- Суки, суки!.. – захрипела соседка.
- Это ты? – глупо спросил я.
- Я знала… - затряслась она.
Соседка завыла.
Я встал, испугавшись, что игла капельницы выскочит из вены. Стул упал.
В палату ворвалась медсестра.
- Мужчина! Кто вам разрешил?! - не глядя на больную, она встала в дверях. И, поправив очки, крикнула вполоборота. – Тася, зови санитаров!
- Суки… уйди… - хрипела в стену женщина.
- Не надо… - всхлипнули под капельницей. Одеяло сползло, обнажив острые детские ключицы.
Я поднял стул и поправил одеяло.
Раздался нестройный топот. Прибежали двое в спортивных костюмах. Один держал в руке тапок. Потерял по пути или хотел прибить меня, как муху?
- Сам пойдешь, мужик, или тебя вынести? – вежливо осведомился крайний, надев тапок и заходя слева.
- Вы к кому пришли? – возвысила голос медсестра. – Чей он, я спрашиваю?!
- Убью, бл!.. – в унисон завыла тетка.
- Это мой любимый… - прошелестело.
Понять было невозможно.
Я понял по губам.
В машине я хлебнул из горлышка фальшивого армянского коньяка.
- Шеф, на тебе лица нет, - подавая яблоко, округлил щеку Алдар. – Ни физического, ни юридического.
- Давай, крути, остряк!.. – рявкнул я.
Мотор взревел. Мы обогнули сизую пятиэтажку диспансера.
- Нет, стой, - выдохнул уже на повороте.- Что-то надо делать.
- Вот и я говорю. Пора завязывать, шеф, - притормозив, хмыкнул Алдар.
- Ты о чем это?
- Я грю, подлечиться бы не мешало, командир, - посмотрел вдаль водитель.
Над городом взлетал самолет, казалось, он вот-вот врежется в чадящую полосатую трубу теплоцентрали. Московский рейс. Птицы летели ниже и попарно.
Алдар обернулся. Добродушная широкоскулая физиономия выражала тревогу. Когда подчиненный бурят-монгол говорит серьезно, то кончики его обезображенных ушей шевелятся.
- Полежи недельку, шеф, почисти печенку. Ведь откажет, не ровен час. А у нас семьи… кругом безработица… – шевелил кончиками ушей Алдар. - Время-то какое! Давай, отлежись… Я тебе вон яблок купил, молока, газет… Связь по трубе… А за нас не беспокойся. Танька на посту, Бориса привезу, если что, с женой его посижу. Сколько надо, столько и посижу. Слышь, шеф?
«Мой любимый…»
Унылое здание наркологического диспансера без единого балкона, но с зарешеченными окнами, перекроенного из блочной пятиэтажки-хрущевки, напоминало следственный изолятор областного подчинения.
Я сделал прощальный глоток коньяка, хрустнул яблоком.
- Давай молоко, Алдар. За вредность.
Это в дурдоме всегда открыты двери. А в наркологический диспансер сперва не хотели принимать — не было мест. Недавно прошел сурхарбан и сразу за ним юбилей города, объяснили в приемном покое, очень жаль. Да еще начало недели. После выходных, когда народ массово расслабляется, не говоря уж о праздниках, забиты все койки. Пьют всякую дрянь. Однако голодранцев вы тут не увидите. За лечение надо платить. Да на эти деньги можно купить пол-ящика водки. Какой нормальный трезвомыслящий на это купится? Я, как честный пьяница, готов был купить ящик в пересчете на рубли и доллары.
— И зачем вам ложиться к нам, не понимаю, интоксикация визуально не наблюдается…Может, вы подойдете к концу недели? — меряя давление, предложила фельдшерица и обдала французско-турецким парфюмом, той дрянью, которую с утра до вечера рекламируют по телевизору. — У вас повышенное, но терпимо… Сколько дней пили?.. Так, суррогаты не употребляли… — глядя в окно, задумчиво протянула приемщица человеческого вторсырья.
Кровавый педикюр в открытых красных итальянских босоножках производства провинции Хэйлуньзян. Хотя эти толстоватые короткие пальцы, особенно большой, с вросшим квадратным ногтем, явно не годились для босоножек. В целом лицо приятное, но опять же — обильный макияж, багровый колер не делал тонкие губы толще, далее контрастное мелирование и много золота. Белый халат не спасал — оттенял. Сама ты суррогат.
Вымогает взятку. Что за страна!.. Неожиданно мне стало жаль денег. Хотя расходы на подкуп в фирме ежемесячно корректировались и по настоянию Бориса-два именовались «представительскими». Но я в этот раз решил придержать наличку — структура новая, правила игры неясны, неизвестно, во что мне встанет доступ к телу Лори и его эвакуация из этого милого заведения.
Я решил действовать по старинке. Маявшегося в коридоре Алдара услал в ближайший магазин за коробкой конфет и чаем в фирменной жестяной коробке, наказав выбрать подороже во избежание подделки. До классического чайного ситечка дело не дошло.
Этот невинный набор я преподнес, пробормотав что-то о трудовых буднях вредного, но таком нужного стране производства здорового образа жизни… Меня было понесло, но я был остановлен.
— Ой, сразу видно интеллигентного человека! — разлепила напомаженный рот фельдшерица. — Вы не из сферы искусств, нет? Что-то лицо мне ваше… Блдарю, мы с девочками будем чаевничать.
Острым коготком она постучала по жестяному чайному футляру, бережно уложила презент в пакет и убрала его в личную кабинку. Было ясно, что до девочек английский чай с трюфелями вприкуску вряд ли допылит. Надо будет заказать Алдару побольше таких конфетно-чайных наборов.
