Игродей

замечательных игр связано с бегом! Первое время в игры играли сообща, всем племенем. Но старики быстро выдыхались, и потому решили, что эта забава не для них. Игр становилось все больше и больше, и люди  уже не всегда могли договориться, во что же им сегодня играть. Игродей предложил разделиться по интересам и играть, кому во что хочется.  Для этой цели он придумал специальные игры – с определенным количеством участников, – ни меньше, ни больше. Если желающих оказывалось все-таки больше, чем допускалось игрой, кому-то приходилось смотреть, как играют другие, но он не долго оставался обиженным, поскольку в следующий раз он всеми правдами и неправдами уже ухитрялся оказаться в игре.

На игры уходило все свободное время, которого было так мало. Люди выкраивали лишние минутки за счет еды и сна. А однажды охотники не вышли на охоту, чтобы доиграть в то, на что им не хватило всей ночи. И в этот день племя осталось без еды. Разбирая этот небывалый случай, старейшины долго совещались, и, наконец, вождь со слезами на глазах вынес суровое, но необходимое решение: запретить играть в игры помимо специально оговоренных случаев – например, свадеб или иных каких-нибудь больших праздников.

Мужественные охотники побелели лицом, а женщины зарыдали в голос. Более всех переживал Игродей. Он упал  на колени и умолял вождя дать ему хоть какой-нибудь шанс, – ведь теперь его талант, его умение окажутся невостребованными. Для праздников достаточно и тех игр, что он уже придумал, а это значит, что ему уже никогда не создать ни одной новой игры. И вождь смилостивился. Утирая слезы большим платком, он сказал:

– Пусть дети играют когда и во что захотят. Все равно их не приставишь к работе. Ты сможешь придумывать свои игры для детей.

С тех пор так и повелось. Дети стали хранителями игр. Они играют несмотря ни на что. Веселый смех, сопутствующий игре, пробивается сквозь самые мрачные обстоятельства жизни. И если взрослого порой тянет в игру, то это потому, что он помнит, как ему хорошо – весело и интересно игралось ребенком.

– Какая странная сказка, – сказал Шурик, немного помолчав. Сергей Анатольевич тоже сидел молча. Горло у него пересохло, он выдохся уже на середине и с трудом дотянул до конца. Это был маленький подвиг, но Шурик его не оценил.

– В следующий раз ты расскажи, пожалуйста, что-нибудь более известное. С хорошим концом.

Сергей Анатольевич легонько щелкнул Шурика по макушке,

– В следующий раз пускай тебе мама рассказывает. Ладно, пошли домой.

– Ты мне тоже расскажешь, – пообещал Шурик, усаживаясь на велосипед.

Поспешая вослед племяннику, Сергей Анатольевич не переставал удивляться:

– И чем  ему конец не понравился? Видимо, получилось слишком взросло. Ностальгия по детству. Ребенку это не интересно. – На том и порешил.

2.

Тамара Александровна перехватила его на лестничной клетке.

– Сереженька, Вы не могли бы заглянуть ко мне на минутку? У меня что-то с телевизором случилось. Какие-то полосы на экране. Не смотрение, а мучение какое-то получается.

Сергей Анатольевич подавил вздох. Он не любил быть безотказным, но жизнь почему-то поворачивала так, что на всё следовало соглашаться.

– Хорошо, тетя Тамара. Я только инструмент возьму.

Соседка, конечно, лукавила. Она прекрасно знала, в чем дело. Наверное, опять споткнулась и повредила антенный кабель. Точно, штекер почти что отвалился. Надо бы пустить кабель по плинтусу, чтобы он не путался под ногами. Но кто это будет делать? Сергей Анатольевич знал – кто и поэтому держал язык за зубами, – когда-нибудь потом, когда у него будет хорошее настроение…

Он ждал, когда разогреется паяльник, а Тамара Александровна стояла рядом и причитала:

– Представьте мое огорчение, Сереженька. Ведь в пять часов должны показывать «Угадай букву». А потом – это уже по другой программе – «Как я стал богатым», – а тут такая авария!

– «Угадай букву» Вы, тетя Тамара, уже лет пять смотрите, так? Неужели по-прежнему интересно?

