С разговорами, даже тревожными, дорога воспринимается значительно легче. Своим бряцаньем, Котлуша напоминает одного моего знакомого — такой же непростой и бронированный, осталось поработать над ударом. Тенебрис ничуть не напугана предстоящим гостевым визитом к демонам, может даже предвкушает его, но обещает до конца дней являться Персивалю в виде беспокойного призрака, если её там сожрут. Или по крайней мере минуту-другую, после которых сожрут и самого Персиваля. Чёрненький Рампадамп “пшикает” спорами — в отличие от беленького собрата они не столько общаются, сколько делятся, забивая эмоциональные рецепторы. Несколько минут сердца путников полнятся сопереживанием миконида к судьбе долговязого воина. Я и сам ему немало сочувствую и готов был мириться с присутствием чужих впечатлений в своей голове и дальше, но тут раздался немыслимый, пронзительный, тошнотворный писк.
***
Время замедляется. Смазанные сонные жесты товарищей, движущихся сквозь густой кисель, застывают. Деревенеют, оставляя существовать в неудобных промежуточных позах. Запоздалый крик подкатывает к горлу. Волны безумия обдают лицо тошнотворными брызгами грядущих видений, в которых отнюдь не морская горечь мешается с отвратительно-сладостными ароматами чего-то безнадёжно прогнившего. Одна, вторая, третья. Течение подхватывает меня как прежде, очень мягко, подныривает под ладони игривым питомцем, целый месяц не видевшим хозяина, ластится, я позволяю ему увлечь себя и тогда, без трюков и притворства на голову опускается многотонный молот осознания.
Одна пара глаз на всех. Обширная пещера проплывает внизу миниатюрным пространством цветных огоньков. Колонии грибов — оранжевые, красные, синие, разные. Из серого сумрака проступают очертания чёрной башни. Даже на подобной высоте она возвышается, устремляясь ещё дальше вверх — причудливое лезвие для древнего великана, выполненное из тёмного камня, а может быть, зархвуда. Мрачный столп, усеянный острыми шпилями, вонзившимися в вышину. По мере приближения, единственная дверь распахивается, обращаясь чёрным провалом. Гуманоид в синем плаще откидывает капюшон, ярко вспыхивая на этом тусклом фоне водопадом длинных белых волос. Надземный эльф. Посох в его руках алеет лентами обвивающими древко и слабо отлетающими назад при ходьбе. Покидая башню он приближается к некой фигуре, очертания сложно различить — её сияние скрывает детали, останавливаясь в своей яркости всего в нескольких шагах от болезненной рези в глазах. Сплетение красоты и очарования склонялось над отродьем Бездны.
Полоска света безошибочно напоминает руку, протягиваясь к такому же как мы — скрюченное тело, обсидиановая шкура натянута на выпирающий скелет, а голова увенчана единственным изогнутым рогом. Лапа сородича изломана и отчётливо кровоточит, робко укладываясь в протянутые пальцы. Кривая кровоточащая рана пересекает кожистую мембрану демона, медленно зарастающую под второй ладонью искрящегося света. Прищурившись, Ибис Скиталец звонко шепчет:
— Я уже говорил тебе и повторюсь ещё раз - ничего из этого не выйдет! Он не поймёт. А такие как он полностью отвергают то, чего не могут понять. Любое общение для него… — эльф осёкся. Светящаяся фигура поворачивает к нему свой лик, продолжая окутывать магией прорехи в лапе демона, несколько теряя нежность, которая убаюкивала повреждённую конечность существа.
—С тех пор как меня изгнали из Мекалота, я не устаю удивляться красоте и невинности этих созданий… — благодушно произносит собеседница, будто бы полностью проигнорировав эскападу эльфа. Повисает тишина. Ибис переводит взгляд на свой посох и треплет край ленты, прежде чем вернуться к увещеваниям:
— Он всегда был упрямым, Морганта. Это может стать моим шансом переубедить его. Показать результаты. Рассказать сколь значимым это может стать для него. Для всех нас! И быть может тогда он наконец забудет про слова Минервы и тот злополучный день. Просто утаим от него остальных и…
На этот раз собеседница перебивает его. Её карие глаза встречаются с его серыми, в очередной раз вынуждая замолкнуть.
— Нет. Он должен знать всё и всех, с кем я имела дело в течение этих долгих десяти лет.
Не смотря на возросший тон и явную конфронтацию, чудовищное существо продолжает сидеть подле неё с протянутой лапой, источая благоговение и благодарность. Нечто неуловимо отвратительное видится мне в происходящем. Желчь подступает к горлу, с паникой растворяются и башня и фигуры вокруг неё, только тьма и мрак и пустота и прогорклая кислотная горечь.
