Ступающий во Тьму III часть 2

страшнее.[/b]
Валлесса Салвирен чуть склонила голову, будто принимая удар.
- Вы слишком горячо судите, милорд, — тихо сказала она, все же сохраняя личину достоинства. - Королевская воля выше наших с вами разногласий.
- Воля — в делах, — оборвал ее Таррис Ривал, и рука его сжала рукоять меча, лежавшего на коленях. — В Вейтране мы защищаем жизнь. Здесь, у моих стен, дом Ривал все еще стоит за короля. И стоять будет. Но королевские указы не должны подменять кровь моих людей.
На миг повисла тишина. Даже ближайшие дружинники замерли с кубками в руках, будто ожидая, не выльется ли это в открытую брань.
Советница медленно подняла бокал и пригубила, скрывшись за гранью вина.
Кассиан поймал себя на мысли, что впервые за долгое время уважает смертного лорда больше, чем тех, кто именует себя «господами королевства».
- Мои дружины примкнут к королевскому войску, только тогда, когда голова Зверя, украсит мою стену, - Лорд Ривал поднялся с трона. И был подобен герою из северных сказаний. Суровый и величавый. Непреклонный и несгибаемый, словно ледяной утес далеких Фьордов.
Тронный зал словно выдохнул вместе с лордом. Тяжелый дубовый свод, гобелены, головы зверей на стенах — все это будто подчинилось его голосу. Взгляд дружинников засиял гордостью: каждый из них понимал, что служит не простому властителю, но человеку, чья воля не уступает клинку.
Валлесса Сальвирен чуть откинулась на спинку кресла, ее губы тронула едва заметная усмешка, но глаза оставались холодными. Она поняла: уговоры и приказы здесь не пробьют северную крепь рода Ривалов.
- Ваши слова услышаны, милорд, — ее голос был мягким, но в нем проскользнул металл. — Но король ждет действий. И ждать он не привык.
- Пусть ждет, — отрезал Таррис, вставая во весь рост. Медвежья шкура упала с трона на пол, и он шагнул вперед, нависая, как буря. — Пока Зверь рыщет по моим землям, ни один мой воин не покинет этих стен. Так будет сказано королю. Таково слово дома Ривал.
Гул одобрения пронесся по залу: дружинники ударяли кубками о столы, кто-то стукнул по щиту. Это было не буйство, а тяжелое подтверждение — лорд говорил за всех.
Кассиан, стоя чуть в стороне, отметил, что в этот миг северный властитель выглядел куда сильнее королевских посланников и их приказов. А демон в кольце тихо, почти мурлыча, прошипел:
- Воля, закаленная холодом и кровью. Но крепчайший лед ломается от трещины, инквизитор-р-р… Видишь ли ты ее?


26
Уже вошла луна. Леди Валесса отстранилась от лорда Ривала и остаток вечера держалась в окружении своих гвардейцев и седого капитана. Настроение ее ничуть не испортилось, или же она мастерски скрывала это. Она смеялась и шутила, с наслаждением ловя на себе взгляды мужчин, будто нарочно разряжая гулкий воздух пира.
Инквизиторы бродили по залу, прислушиваясь к разговорам и задавая непринужденные вопросы, будто случайные. Но каждый ответ они ловили с хищной внимательностью.
Кассиан приблизился к Торвигу, данагу с узорами ритуальных татуировок на лице.
- Торвас… я не ошибся? — будто нарочно перепутав имя, обронил он.
- Торвиг, — холодно поправил воин, взглядом давая понять, что не простит еще одной ошибки.
Кассиан усмехнулся краем губ и завел непринужденный разговор, о том и о сем. В словах не было острия, в интонации — угрозы. Но каждая фраза тянулась сетью, которую инквизитор неспешно плел, стараясь вовлечь данагa в беседу, вытянуть хоть что-то, что покажется лишним или ненужным.
Кассиан не скрывал восхищения, словно любуясь легендами, что давно окружали северных воинов. Он говорил о данагских дружинах так, будто сам мечтал стоять рядом с ними в бою. Вспоминал грозную славу племен Скъёльда, что держали в страхе берега Гербиона и заморских королевств. Радовался тому, что все чаще северные воины примыкают к южным лордам — кто за золото, кто за землю, а кто за славу.
- Суровый, неприветливый край рождает великих воинов и мореходов, — сказал он почти с почтением. — И пусть слава ваша послужит и югу.
Торвиг сохранял мрачный вид, но лесть скользнула по нему, будто ветер, и суровость чуть смягчилась.
Кассиан уловил перемену и перешел к сути:
- Слышал я… в древности воины Скъёльда проходили ритуалы, что позволяли им перерождаться в облике зверя. Берсерки, ульфхеднары, так ли?
Данаг кивнул.
- Было. Но то уже предания глубокой старины. Говорят, некогда в каждом племени жила каста воинов, способных оборачиваться в зверей.
- А как же Волскин? — прищурился Кассиан.
Торвиг сплюнул под ноги.
- Проклятое племя. Гнусные. Они уж не люди вовсе. Звери, что жрут плоть людей. Между ними и остальными племенами Скъёльда идет непримиримая вражда. Сыны Хэлла…


