записи. Тоже был в долгах, как в шелках….
Она вздохнула и быстро пролистала до чистых страниц. Обмакнула перо в чернильницу и старательно вывела свое имя в графе «долги».
- Часто такое с вашим аптекарем? – спросил я у нее.
- Случалось бы почаще – я бы не расстроилась, - отозвалась она, поскрипывая пером.
- Часто! – вмешалась вторая, теперь укладывая добычу в корзинке. – В последние лет пять особенно. От скуки, не иначе, пробует на себе яды. Эликсир, говорит, ищу от всех болезней.
- Неудачно?!
- Смотря для чего! Лекарства не нашел, зато такую отраву от тараканов приготовил, что в деревне их и на развод не осталось, - не отрываясь от своего занятия, ответила она.
- А ты кто? – я обернулся к парню.
С простоватого, круглого лица его страх сбежал, и теперь он засунул руки за кожаный пояс.
- Я Ганс. Тут на излечении.
Объяснилось, почему старик-лавочник звал человека, убившего Зверя, олухом. Рожа у него была простовата и глаза таращились глупо, но казался он сбитым крепко и ловко.
- Так это ты герой, убивший Зверя?
- Ага, - ответил он без особой радости. Верно, надоело повторять одну и ту же историю целый месяц. Но я не собирался расспрашивать его, и вместо этого задал другой вопрос:
- А клад Зверя ты нашел?
- Клад? – парень явно растерялся. – Н-нет.
И я обрадовался. Зверь, хоть и убивает в зверином обличье, но выгоды не упускает. Желанная добыча для него золото, украшения, оружие – все, что позже можно продать или обменять где-нибудь в городе. И Зверь обычно делает тайник в укромном месте, стаскивая туда награбленное. Об этом было известно каждому ребенку, и когда Зверя убивали, начинались поиски его тайника. И тот сухой овраг, который попался мне по дороге, уже, наверняка, облазали вдоль и поперек. Я бы и сам начал поиски оттуда. А раз нет тайника, значит, это плюсик к моим доводам.
- Всю округу обшарили – нет никакого клада, - сказала женщина, которая записывала в книге. – И коли вы за этим явились, можете отбывать обратно. Нам ли, местным, не найти его!
Я не ответил. Лицо парня просветлело, и он смотрел на меня нерешительно, но восторженно. Пора убираться отсюда, пока он не высказал скороспелые догадки вслух.
Рука разнылась, как всегда, под утро. Мазь, которую я получил от лекаря в городе, кончилась еще два дня назад. Недолго поворочавшись, я поднялся из постели. Заснуть уже не получится. Тихонько вышел, отодвинув на двери щеколду, и по утренней свежести зашагал к лесу проверить сухой овраг. Деревенские, верно, облазили все там до меня, но кто знает….
Пересохшее русло густо заросло ивняком, кое-где еще попадались вязкие, болотистые лужи в камышах, и нога проваливалась в жидкую грязь почти до колена. Версты через три бурелом перекрыл мне дорогу. Я выбрался по крутому склону наверх и очутился среди мрачноватых разлапистых елей. День под ними словно померк. Под ногами бесшумно проминалась толстая подстилка бурых иголок. Где-то здесь Хью встретился с этим мальчишкой. Я добрался до границы ельника. За старой вырубкой, уже поросшей молодыми березками и елочками начинался веселый лиственный лес.
От светлой вырубки я возвратился обратно к оврагу. Присел на поваленном дереве и начал набивать трубку. Днем в лесу можно бродить без опасений. Лесное зверье обойдет человека стороной, а Зверь, кем бы он ни был: человеком ли, оборотнем ли, вампиром или другой нечистью, хоть и играет по своим правилам, перекидываясь почти мгновенно, но охотится ночью и в неделю полнолуния. Поэтому, заслышав сопение и хруст веток, я не стал доставать оружие, а просто пошел на звуки.
Возились под крутым склоном оврага. Некто в черном, маленького роста, толстоватый и пыхтящий, пытался втащить себя слабыми ручками наверх, цепляясь за переплетение корней. Черная, круглая шляпа закрывала его лицо, наверняка, залитое потом.