***
Я лежу на земле. Меня сотрясает мелкая дрожь от которой холодный липкий пот застилает глаза. Я сглатываю кровь, я сплёвываю кровь, я дышу кровью. Персиваль отнимает руки, которыми заботливо прижимал моё тело к земле. В конечностях покалывает. Ахана шепчет нечто доброе, почти нежное, но я не узнаю слов. Тенебрис машет руками, ещё чуть-чуть и она взлетит — на них, на меня, снова на них. Спазматический кашель забирает возможность сказать друзьям, что я в порядке. Кажется, в этот раз все толщи безумия обрушились на меня одного и я был почти готов просить провидение вернуть меня в шкуру демона, лишь бы не быть этим несчастливым облаком, растёкшимся по каменистой насыпи. По-идиотски игнорируя сей постыдный факт поднимаюсь я залихватски, зная чем мне это грозит — голову ведёт, в поисках опоры я излишне грузно облокачиваюсь на Ахану. Перед глазами всё ещё плывут увиденные события, перемешиваясь с напряжёнными взглядами друзей и мокрой ватой которая не пропускала в голову отчётливые звуки их речи.
Должно быть двойное дно у этого ларчика. Видения возвращаются в наши жизни одновременно с демонами, потусторонний взор запускает наши разумы в невиданные места, где нас встречают одни и те же люди. Арфисты, колдуны, волшебники — и ведь не то, чтобы мы каждый раз видели происходящее глазами демонов. Декорации и ракурсы менялись, мельтеша вокруг замешанных в происходящем эдаким назойливым фоном. В одном из припадков с нами даже разговаривала женщина, с бусинами белого золота на лбу. Таращилась прямо сквозь завесу наваждения.
Я замираю, прекращая истеричное брожение взад-вперёд, ловя обеспокоенные взгляды — кажется последний пассаж я произносил уже вслух, причём с нарастающей громкостью. Кларисса ошарашенно глядела на меня, прерывисто произнося:
— Б-б-б-бусины? З-зачем жрице Т-ти-ти-тира… К-какое отношение она могла иметь?..
Ощущая тревогу волшебницы, я с трудом низвожу рвущийся крик до хриплого шёпота, сдерживая злой хохот - Отношение? Да всё такое же. То же самое. Они все, все они замешаны. Эти Лорды и Леди, волшебники, колдуны и друиды, повелители и властители, стратеги и тактики, хитрые разведчики и интриганы, - все они имели к происходящему непосредственное отношение и каждый раз запредельная гадостная сила тыкала меня в это носом, оставляя наедине с новой порцией вопросов без ответа.
Спустя двадцать минут пути вкус крови и тошноты покидает глотку. Предсказуемость окружения успокаивала меня. Пещеры переходили в новые тоннели, примыкающие к новым пещерам, ветвящимся новыми тоннелями… В отличие от необразованного Джар’Ры, Персивалю удалось заострить внимание на кое-чём важном, услышанном в видении. Мекалот — двор сэра Персиваля, из полюбившихся парню сказок. Минерва была при нём служанкой и неоднократно принимала сторону сэра Персиваля перед лицом коварных невзгод, пытавшихся омрачить жизнь рыцарей.
Сложно описать во всех нюансах все странности нашего образа жизни в этом мире не знающим солнца. С первого дня побега взяв высокий темп, наш отряд двигался до тех пор, пока ноги продолжали шевелиться. Это напоминало соревнование в упёртости, в котором отсутствовали победители, но главенствовал высокий командный дух — даже если одолевала усталость, окружающие продолжали двигаться, отчего не останавливался и ты сам.
В любой другой день мне не удалось бы проделать подобный путь с грузом и дело было не в отсутствии мотивации — роковое лезвие гильотины терялось за горизонтом, но не исчезало насовсем, нет — проблема скрывалась в отсутствии ментальной выносливости. Периодически мозг откровенно пасовал перед безразмерностью Подземья, угнетающего тело и дух кажущимся отсутствием продвижения к цели. Время текло иначе, представление о сутках размывалось, а расстояние пройденное сквозь ныряющие изгибы гигантских кротовьих нор казалось одновременно бесконечным и незначительным. Из-за постоянной опасности мы часто ели прямо на ходу, походные рационы неплохо к этому располагали. Правда сейчас столь тупая, монотонная работа забавным образом помогала мне, отвлекая от поселившегося внутри налёта горести и дискомфорта бродивших по телу. Зубы неприятно чесались, пересохшие губы напоминали тончайший пергамент и умудрялись задевать клыки, покрываясь мелкими ранками. Разговоры затихли, а вскоре исчезли и звуки шагов — долгие часы дороги вымотали нас окончательно.
Местность была неприглядной. Всё вокруг казалось обыденно-блеклым, а доверять подобному чувству становилось боязно, наглядевшись на оживающие сталактиты и рушащиеся стены. Последнюю сотню метров проход назойливо извивался и сейчас мы стояли в своеобразном тупиковом ответвлении примыкающем к сквозному пути. Обменявшись взглядами в молчаливой нерешительности, наш отряд наконец решает разбить маленький лагерь и хотя бы полчасика не