ящика с гвоздями, жёлтое мясо подкусывает, - вкуснятина! Непонятно, откуда чего берётся, от какого зверя мясо. А Ваня на табуретке сидит, водку пьёт.
«Если б ты знал, Чик, какой Мир огромный…»
Не знает горностай, не хочет знать, ему тут хорошо. Теребит уже кусочек мяса с косточкой, этот вкус ему знаком - куропачья ножка - и мыслит припрятать. Уже наелся, бусинками на Ваню сверкает, мол, спать хочу. А тому хоть бы что.
«…какие ночи там! какие города, а женщины… разные женщины. Красивые и нет, темнее наших и… другие они. Таинственные, недоступные… для нас. Мы молодые. Мы тоже красивые. Представители великой страны, самой могучей армии и флота. Честь мундира, честь всего нашего многострадального народа… не уронить! держать! А мы молодые, Чик, здоровые, всё интересно, всего хочется и ничего нельзя. Честь, дружище, блюли, честь Страны Советов.
Под наш флаг, Чик, важные иностранные чины во фрунт вставали. Вот как! Наш флаг кровью, Чик, окрашен. Нашей кровью, моей дружочек… и море слез… А мои руки чистые! Чистые! ты запомни это!
И еще запомни, что молодые мы были, Чик… ох, какие молодые! Ты не поверишь…
…Домой идём, домой спешим, ветер в рожу, солёные брызги на губах. За кормой бурун, след за нами на десятки миль, а мы идём, а мы спешим…
…пять раз меня ждали. Все глаза проглядел, всё сердце вырвал, дверь открыл… пыль кругом, тихо, тленом пахнет.
Всё тлен, Чик! Рано или поздно, всё тлен, прах. Прости, дружище, тебе-то знать зачем? Эх, Чик, а счастье-то в чём? Да во встречах и расставаниях. Это так прекрасно – ждать! Жить и ждать! Жить, чтобы ждать?..» - голова у Вани поникла.
«И сейчас я, Чик, жду, и я знаю, чего жду. И встречи, и расставания… Только чтоб тебя встречали, чтоб тебя провожали. К этому стремись, братец, этим и живи. Живи надеждой и мечтой! А может, я не прав? Все шестьдесят лет не прав? Нет прекрасного, нет стремления, нет желания, - ничего нет, всё видимость? И никто не умирает последним?»
Опять закряхтел Ваня, глубоко глотнул из синей, эмалевой, обитой по краям кружке. Закашлялся.
«Человек умирает… А надежда? Может, её и не было, жил, как все? А ждать?.. Да! И ждал, и мечтал! Ну, пошёл я, дружок. Пойду, помечтаю, понадеюсь, - дребезжащий смех тихо сошёл с губ Вани, - повспоминаю…»
Много времени прошло. Частенько беседовал Ваня с Чиком. Стукнет Чудище кулаком об ящик, или загремит могучий голос. Чик – тут как тут, засверкочет, замечется. «Всё, всё, дружок, прости, молчу… погано всё! не сдержался. Извини. Прав ты, и сердечко»...
…Но вот не слыхать что-то знакомых шагов, и осень настала, и снег выпал, и морозы ударили. Чику, грешным делом, туго пришлось - работать надо: пропитание искать, от врагов отбиваться. Носится привычно по владениям, весь в заботах и делах, но вдруг пахнёт чем-то знакомым издалека, и заглянет тогда в избушку: пусто, холодно, из окошек стёкла повысыпались: ветром ли побило, сами ли потрескались.
Послушает, усиками поводит, хвостиком дрыгнет. Не слыхать знакомых шагов, не хлопает дверь, не скрипит снег, не рокочет добродушный голос…
«Привет, дружище, не оголодал ли? Я тебе вкусненького принёс»…
Всё реже Чик набегает в домик. Всё реже вспоминается большой друг и его голос: «Чик, Чик, где ты»…
Таймыр Большая Хета