- Никак клад оборотня ищете, пастырь? – поинтересовался я.
Человечек охнул и, выпустив корни, поехал вниз. Я уже прикидывал, как буду вытаскивать его, когда он клещом уцепился за тонкий ствол рябины, и падение остановилось.
- О, мой бог! – воскликнул он. – Нельзя же так пугать!
Мне оставалось только извиниться за внезапность появления и помочь ему вылезти из ямы. Очутившись наверху, он снял шляпу и утерся кружевным платочком. У пастырей всегда водились такие платочки, подарки прихожанок. Он молчал, недовольный, что я застукал его за поисками клада.
- Местные только сейчас мне говорили, что никакого клада здесь нет. Они уже все обыскали, - заметил я.
- Местные! – с некоторой долей презрения протянул пастырь. – Клады тоже даются не всякому. А такие клады и подавно! Мне сегодня вещий сон был. Пришел ко мне старик и говорит: «никому до селе не открывал тайны, а тебе открою, ибо чисты твои помыслы, не стяжаешь ты злата и серебра, а все пожертвуешь на новый колокол для церкви». И привел меня на это самое место.
- Но клада там нет?
Пастырь тяжело вздохнул, покачал головой, а потом взглянул на меня подозрительно.
- Этот клад не принесет добра, тому кто им завладеет единолично, - добавил он внушительно. – Его нужно отдать на благое дело.
У меня имелось собственное мнение, какое дело считать «благим», но я не возразил. Мое молчание подняло градус его подозрительности, и он, отойдя на шаг, смерил меня пристальным взглядом.
- Значит, правду сегодня говорили в деревне: к нам прибыл охотник.
- Кто же это такой догадливый? – проворчал я себе под нос.
- Артур, из скобяной лавки, - пояснил пастырь. И я понял, что это тот старый хрыч, любитель красивых историй.
- И Хервиг из гостиницы, - добавил он.
Хозяин гостиницы не зря обхаживал меня, как кот крынку сметаны. Надо отдать должное его чутью.
Мы пошли по тропинке к дороге. Я оборвал травинку и сунул ее в рот.
- Вот только не пойму, - продолжил пастырь, - зачем ты сюда приехал, коли Зверь убит?
- На лечение, - и я показал ему на левую руку.
Пастырь недоверчиво хмыкнул. В отличие от умудренного жизненным опытом лавочника Артура, и проницательного Хервига, он был из тех людей, которые так бояться обмана, что подозревают подвох в каждом слове. Правда, на этот раз, можно сказать, что он меня раскусил.
- Много шуму наделал Зверь? – спросил я.
- Наказание нам это за грехи, за неверие, - проговорил пастырь, испустив тяжкий вздох.
- Ну, раз Зверя убили, значит, и грехи отмолены, - вставил я.
Пастырь покосился на меня недружелюбно и умолк. Мне тоже не хотелось продолжать пустой разговор. Так, молчком, мы добрались до дороги, где и разошлись, каждый в свою сторону.
Вампир листал конторскую книгу, и на лице его запечатлелась скорбь.
- Как они умудряются набрать за день в долг столько, на сколько не покупают и за полгода?! – проговорил он с неудовольствием.
Он быстро оправился, и даже слегка разрумянился.
- У тебя что-то вот здесь, вроде кровь, - я показал ему на подбородок.
Вампир смутился, отвернулся и плюнул на засаленный рукав халата и потер им лицо.
- Аптека сегодня закрыта, - он жестом предложил мне убираться вон.
Рука у меня болела, не переставая, уже третий день, и поэтому избавиться от меня было не так-то легко. Я стащил через голову рубашку. Аптекарь увидел алые длинные шрамы и удивленно приоткрыл рот. Приблизился, нажал прохладными пальцами на рубец.
- Мантихора, - утвердительно проговорил он. – Такие следы оставляет только она. Почему ты еще жив?
- Я не только жив, еще мне нужна помощь. У меня кончилась мазь.
Он кивнул и подошел к своим полкам.
- Не хотел бы я оказаться твоим противником, - Маврикий быстро набрал все нужное с полок.