– Иной раз и надоедает. Я тогда недельку-другую пропущу. Вроде как паузу сделаю. А потом даже соскучиваешься. Ведущий такой милый, люди попадаются интересные. Все улыбаются, все довольны. У самой настроение поднимается. Я потом вечерние новости смотрю, так даже не хмурюсь.

Паяльник ткнулся в канифоль, и струйка дыма потекла к потолку.

– Тетя Тамара, Вы бы отошли. Сейчас вонять будет – ужас как.

– Ну да. Вы, Сереженька, по доброте душевной будете нюхать. А я, старая тетка, кашу эту заварила и – в кусты? Нет уж, тетка Тамара, терпи да стой. Это тебе вместо наказания, следующий раз будешь под ноги смотреть.

– Будете Вы смотреть не под ноги, а в телевизор. Всё, готово. Сейчас мы его включим и узнаем, как они стали богатыми.

– Это позже, Сереженька, позже. Сейчас – «Угадай букву».

– Угадывайте на здоровье. – Сергей Анатольевич  включил телевизор.  Картинка вполне пристойная. С цветностью, пожалуй, перебор, ну да тетя Тамара любит насыщенные тона. Толстенький ведущий с ярко розовым лицом, словно только что из бани, и в ослепительно белом костюме представлял новую команду игроков..

– Спасибо Вам, Сережа. У Вас золотые руки. – Тамара Александровна любовно смотрела на экран, чуть наклонив голову к плечу. «Поза знатока перед картиной большого мастера, – подумал Сергей Анатольевич. – Истаскались знаки. Осталась лишь внешняя оболочка, а суть уже не та. «Угадай букву» вместо шедевра Ван Гога».

Мысли неслись, цепляя одна другую, казалось, без всякого участия его самого. Руки плескались под краном, разогревали ужин – сестре Сергей Анатольевич готовку не доверял, – пододвигали стул. А мысль, приведенная в действие неведомым спусковым механизмом, наматывала круги вокруг одного и того же вопроса, как бы проверяя его на прочность с различных сторон.

– Почему люди смотрят такие глупые вещи, как «Угадай букву»?

Сначала пришло объяснение тети Тамары. Улыбки, шутки, хорошее настроение. Но улыбки – фальшивые, шутки – вымученные, хорошее настроение накачивается искусственно, – как горячий воздух в воздушный шар. Прекрати подачу, и шар обмякнет, устремится к земле. Наконец, есть же специальные юмористические передачи. Здесь что-то другое.

Объяснение номер два – опять же от Тамары Александровны. Милый ведущий, знакомые обстановка и сюжет. Словно возвращение домой. Единый контекст, образующий костяк существования, на который наращиваются нетелевизионные, реальные события – взлеты и падения, добро и зло. Эта жизненная болтанка уравновешивается неизменностью телевизионного бытия. Эффект сериала. Опять не проходит. Сериал – он и есть сериал. У него свой жанр. А это жанр телеигры.

Сергей Анатольевич задумался, попадались ли ему умные телеигры. Попадались. Пожалуй, что да – именно, попадались. Как исключение. Классическая телеигра ужасающе примитивна. И не случайно. От зрителя в телеигре по-настоящему требуется лишь одно – чтобы смотрел. В действительности играют другие, и то по большому счету не играют, а лишь изображают игру. Главное – привлечь и удержать внимание, игровое действо – лишь средство, а не самоцель.

– Интересно, как исказилась игра в кривом зеркале телевизора, – подумал Сергей Александрович. – Что бы сказал Игродей, которого я сегодня придумал для Шурика, если бы узнал, что в его детище уже не играют, а только смотрят, как играют другие?

Посуда была вымыта. Сергей Анатольевич закрыл кран. Журчание воды пресеклось, и стало слышно, как в детской сестра загоняет Шурика спать. Шурик соглашался только в обмен на сказку. Сергей Анатольевич улыбнулся: любит сказки, хорошо – значит душа открыта. Он верил, что пока человек впускает в себя сказку, он лучше понимает, что есть добро, а что зло. Себя Сергей Анатольевич относил именно к таким людям, хотя сказки уже давно читал только по принуждению, причем обоюдному – и со стороны сестры и со стороны Шурика. Когда на него давили только с одной