были короткие гудки, облегченно вздохнув, положил её на место и стал ждать окончания работы.
Мигом одевшись, быстро со всеми попрощавшись, я выскочил из двери, все боясь, что меня позовут к телефону.
Когда я примчался к метро, то меня охватило чувство, что меня преследуют и на протяжении всей поездки, это чувство не покидало меня. В вагоне было жарко, погода менялась так быстро, что я не поспевал за ней и одевался всегда не так как: когда холодно – легко и наоборот. Я расстегнул пальто. Ветер, который изредка прорывался и шнырял по вагону, приносил минутное облегчение.
Прикрыв глаза, я старался уснуть, но из этого ничего не выходило, веки дрожали и звуки разговоров, стук колес и еще что-то - всё это мешало погрузиться в сон, чтобы скоротать время.
Через одну остановку была моя, и тут я сообразил, что еду я не в своё логово, а к «Так Называемей». Меня даже в пот бросило
Сказывалась многолетняя привычка, я выскочил как ошпаренный. В автобусе я сел на сидение, которое расположено друг к другу лицом. Я прикрыл глаза, но вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит внимательно и в упор. Я поднял голову, прямо напротив меня сидела девушка, узкое лицо, красивый греческий нос, маленькие пухлые губы и большие карие глаза, смотрящие на меня как-то непонятно.
Растерявшись, я не мог сообразить, что в таких ситуациях надо делать, а опыт у меня был незначительный, поэтому я сделал, самое простое: уперся взглядом в пол, больше всего на свете желая, быстрее доехать до моей остановки. И в тоже время мне очень хотелось, еще раз взглянуть на неё. Уж очень она мне приглянулась!
Крепился я две остановки, а потом, когда понял глаза, то на её месте сидела старуха, которую я тут же окрестил старой ведьмой, и, понимая, что я кругом не прав, еще больше расстроился.
Мне, прямо-таки, до слёз было жалко самого себя! Я представлял себя униженным и оскорблённым, но, в тоже время, я себя видел гордым и одиноким. За этими мыслями, я чуть не проехал свою остановку, но голос шофера, объявившего остановку, привёл меня в чувство и я быстро вышел из автобуса. Я не заметил, как я оказался около дома. Поднялся на лифте. Открыл двери. Зашёл. Быстро раздевшись, на скорую руку сварганил еду, без аппетита всё проглотил.
Где-то часам к девяти, я почувствовал, что настроение улучшается. Захотелось поработать. Я сел за стол, разложил рукопись и стал спокойно заниматься. За работой время пролетело быстро, и когда я выходил на кухню, чтобы покурить, вспомнилось лицо девушки....
Раньше мне казалось, что это проявление слабости моей души, не потом с необходимостью понял, что это как раз то, что нужно, а тот, кто думает не так, пусть живёт по - своему, но, по правде сказать, таковых мне не приходилось видеть. Тех, кого мне пришлось увидеть, были слабыми и какими - то надорванными людьми, это если хорошие, ну, а плохие, они во всем плохие, хотя я не склонен делить все на два цвета, видимо наше жизнь том и богата, что у нее нескончаемая гамма всевоз¬можных оттенков, которые совсем невозможно познать. Быстро выкурив сигарету, я вернулся к рукописи.
Как только я перевернул лист рукописи, так совершенно неизвестно откуда вдруг выплыло лицо незнакомки из метро. Я даже остолбенел , потому что я увидел её с такой ясностью, что мне прямо-таки стало не по себе, мне казалось, что из стены на меня смотрит живое лицо и так же пристально, как и в автобусе. Признаюсь, что мне несколько стало не по себе...
Мне думается, что мало найдётся людей, которые подобное встретят с полным душевным спокойствием! Наше столетие отличается тем, что всё меньше становится героев в силу того, что все до такой степени поумнели, что никому ни хочется рисковать своей жизнью. Каждый твёрдо знает, что жизнь у него одна и что никакие блага после того как его не будет, не заменят этой единственной и неповторимой жизни. Я не исключение! При всех своих неудачах я также считаю, что как бы плохо не было, но все равно жизнь есть жизнь.
