Часть Третья: Вынужденное взросление. Глава I

одного очень мерзкого работорговца. Лапы Акаши рвут его на бегу, опережая мои собственные, отстающие на какие-то мгновения и от этого вынужденные хватать пустоту. Напрягая магические силы, мерзавец ускользает от меня, рванувшись в глубины пещер вместе с не пойми откуда взявшимися потоками штормового ветра. Пролетая мимо, я по инерции врезаюсь в слюдянистую колонну и собираюсь уже совершить очередной рывок когда в мою грудь ударяет целый поток едва заметных магических осколков. Мир неожиданно меркнет, а негодующий рык Акаши вплетается в лихорадочный сон полуживого сознания, продолжающего выхватывать разрозненные звуки какой-то другой, теперь уже очень далёкой битвы.

Казалось, именно такими глупостями и заканчиваются героические баллады, вызывая усмешку на лицах постояльцев. Холод каменистого пола прорастал внутри моими собственными снежинками, кроваво-красными и железными на вкус. Подлый волшебник унёсся в глубины пещер со скоростью, которой я нагло завидовал. Едва вписываясь в повороты, дроу разбрасывал моих товарищей своим подлым колдовством. Розовый дым валил столбом, за его завесой раздался звонкий хлопок, после чего в пещеру, не касаясь земли, ступил ужас. Мимо проскользило нечто огромное. Готов поклясться, мне привиделась змея. Секунды проведённые в колыбели затухания казались вечностью, но сгорал я не от страха, а от ревности, которую испытывал к жизни.

Я сам хотел догнать коварного лысого волшебника. Быть чернотой срывающейся с пальцев Ханаан, медью в свечении клинка Персиваля и вспышкой электричества которым разразился посох на пернатой спине Клариссы. Рваться вперёд, прошибать и вытряхивать дух из противников — мне всё это было нужно. Мой триумф был бы грандиозным, а смерть легендарной, просто подчеркните нужное. Я сам хотел метаться по хитросплетениям пещер за теневой тварью, взрезая светом её гнилую оболочку. Громыхать латами и обрушивать возмездие на исчадие тьмы, пока оно не останется лежать на земле дрожащей массой, остро воняющей смертью. Это я должен был оказаться в первых рядах и видеть, смотреть не моргая, как из моего рюкзака вырывается маленькая сфера, высвобождая из своего подпространственного нутра старшего брата той твари, что сдохла под змеиным обелиском. Наблюдать внимательно за тем как рыбка вывалившаяся из своей тюрьмы раздувается, принимая вид буйно разрастающегося шарика. Я хотел чувствовать отвращение при виде непонятных отростков, которые вываливались в случайных местах из бугров мясистого тела и пустить слезу из-за Дерендила Второго, мерно оседающего на землю под действием страшного яда. Засыпающего навсегда.

Из океана зависти к живым меня вытаскивает поток наваристого зелья, достигающего каждой клеточки тела с намерением напомнить — вдобавок ко всему, живые чувствуют боль. Очень много боли. Помогая приподняться, Персиваль облокачивает мою голову о сталагнат, то и дело поглядывая куда-то за спину. Чёрные и оранжевые лучи проносятся сквозь пещеру, оставляя еле заметные борозды, разбивая комья земли. Щит Персиваля мерцает в полумраке, приобретая отчетливые линии по мере того как силовое поле на нём гаснет и вместе с ним смежается веко в его центре. Чернёный доспех в прекрасном состоянии, но сам парень выглядит обескровленным… в следующий раз нам стоит обменяться противниками.

Редкие вспышки и шкворчание кислоты намекают на дуэль волшебников. Землетрясение приснившееся мне, вероятнее всего было дрожью от падения тел квагготов — из пятерых, в живых остался только наш Дерендил. Повсюду виднеются подпалины, а поворачиваясь я замечаю огромный пепельный костёр на месте второго огненного взрыва. Сейчас он куда менее важен, чем злобоглаз, парящий над землёй и заполняющий пространство проклинающими вспышками света, но разглядывать это уродство решительно не хотелось. Нестройные линии вырываются из колышущихся отростков, распарывая настоящее. Очередной коричневый луч плещет по отчаянно трепыхающейся фигурке Джимджара, и едва высвободивший ноги гном застывает, по мере того как его кожа покрывается плотными наростами.

Словно возмездие, в один из отростков чудовища на огромной скорости прилетает булыжник. Прежде чем разбиться о потолок, каменная пуля сбивает мускулистый жгутик, заставляя чудовище покачнуться. Всего на секунду я замечаю металлический блеск корпуса — тело Тенебрис замедлено попаданием чёрного луча и огромная длань Принца Дерендила переставляет её словно ростовую куклу, перемещая в укрытие. Пытаясь понять там ли остальные я округляю глаза, замечая неестественно большую коралловую змею — нагнетая энергию в теле, она обращается живой пружиной, выбрасывая пасть в сторону летающей демонической фрикадельки и вонзается в отвратительный кожный покров. Ленты яда разбрызгиваются во все стороны. Волшебные палочки на спине курицы снова детонируют, пригвождая дроу-работорговца потоком чистейшей магии, наконец прекращая и без того затянувшуюся жизнь.