Кассиан, отойдя от мрачного Торвига, двинулся к другому данагу — Гудвару. Тот сидел рядом с Лаэром и Сеймуром, и уже во всю распивал с ними, будто старый товарищ по оружию. Видно было, что воинское нутро сблизило их куда быстрее любых слов.
Кассиан присоединился к их кружку, поднял кубок, будто только для тоста, и снова пустил в ход свой привычный прием: искреннее восхищение. Он говорил о данагском мастерстве в битве, о том, что южным лордам стоит гордиться союзниками с севера, способными решать исходы сражений. Гудвар слушал охотнее, чем Торвиг, ухмылялся, поднимал кубок в ответ.
И вот Кассиан будто невзначай задел нужную тему:
- Ходят ведь слухи по Скъёльду… о древних ритуалах. Словно звериный дух может пробудиться в воине, сделать его свирепым и неустрашимым.
Гудвар хмыкнул, подлил себе и соседям.
- Слухи… они всегда ходят. Говорят, в старину было. Иные воины словно становились больше самих себя. Но ныне кто такое видел? Все то сказки стариков.
Кассиан, делая вид, что просто поддерживает беседу, кивнул с живым интересом.
- А еще я слышал… будто на юге встречались наемники, что во время сражений будто теряли человеческий облик. Неужели и вправду данаги шли в дружины южных лордов с такими силами?
Гудвар на миг посерьезнел.
- Может, и встречались. Но то не люди уже, а проклятые. Их брали за золото, а потом гнали прочь. Долго рядом с ними не выстоишь — несчастья приходят.
Он махнул рукой, снова заглатывая вино, как будто хотел отогнать слишком тяжелые слова.
Кассиан улыбнулся, сделал вид, что отмахивается от слов Гудвара, будто не придает им особого значения, но в голосе его звучал неподдельный интерес:
- Несчастья, говоришь? Так и рождаются легенды, друг мой. Ведь каждая сказка о чудовище — это чья-то память о былом.
Гудвар фыркнул, ударил ладонью по столу, отчего брызнули капли вина.
- Память? Ха! Старики любят пугать мальцов. «Не ходи в горы, не то зверь возьмет», «не пей из темного ручья, кровь в зверя обратит»… Все то сказки, да и только.
Кассиан чуть придвинулся ближе, заговорил вполголоса, словно делится тайной:
- А все же… не в сказках ли скрыта правда? Ведь наемники-то такие встречались и у южных лордов. Сам видел, как в бою иной воин звереет так, что его не остановить. А после — будто сам себя не помнит.
Гудвар на миг задумался, взгляд его помутнел. Он медленно провел рукой по татуировке на щеке, будто касался старого шрама.
- Было… кое-где. У Волскин. Но то проклятые псы. Их в дружины брали редко, да и то ненадолго. Считалось, что зверь в них слишком близко к поверхности. Рвалось наружу.
- Значит, ритуалы все еще живы? — тихо спросил Кассиан, будто невзначай.
Гудвар криво усмехнулся, но глаза его на миг сверкнули, выдавая больше, чем хотелось:
- Живы? Может быть. Мы не ходим в их землю. Гиблая она! Что у них там, одни боги ведают. Но в дружинах и залах Йоруна их не привечают, они принадлежат Хэллу!
Он сделал глоток, тяжелый, словно последний, и добавил:
- Ульфхеднары, берсерки — все они платили кровью и разумом. Чем сильнее был их зверь — тем быстрее человек умирал внутри.


Третий данаг, Хэлгар, сидел особняком — на углу тяжелой скамьи, полуобернувшись, будто и сам был частью стены. Он не вмешивался в разговоры, не тянулся к кубкам и мясу, а лишь изредка поворачивал голову, следя за залом зорким, хищным взглядом. В его осанке чувствовалась выучка: плечи расправлены, подбородок чуть приподнят, ладонь покоится на колене, готовая в одно мгновение ухватить топор у пояса.
Его глаза скользили по лицам — то на смехнувшегося дружинника, то на случайный жест возле пояса, то на поднесенный к губам кубок лорда. Он смотрел не как гость, но как страж, которому поручено уберечь хозяина от ножа в темноте или от капли яда в вине.
Кассиан и другие инквизиторы несколько раз пытались завести разговор — бросали фразы, полунамеки, даже пытались выспросить через Лаэра, знавшего пару слов на северном наречии. Но Хэлгар лишь смотрел на них с бесстрастным холодом, не отвечая. Ни рематского, ни эн’трис он явно не знал, а на натхарский переходить не имело смысла — слишком уж тяжело звучал бы он здесь, в гуле пира.
И потому над Хэлгаром словно висела тень молчания. Он был камнем в реке, вокруг которого текла вся беседа — шумная, живая, но не задевающая его самого.


27
[b]Они вернулись в гостиницу за полночь, когда улицы Вейтрана почти опустели, и лишь пьяные оклики да редкий стук копыт нарушали ночную тишину. В комнате Лаэра и Эрна тускло горела свеча,