Я не ответил. Марти, мой товарищ, с которым мы уходили ту проклятую мантихору, советовал мне ехать в город и хорошенько подлечиться. Горячая, ноющая боль в руке донимала, и я начинал жалел, что не послушался доброго совета.
- На, пожуй. Снимает боль, - аптекарь кинул мне плитку темно-коричневого цвета. Он скрылся за перегородкой и зазвенел склянками. Я отломил от плитки липкий кусочек и засунул в рот. Вкус у него оказался вязкий с горчинкой. Вскоре боль в руке пропала, а меня как-будто подняло над землей и закружило в струях теплого ветра. И история с Хьюго показалась мне ерундой, не стоящей внимания. Какое мое дело, что охотника объявили Зверем и убили в лесу?
Аптекарь вынес мазь в плошке и обработал рубцы. Я ничего не чувствовал и не сопротивлялся. Эта отрава забрала и боль, и волю. Нет, это не по мне. Уж лучше боль.
- Ну, вот и все. Повязку нужно менять каждый день.
- Буду заходить… с утра пораньше, - буркнул я, надевая рубашку.
Звякнул колокольчик. В аптеку влетела рассерженная женщина с раскрасневшимся от гнева лицом и сбившейся прической. За ней следом еще несколько ее товарок с осуждающими физиономиями. Увидев их, вампир испугался, затем его лицо выразило покорность судьбе и готовность вытерпеть все до конца.
- Что?! – крикнула она от порога. – Думал здесь отсидеться, Маврикий?! Ты зачем, кровосос, свиней моих перерезал?!
Она наступала на него грозно, чувствуя поддержку с тыла и свою правоту. Я поспешно отодвинулся с ее пути. Маврикий, мужчина довольно высокого роста, съежился под ее пылающим взглядом.
- Но мне же нужно…, - пролепетал он.
Женщина трактовала его по-своему.
- А кто же, как не ты?! – грянула она. – У нас в округе вампиров раз и обчелся! Скажи еще, что это не ты вчера тут валялся без чувств!
Аптекарь, не имея ничего возразить, умолк и, опустив голову, слушал ее.
- Трех! Трех поросят за ночь! Лиходей!
- Я заплачу, - торопливо проговорил вампир.
- Надо старосте на него пожаловаться – пускай делу ход даст! – находчиво бросил кто-то из дам.
Маврикий покосился на меня и быстро проговорил:
- Спишу долг!
- Нет, надо жаловаться! – упрямо качнула головой одна из женщин, по виду вредная бабенка. – В другой раз ты и моих свиней перережешь. А, может, и не только свиней… Вон, пастырь каждую службу говорит, что от нечисти всего можно ожидать!
Она проговорила это таким многозначительным тоном, что товарки обернулись на нее. Лица их озарились новой мыслью. Потерпевшая, увидев, куда клониться дело, вмешалась:
- Заплатишь и спишешь долг!
Она развернулась, и, подхватив под ручки соседок, увлекла их прочь из аптеки.
- Фу-у, как неудобно! – сконфузился Маврикий.
- И как не вовремя! – добавил я многозначительно.
- Да уж, не вовремя, - согласился он.
Оставив вампира размышлять о превратностях судьбы, я отправился в Верхний Зад. Дорога была пустынна, и я, держась тенистой стороны, шел неторопливо.
За истекшие два дня не узналось ничего, что послужило бы оправданьем бедняге Хьюберту. Ни у кого не возникло сомнений, что Зверь убит, и опасность устранена. Я мог бы возвратиться в город, но там, в нашем трактире «Хромая лошадь», среди охотников, должен буду подтвердить, что Хью оказался Зверем. А ни поверить, ни выговорить такое я не мог. Хью учил меня, и были времена, когда я доверял ему больше, чем себе.
Мне оставалось последнее средство – дождаться полнолуния и надеяться, что Зверь не ушел. Если Зверь потерял осторожность, обнаглел, то он продолжит охоту в этих местах.
Известие, что приехал знаменитый Борий-зверолов, скоро разнеслось по обеим деревням. На рассвете я ходил в Нижний Зад и проводил там целое утро. Вечером от нечего делать, просиживал в общей комнате гостиницы, прислушиваясь к разговорам и приглядываясь к людям.