До боли сжимая в руках кинжал я следую за Персивалем, осторожно переступая обугленные тела умерших дроу. Ступая бесшумно я без труда обхожу злобоглаза, избегая встречи с его беснующимся зрачком. Тело существа почти приземляется, увядшие жгутики опадают под давлением отравы. Не рискуя проверять свои шансы в честном бою мы набрасываемся на него. В ударах и снарядах читаются презрение и усталость. Лишённые изящества они раздирают пластичный покров чудовища и отсекают отростки. Могильный холод и жгучее электричество превращают плоть твари в крошащееся ничто а третий пилум взвившийся под потолок устремляется к глазу бехолдера, используя его в качестве центра мишени. Резкий ментальный визг оглушает нас до слёз, а когда мы вновь оглядываемся существо уже недвижимо расплёскивает ихор по каменистому настилу пещеры. Повисает тишина.

Дерендил Второй распростёрся поверх тел своих менее благородных собратьев. За пару скачков достигая его тела, Ахана наскакивает на великана, повторяя своё “ещё не поздно”, словно мантру. Трясущиеся руки порхают над сумками, пока в пальцах не оказывается бриллиант. Бесподобные грани ловят игры света, заполняя зловещую сцену радужным сиянием, играющем на лицах собравшихся. Утыкаясь в недвижимую грудь, бриллиант заполняется светом. Если надежда и вера способны обрести плоть, сейчас они были крупным драгоценным камнем в тонких синих пальцах. Тело Дерендила заходится кататонической дрожью. Рваный вздох, похожий на стон, переходит в рычание. Глядя на кваггота Ахана взволнованно улыбается, но через миг эта улыбка раскалывается вместе с драгоценностью, обращённой в песок и свет. Длинные животные рывки поднимают громоздкое тело. Это не наш друг. И даже не случайный знакомый подозрительно его напоминавший. Ещё один обычный кваггот. Дикий. Бездумный. Без малейшего узнавания зверь бьётся в путах и ревёт на пятящуюся девушку, которую мгновенно заслоняет Персиваль. Всё что было в незнакомце разумного и безумного забрала с собой смерть, омыв рассудок словно воды забвения. Оглушительный молот осознания взвился ввысь, но опускается он с бесчувственным запозданием, когда мы замечаем каменную статую имени Джимджара. Под взглядом бехолдера гном обратился в камень и кажется ему показалось очень смешным не выходить из этого состояния когда существо погибло.

Следующие полчаса уходят на обсуждение вариантов, которое едва не превращается в неприкрытую истерику. Изваяние оказывается столь же хрупким, сколь и тяжёлым — даже вернуть его в Греклстью в поисках лекаря будет проблематично, что уж говорить о нашем путешествии в Блингденстоун. Пещеры Подземья это по-настоящему безумное нагромождение бесконечных порогов, подъёмов и спусков. Сколько пальцев останется на руках этого любителя дружеских пари, если мы решим волочить его по земле и за сколько месяцев мы доберёмся до мест сулящих помощь, а не гибель? Даже гениальная Тенебрис не находится со скорым ответом, требуя достаточного времени для изучения имеющихся вариантов. А это значит, мы здесь задерживаемся.

С чувством исполненного долга голем-котёл спешит к своей хозяйке, высвобождая миконидов из стального плена. Крохотные грибочки разделяют общую грусть ещё на подступах, жалуясь на чёрное нутро Котлуши, пытавшееся проглотить их для пущей сохранности. Рассаживаясь по обе стороны от Ханаан они засыпают чародейку сотнями вопросов, не позволяя ей ответить даже на десяток, что удивительно, ведь говорит один только Стуул. Рампадамп всё ещё боязливо реагирует на прикосновения, но позволяет девушке себя осмотреть, демонстрируя царапины и мелкие подпалины. Приходится рассказать им о пленном квагготе, спасение и воскрешение которого оставило в нас куда больше горечи, чем сладости. Последнего, как раз освобождает наш Дерендил, глядя как собрат, с недоверчивым рыком отползает, постепенно переходя на бег и скрываясь в глубинах Подземья. На лице Принца читается смятение.

Мародёрство с целью репарации нашего скромного отряда проходит быстро, продолжая складывающуюся традицию безрадостности происходящего. Я искренне не понимаю как можно быть настолько злобными, чтобы пожертвовать собой и трагически сдохнуть ради угнетения наших умов и эмоций как при жизни, так и после смерти, ведь как иначе объяснить крайнюю бедность и скупость оснащения этих крайне талантливых красноглазых лазутчиков? Большая часть вещей не стоит даже переноски до какого-нибудь населённого пункта и едва ли покроет затраченные на это силы. Одежду и доспехи дроу лучше всего будет пустить на сооружение носилок для Джимджара, найденных денег едва ли хватит на постой в хорошей таверне, в избытке у негодяев был только яд, буквально. Волшебными оказываются лишь кристалл, который Салит до последнего сжимала в своих предательских братоубийственных пальцах, и пара пуговиц, широкими стежками закреплённых на плащах её прислужников. Пара, мать их так, пуговиц. Это очевидно — красноглазые не желали нам смерти, они хотели покончить с собой на зло забрызгав кровью наши сапоги и одежду. Мелкие. Чёрствые. Вредители.

Тенета меланхолии, стягивающие сердца отряда, тягостны, но по-своему оправданны. Куда страннее слышать насколько степенно держится Тенебрис — громкие рассуждения, напыщенная бравада и амбиции космических масштабов уступили место вкрадчивой нерешительности. Робко приближаясь к Ахане, она просит подругу о помощи с мытьём и чисткой костюма. В металлизированном голосе звучат осторожность и намёки на уязвимость, даже без тени