментальный проект быть богом, решать, определять свою судьбу. Но не предопределена ли она изначально этим самым божественным, живым воплощением Я в плотском теле, каким я полагаю или мню самого себя? Может это и так, но я обратным, рефлексивным образом определяю не бога, но самого себя. Или я влияю на того, кто обуславливает меня?
Допустим, я смертный, и, как смертный, нахожусь в предсмертном состоянии. Что мне делать? Естественно, само собой, бороться за жизнь в этом мире, и сверхъестественно пытаться в нем стать вечным уже в ином мире. К нему мы готовимся в мире этом, если нет никакой другой возможности остаться в нем.
Но что означает здесь и теперь? Не что иное, как быть в мире собственного сознания, в духе, быть вдохновленным им, пребывая в своём теле в качестве души. Это труд души. Душа должна заработать, заслужить шанс на спасение своим выстраданным существованием в чужом для нее мире, чтобы вновь оказаться в своём духовном мире.
Единственным утешением для души в теле, которым мыслящее существо пребывает в этом материальном мире, является надежда на вечную жизнь в духе. Вдохновение этой надеждой и есть вера, как её основа. Ведь что остаётся делать, когда не видишь будущего, которое ещё не наступило во времени в качестве настоящего, и не знаешь, что ждёт тебя впереди. Остаётся только верить и надеяться, да ещё любить, пытаясь любовью задобрить того, кто знает, что было, есть и будет впредь. Но как он может помочь тебе, если он и есть то, что было, есть и будет всегда.
Неужели он может нарушить то, что уже заранее установлено, сам порядок бытия? Ведь он и есть этот порядок. Почему что-то одно или кто-то один должен быть важнее всего остального как порядка, в который он встроен. Таким путем расстроится сам порядок, бог расстроится. Между тем его все устраивает, как устроителя, создателя, того, кто настроен именно на такой порядок.
Абсолютная свобода бога есть полная само-определенность бога. В этом смысле бог не может быть ничем и никем не определен, кроме самого себя, ибо он и есть все в одном. Среди всего есть и иное ему через отношение бога ко всему, как многому. Но оно относительно его как одного целого. Один из много а нем есть Христос в качестве человека в боге. Условно его можно назвать "сыном бога".
Казалось бы, у человечности человека или у человека по существу есть место в боге. Но что это такое: быть в боге?
Быть в боге, то есть, в духе разум и означает быть человеком в полном смысле слова. Прототипом или парадигмой (идеей) такого человека является Иисус Христос. Я не льщу себя надеждой быть таким существом. Но вполне возможно становиться им. Ницше в своём стремлении преодолеть себя и стать над собой, возомнил, что в нем объявился сверхчеловек. Возможно ли такое явление человеку? Конечно, нет. Это иллюзия, вымысел. Человеку, по идее и понятию, просто невозможно быть больше, чем человеком. Но как же гений? Если употреблять это слово не в мифическом смысле, который уместен в сказке, а в служебном значении, то гений есть тот же самый человек, только в полном смысле слова, то есть, универсальный человек.
[justify] Следовательно, человеку дана от бога или от природы, как полагают атеисты, возможность быть человеком, осуществление которой
