знать, что эта девчушка на долгие годы, если не на всю жизнь, станет Моей Бабочкой?).
Единственное, что говорило об ее происхождении из рода вэкэроев, были шикарные черные волосы. Она с ними мучалась. По какому-то шаманскому поверью косы нельзя было обрезать до замужества. Плохая примета. Темнота, одним словом. Иногда она в шутку просила взять ее замуж, когда подрастет и получит паспорт. Говорила, что родилась на берегах реки Тыи – есть такая речка со смешным названием. Дремучее невежество. Тыя. Ты и я. Захолустье, словом.
Как-то я простудился, когда до полуночи обнимался в Баунти с Ингой. Бывшая одноклассница, пока я был в армии, превратилась в секс-бомбу – тоже новое словечко. И даже выкрасила волосы перекисью водорода. Водородная бомба. Я съел всю ее косметику. Но, несмотря на то, что мы выдули два литра пива и бутылку «Токайского», выкурили полпачки «Опала», Инга не давала снять чертовы лосины. И тут пошел дождь. Мы спрятались в кабине брошенного трактора. Я принялся за старое. Инга тоже затеяла прежнюю игру: позволяла все, но не ниже ватерлинии, стонала вплоть до решающего момента, а потом ныряла в норку: нельзя, папа узнает. В этот самый момент темноту прорезал луч и тарахтенье тяжелого мотоцикла «Урал» – Ингин папаша искал красавицу дочь! А папаша был похож на медведя, по крайней мере, не раз ходил на медведя. Я ломанулся напролом, перескакивая через шины и кучи металлолома, проклиная Ингино кокетство. Домой я пробирался переулками, увязая в раскисшей грязи, – мне повсюду мерещилось тарахтенье «Урала». Ночь была без звезд, поселок погрузился в кромешную тьму. Из-за заборов лаяли. Промокший до последней нитки, с разбитой коленкой, воняя дешевыми духами, я мысленно подсчитывал убытки любовного фиаско: пиво плюс венгерское вино, не считая дамского курева, коим в ту пору считались болгарские сигареты. Вот пижон, надо было взять спирта, подкрасить брусничным вареньем да споить красотку влёжку, как советовал Харя.
Говоря по-солдатски прямо, демобилизованный воин испытывал муки плоти. Конечно, пару раз я навещал веселых женщин у лесопилки вместе с Харей, да разок соседку Гала-Концерт, когда ее сожитель ушел на охоту, но разве это цифры для молодого человека? И потом, мне не понравилось. Никакой эстетики. Лучше передернуть на эжектор, как говорил комбат Зайченко, при виде сомнительных особ женского пола, которые приходили к проходной нашей воинской части и предлагали себя за тушенку. Семь банок – полный контакт, пять банок – частичный, но можно было поторговаться.
Время от времени, лежа на койке, я пялился в мятый порножурнал, который приволок Харя, и презирал себя. Вдобавок завклубом, шустрый выпускник института культуры с хвостиком жиденьких волос на затылке – чудно! - открыл «видеосалон». Днем в комнате ДК на магнитофоне «Электроника ВМ-12», подключенным к телевизору «Шарп» с экраном в две развернутых тетрадки, местный культрегер крутил диснеевские мультики, вестерны и похождения Брюса Ли, вечером – комедии и любовно-исторические драмы, зато ночью для «своих» – эротику. Даже начальник милиции приходил без жены поглазеть на тощенькие прелести страшненькой Эммануэль. А во время главного десерта, невинных, по сути, обжиманий на мутном экране, как я ныне понимаю, в тесном кабинете директора районного ДК, этого либерально-задроченного культрегера, наэлектризовывалась тишина, слышалось тяжелое дыхание зрителей, слабое бреханье собак у лесопилки и стук тугой струи о землю за углом. В антракте между “Греческой смоковницей” и “Калигулой” мужская аудитория, подавленная виденным, молча курила на крыльце.
Вдобавок в котельной стала собираться шпана и играть в карты. Она собиралась там и раньше, но теперь карты были с голыми красотками...
Не знаю, может, от всей этой бодяги у меня подскочила температура, а вовсе не от простуды. Я лежал в кровати, запустив руки под одеяло, когда в дверь робко постучали. Я заорал, как резаный:
- Нельзя!..
Натянув под одеялом трусы, крикнул: “Войди, падла!”
Я подумал, что это Харя прикалывается.
В коридоре притихли. Я прошлепал к двери, рывком рванул дверь и, - перекрывая армейские нормативы, - рывком надел брюки.
Вошла девчонка с кошелкой в руке, щурясь на свет из окна. Ничего особенного: две косы, две ноги, две руки-спички. Но что-то ведь заставило меня нацепить брюки и пригладить волосы... Наверное, неумелая косметика. И зачем ей тени? – и так глазища в пол-лица. Серые, внимательные, цвета старинного серебра. Лишь трепещущие ресницы выдавали ее неопытность.
Девочка-девушка сказала, что мама прислала брусники от жара. Мама это тетя Надя из соседнего барака, она знала моих родителей по работе в лесхозе. Ну, допустим, хотя странно, эта тетя Надя со мной не здоровалась. (Позже выяснилось, что мама тут побоку). Ну, пускай. Но зачем косметика? Скорей всего, позаимствовала у матери или у старших подруг. Она сказала, что ее зовут Лориго, или Лариса. Лучше Лори.