И она, чёрт подери, прекрасна!
И даже, если в ней ничего хорошего не будет, то сама надежда в неё вносит что-то свое неповторимое, что ничего не заменит. Хотя на днях я прочитал презабавную книжонку, её написал американец, что, дескать, после жизни, она, эта самая жизнь не кончается. Наоборот, если эти рассуждения сличить с мыслями Циолковского о том, что последующей формой нашего существования является лучевая энергия, а американец тоже писал о свете, то кажется, что в этом что-то есть…. Но с другой стороны - оттуда никто не возвращался, а принять это на веру очень трудно. Отличительная черта нашего времени - безверие. Сейчас никто кто ни во что не верит... Поверить трудно. Хочется получить гарантии. Принять на веру? Увольте! Это великое раскрепощение сознания имеет и теневые стороны: мы стали более одинокими....
Конечно, если посмотреть жизнь в кино, то там всё хорошо весело. На то оно и кино! Великая иллюзия! В жизни всё проще и, к сожалению, хуже. Здесь ежедневно душит тоска. И всё, чего так хочется, никогда не сбывается. И ничего нельзя изменить, чтоб выйти из этого проклятого круга незавершонок…. Хочется что-то изменить, найти своё место, найти близких людей по духу, но чтобы ты не сделал, чтобы не предпринял, всё остается по-старому. Создается странное впечатление, что кто-то управляет нами. Можно дать тысячи названий этому правлению, от этого суть не изменится, но то, что реальный факт, может доказать, что порой человек из кожи лезет вон, чтобы как то отделаться от мешающих ему обстоятельств, но всё-таки проигрывает…. В этой жизни не завершается ни одно желание человека. Это мир незавершонок! Нас не спросили, хотим ли мы рождаться на этот свет! Нас просто взяли и бросили в этот мир незавершенных желаний и мечтаний.
Конечно, есть беспросветные дубы, которым везде мерещится религиозная пропаганда. Был и у нас на работе такой Фома неверующий. Было в нём, что-то до рвоты неприятное. Он был среднего роста, толстый, с маленькими толстыми руками, которые беспрерывно потели. На обрубке, который необходимо по законам анатомии называть шея, сидела лунообразная голова и точно такое лицо, которое, похожий на усохшую картошку нос. По бокам, торчали два малень¬ких злых глаза, которые так и буровили всё на свете.
И надо же было такому случиться, что именно в конторе после прочтения книги американца мне необходимо было с кем-то поде¬литься и, как назло, под руку мне подвернулся этот увалень. Я ему говорю:
- Старик, а как ты думаешь, что с нами будет после жизни? - Меня так распирало, что я не смог удержаться и решил прямо с ходу взять быка за рога.
Его столбняк хватил. Он открыл свой рот, раз пять к ряду глотнул воздуху, и взвизгнул:
- Кто вам дал право на панибратство?
- Что? - Тут уже я оторопел.
- Да-да именно! Не смейте вести религиозную пропаганду.
Потом из него посыпались лозунги. Я не стал спорить. Повернулся и ушёл. Вспомнил! Точно такого же типа я видел в кино, не помню название, там что-то про шахту, а тот тип профсоюзного работника играл….. Ну, да Бог с ним! Мало ли дураков по свету бродит? Все они из прошлого.
И тут, совершенно неожиданно для себя, я сделал вывод, что, хотя моя жизнь с «Так Называемой», была совершенно беспросветной, но я ухитрялся делать гораздо больше. Сейчас, когда я совершенно свободен, не отягощен обязанностью выслушивать всякие нелепицы, делаю очень мало. Я не в состоянии был прочесть одной страницы, что не отвлечься! Что и говорить, а наша жизнь - это сплошной парадокс и, чем парадоксальнее она, тем, в некотором смысле, лучше.