В дверь заглянули и робко спросили.
— Занято!.. — рявкнула хозяйка кабинета. Так кричат на похмельного супруга. — Кошмар… никакого продыху по понедельникам… медсестру еще забрали на всю неделю…
— Ой, ну что же мне с вами делать? — потеребив золотую серьгу, задумалась она. — Новый приказ пришел, нельзя в коридоре класть, другим можно, а нам нет… — добавила извиняющимся тоном.
Она сделала короткий звонок и решительно тряхнула мелированными волосами.
— Вот что, мы вас положим в детское отделение.
Наступила пауза.
— Вау… — наконец нашелся я, — есть и такое? — думы о Лори как ветром сдуло.
— У нас все есть... Момент! — тонкие губы скривились.
— Ничего, ничего, я подожду, не маленький.
— Момент. Клей «Момент».
— Ну да. «Момент», как же! И закуски не надо.
— Ой, ну сразу видно интеллигентного человека! А то от этих малолеток-нюхальщиков скоро сама токсикоманом стану.
Мы рассмеялись. Нет, босоножки ей к лицу.
Каждому свое. Наркоману, как воздух, нужна доза, мне — Лори. Вот ведь повадились лазить за птицей счастья в окно, когда есть дверь! Нет, это мы уже проходили. Тушить из пожарного шланга убежавшее молоко.
Из детского отделения меня перевели в мужское. И уже через полчаса я лежал под капельницей. Сразу после капельницы вставать с койки нельзя – предупредила медсестра, но я встал. И остановил трусившего по коридору санитара — прыщавого парня с косичкой, того, кто угрожал мне тапком, — вроде как к знакомому.
— У тебя там баба, что ли? — задумчиво сунул он палец в нос. — Хм-м… С этим тут строго, брат… Ежели насчет бухла или «колёс», с этим проще… А тут трешь-мнешь. Даже если по-бырому… Это же другое отделение, сечёшь? А ключи у дежурной сестры. Мой тебе совет: передерни в туалете. Не ты первый… После запоя тебя прёт, обычное дело.
Я обмолвился насчет денег.
— А сколько у тебя? С собой? — перестал он ковыряться в носу. — Давай.
Он засуетился, багровые прыщи на щеках чуть не лопнули от нетерпения.
— Только гарантий, учти, никаких… — бормотал он, засовывая купюру под стельку тапочка. — Сегодня Тонька в ночь заступает. А у ней у самой хахаль.Васек-то! Придется с ним делиться… Мм-м…Ты пока не дергайся. Ежели что, я тебе вякну после отбоя. Будь в палате.
Из его торопливой невнятицы понял одно — в этом деле много посредников.
Встреча произошла ночью на черной лестнице. Днем она постоянно закрыта, на двери с трудом читалось: «Выход № 2. Эвакуация при пожаре». Хм, у меня пожарный случай.
Свидание устроила медсестра, что ставила мне капельницу.
«Мужик, у тебя дует…» - сказали с соседней койки. «Дует» - это когда иглой мимо вены. В месте прокола на локтевом сгибе кожа вздулась, заломило руку. Кнопка вызова в палате отсутствовала. Как и розетки. И окна зарешечены. Дурдом.
Я несмело крикнул: «Сестра!».
«Ори громче, земляк, - посоветовал сосед, отвлекшись от разгадывания кроссворда. – Они после капельниц чай пьют».
Я заорал.
В палату влетела медсестра, плотная, невысокая, полы халата не застегивались, - и в свою очередь заорала. Сосед уронил шариковую ручку. По версии гранд-дамы я сам виноват, пошевелил рукой.
Своими толстенькими пальцами, жирными от недавней трапезы, она долго не могла попасть иглой в вену. И при этом не переставала возмущаться «этими алкашами».
Однако ночью ее будто подменили – видать, санитар отстегнул ей долю.
—Только, чур, не трахаться… то есть, любовью не заниматься, — медсестра погремела связкой ключей, провожая на черную лестницу.
- Какая любовь?.. Я ее брат, - не поворачивая головы, бросил я.
- Да? Если вы брат, то я сестра, - хмыкнула медсестра. Она принесла одеяло и стул.
Женское отделение находилось на третьем, мужское – на четвертом этаже. Подниматься по ступенькам Лори не могла. Я поднял ее тело, легкое, как у большого ребенка, и перенес на пролет выше — там, где голоса из-за стеклянных дверей были слабее.
Я и в самом деле ощущал себя старшим братом, а ее - сестренкой, у которой отобрали куклу. Мы почти не разговаривали. Лори продолжала дрожать. Я усадил ее на стул, накрыл одеялом, так на ночь накрывают птичку в клетке. Я сел у ног Лори, она была в тапочках на босу ногу, и грел ладонями ее холодные, что ледышки, ступни.
Снизу из черного зева пролетов веяло холодом, что из колодца, где-то пищали мыши.
Лори совсем замерзла и я, держа ее за подмышки, проводил до светлых полосок, выбивавшихся из-под дверей. Я был так озабочен, чтоб она не упала, что забыл поцеловать.
Я держал ее за острые плечи, что у вешалки из плательного шкафа. Плечи дрожали. На лестнице было темно, веяло сыростью. Мы почти не говорили.
— Это ты? Я думала, мне показалось, — только и сказала.
Свидание было недолгим. Через полчаса прибежала медсестра и приказала расходиться по палатам. И я даже этому обрадовался: после того, что сообщила Лори, я