Я поглядел на Лори. Тощевата, зато в стиле Сильвии Кристель… Тонкие щиколотки и неожиданно округлые коленки. Девушка смутилась, увела взгляд, надела очки, пошарила в кошелке и подала сверток в платке.
Что это, спросил я, разглядывая обычный ширпотребовский сувенир с побитыми краями.
Ракушка, сказала Лори, она лечит болезнь. Приложишь к уху, слушаешь реку, и хворь утекает вниз по течению... Есть такая река Тыя. Хотя ракушки в реках не водятся, обычно в морях-океанах, но какая разница?
Гостья ткнула пальчиком в меня, - я сделал шаг назад от неожиданности, - потом в свою, прямо скажем, невыдающуюся грудь. Ты-я.
@infoClio
Тыя — река в Северо-Байкальском районе Бурятии, впадает в северный Байкал. Берет начало из озера Верховье Тыи междугольцами Иняптук Верхнеангарского хребта и Довырен хребта Сынныр на высоте 2578 м. Протяженность 120 км. Три версии названия. От эвенкийского «собака» в значении «плохое место». Иногда «могила, собачье место». Второе также связано с эвенкийскими корнями, но здесь «тия» – узкий, тесный. Третья версия – от якутского тыа: лес, тайга, лесной, таежный. 100 км из 120 реки насыщены порогами, перекатами, шиверами (каменистые мелководья), выходами горных пород. Норов Тыи известен спортсменам-водникам. Воды реки подверглись двойному удару. В 70-80 годы в связи со строительством Байкало-Амурской магистрали. Позднее от стоков г. Северобайкальска.
Она приклеилась к порогу, несмело оглядывалась, трепетала ресницами и близоруко щурилась и теребила в руке косу. Из-за кос я ее и вспомнил - по тому, как она их поправляла. А ведь знала, что у нее красивые глаза, не надела очки в уродливой оправе!
Я оглядел ее еще раз, теперь уже откровенно – сверху донизу. Возле ключицы билась жилка, грудь под тонкой материей едва намечалась, тонкие сильные лодыжки загорели, ступни в дешевых дерматиновых босоножках запылились, зато пальцы были прекрасной лепки. С высокого, нездешнего, привычного к грубой обуви, почти балетного, взъема они легко сбегали вниз, словно с утеса, такими пальчиками разве что касаться тихой волны на далеком острове… Розовые ногти образовывали янтарное ожерелье, и лежали полукружьем плотно - один к одному, ни один палец не смел возвыситься над собратьями, даже большой палец являл гармонию с соседом, они были ни длинны, что бывает часто, ни коротки, что еще неприятней, а, невзирая на пыль и агрессивную среду, чисты.
Пальцы и ступни жителей Захолустья, не говоря об элементарной гигиене, изуродованы многолетним, из поколение в поколение, ношением тяжелых сапог и унтов, и уже на генетическом уровне грубо скроены, даже у женщин. Дабы устойчиво стоять в стремнине горной речки, уверенной поступью ходить по тайге, одолевая бурелом, а также шлепать босиком по свежевымытой избе.
Вообще, эта тема вкупе с портянками окончательно достала меня в армии. Зато в казарме я открыл для себя «битлов». Конечно, я что-то слышал о них и раньше. Но для меня эти «жучки-ударники» были кумирами мезозойской эры, с грифами гитар, выточенными из бивней мамонтов. После пары глотков портвешка за углом школы, между танцами, мы тащились под записи панковских команд и рэперов Британии и Штатов. Ну, еще от «Кино» Цоя, понятно. А битлы? Пусть отдыхают на пенсии. Но на втором году срочной службы, когда я перешел в касту «дедов», в наш полк прибыл лейтенант-двухгодичник после окончания московского института, и приволок с собой магнитофон и кучу записей theBeatles. На дембельских правах, будучи замкомвзвода, я крутил песенки Леннона-Маккартни в каптерке день и ночь. Поражало, что эти парни, немногим нас с лейтенантом старше, умели слить воедино мелодию и смысл, передать настрой молодого поколения – аж крышу сносило! Битлы пели о любви. Ничего нового. И я о том же: «WhenIsawherstandingthere». Вот что, не размазывая сопли, случилось со мной, когда я впервые увидел Лориго. И пальчики на ее ножках тут вроде не причем. Хотя логика в таких случаях, сами знаете, бессильна. She was just seventeen, you know what I mean. Ну, тыпонял, чувак, очемпесня «битлов». Между нами, мальчиками, говоря. Далее про танцы-жманцы. Этого у нас с Лори не было. Она была младше меня на два класса. А в остальном парни из Ливерпуля взяли цель в «вилку» и перешли на поражение:
Well she looked at me, and I, I could see that before too long I'd fall in love with her.** Она взглянула на меня, и я сразу увидел, что в недалеком будущем влюблюсь в нее.
Но то - песня. Ля-ля-тополя. Сразу-то не врубился, что влюблюсь. Торкнуло что-то, и все. Да и смотреть-то было не на что, между нами, мальчиками говоря. Ни буферов, ни попы, ничего того, на что онанируют подростки. И лет ей было меньше семнадцати – где тут что увидишь? Стояла эпоха диско-рэпа, и тогда я не знал, что «битлы» переживут всех и окажутся великими. То есть для всего мира они уже были великими, но мне еще предстояло это открыть.
…Розовое ожерелье дрогнуло, пальчики поджались, ошпаренные моим взором. Лори