И тут, как всегда бывает, захотелось курить, я не стал с собой бороться, а спокойно отправился на кухню. Свет включать не стал. Почему-то мне нравилось курить без него. Сигарета вспыхнет, неярко осветит окружающие предметы, и потом снова всё погрузится в таинственность. Темнота она не только рождает страх, но вместе с ней приходит что-то необъяснимое, что тревожит, но не пугает и жизнь после этого становится как-то слаще, ведь не возможно все время сидеть в болоте реальности, от этого только выть хочется!
Я взглянул в окно, оно было большое, без занавесок. Чтобы не чувствовать себя в аквариуме, я прикрыл его газетой, которая закрывала только половину окна, а вторая была свободной. Я прислушался, до меня долетели какие-то не совсем ясные шумы: где-то проехала машина, где-то играла музыка. И тут мне показалось, что дверь открылась, теперь я это ощутил и по сквозняку, который прополз по моим ногам, что тут же уничтожило мои сомнения, что это не действительность, а галлюцинация, но мне почему-то хотелось, чтобы это была галлюцинация... Не знаю почему . Может со страха!
Я сидел так, будто меня гвоздями приколотили к табу¬ретке, и ни вставать ничего делать мне не хотелось. Было странное ощущение, будто кто-то изнутри меня начинает сосать мою кровь и сосет беспрестанно, а я сижу и ничего не могу сделать.
Дверь на кухню я всегда закрываю, чтобы дым и мухи не просачивались в ком¬нату. Так я хоть чем-то был отгорожен от этих врагов. И тут случилось такое, что я чуть не заорал благим матом: шаги как-то крадучись стали приближаться к кухонной двери. Передать мое состояние практически невозможно, его можно только испытать, да и испы¬тавший не всегда поверит, а отнесет это к похмелью или бог знает к чему!
Около самой двери шаги застыли. Я был в каком-то предобморочном состоянии, и в тоже время вся моя воля была настолько парализована, что я не мог пошевелить и пальцам. Со страшной скоростью, в мозгу проносились обрывки, воспоминания, мелькали черти, бабы яги, колдуны и весь сказочный арсенал. Я понимал, что это бред, но действительность говорила обратное. Тогда вдруг пришла неожиданная мысль, от которой я расхохотался: я подумал, что это воры и от того, что они не очень удачно выбрали объект, я стал хохотать. Я не мог остановиться, скулу мою сворачивало, я уже не хотел смеяться, но остановиться не смог, я настолько был обеспокоен эти смехом, что встал, совершенно забыв о шагах за дверью, вышел. Зашел в ванную, и дико хохоча, сунул голову под кран.
Через несколько секунд холод возымел действие, и я отдернул голову, и как непроизвольно заглянул в зеркало, на меня смотрели глаза из метро, точнее не одни глаза, а всё лицо. Мурашки побежали по спине. Я повернулся, никого не было... Всё опустилось во мне. Не было сил ни думать, ни сопротивляться. Все, что со мной происходило, я стал принимать как должное. Но от этого не стало легче. Самое парадоксальное было в том, что скажи я кому об этом, то самое первое, что будет это признание, конечно, за глаза, что я сумасшедший. Хотя, может быть, семейная жизнь, и сделала меня таким?
Вопросы полезли в мою голову с такой быстротой, что я не в состоянии был ответить на них, и я, казалось, что от них моя голова может лопнуть.
Я прошел в комнату, включил там свет. Казалось, что именно свет меня спасёт, от всяческих недоразумений, которые, по моему убеждению, всегда должны происходить в темноте.
Успокоившись, я решил умыться перед сном. Воды была тёплая, и почему-то мне стало так от неё приятно, что я мигом забыл все свои неприятности, все эти кошмарные видения и ободренный я насухо вытерся полотенцем и вышел в
