А еще Иван понял, что у Павла Михайловича нет ни жены, ни детей. Он спросил об этому Степана, тот буркнул что-то неразборчивое. Зато более разговорчивым оказался калмык Сашка, бывший в доме конюхом.
- А-а, бачка большой, умный шибко. Зачем ему жена надо?
Почти все время Сашка проводил на конюшне, где постоянно находил для себя какое-либо занятие.
- Жена будет, скучно ей будет. Павла Михайлович кабинет сидит, книжки пишет, лаборатория сидит, работает. А жене бал надо, платье надо. Скучно жене будет. Начнет хвост крутить, туда пойдет, сюда пойдет. Плохо всем будет.
Оканчивая говорить, Сашка каждый раз энергично кивал головой, словно ставя незримую точку.
III
Так прошла осень. Перед Рождеством Сашка повез Павла Михайлович, Ивана и Степана в городской манеж. Иван увидел там огромную елку, всю в блеске мишуры и позолоты, а вокруг нее – маленьких оборвышей, с изумлением на нее взиравших.
В руках у детей были разноцветные флажки. Оркестр играл марши и польки, а они, разбитые на партии, ходили или кружились вокруг елки, явно гордясь собой. Потом они подходили к киоскам, где получали мешочек с гостинцами и новые сапоги, рубахи, кофты, картузы…Уже потом, в газете Иван прочитал, что устроил все это Павел Михайлович, объявив подписку и первым внеся значительную сумму.
В манеже было весело и шумно. Помогая то тут, то там, Иван не очень смотрел по сторонам.
- Павел Михайлович! – вдруг услышал он.
Иван оглянулся. Рядом с Павлом Михайловичем стоял какой-то господин в серой визитке.
- Павел Михайлович, - повторил господин, - удивительно ваш кучер похож на японца.
- Очень может быть. Ну так что ж. Он калмык, а все восточные народы немного похожи друг на друга.
- Давно он у вас?
- Больше года. Я подобрал его на базаре. Он не ел три дня и украл кусок хлеба. За это торговцы, скоты!, зверски избили его и бросили беспомощного на улице.
- И все это время?
- И все это время он честно и добросовестно работает. – с каким-то даже нажимом произнес Павел Михайлович. – Он честно и добросовестно ухаживает за лошадьми, содержит в порядке мой экипаж. А еще он помогает дворнику.
- Павел Михайлович, но в настоящее время…
Да, знаю, знаю…. «В настоящее время, когда Россия напрягает все силы в борьбе с желтой опасностью….». Григорий Николаевич, ну будьте же благоразумны! Шпиономания до добра не доведет. Ну сами посудите, где Япония, а где мы. Что делать японцам в нашей благословенной провинции? Петербург, Москва – это я еще понимаю. Но здесь… Это абсурд.
- Счастливый вы человек, Павел Михайлович. Вы верите в людей.
- А вы нет?
- Нам, знаете ли, по долгу службы не положено.
Павел Михайлович слегка развел руками.
- Ноблес оближ.
- И все-таки, дорогой Павел Михайлович, я советую вам быть поосторожнее.
- Хорошо, хорошо… Эй, эй, дети! Не драться! Всем хватит!
IV
В январе прибыли новые электрические батареи. Степан сказал, что в Сормове для Павла Михайловича строят второй электроход.
Но потом привычный мир зашатался. В Петербурге солдаты стреляли в народ. И оказалось, что незыблемая власть не такая уж и незыблемая. Оказалось, что можно ходить по улицам с флагами и лозунгами, оказалось, что можно требовать, можно бастовать…. Из Сормова шли телеграммы, что строительство задерживается. Но Павел Михайлович не унывал.
- Грядет буря, - радостно говорил он. – Грядет очищающая буря. Ветер перемен унесет все косное, отжившее, отсталое, древнее. Скоро ты увидишь, Иван, насколько светлой станет жизнь.
Однако все это не мешало ему ездить в затон и подгонять с ремонтом «Орлицы».
По Волге пошел лед. Равнодушная к человеческим страстям природа следовала своим законам. Это весеннее оживление действовало и на людей. Светлели лица. Всем казалось, что еще немного и начнется новая, лучшая жизнь. Надо лишь подождать. Совсем чуть-чуть.
В конце апреля Павел Михайлович вывел «Орлицу» в пробный рейс.
В синей холодной воде плыли последний дотаивающие льдины. Электроход дал протяжный гудок.
Иван стоял на палубе с каким-то непонятным чувством тревожного торжества. Теперь он был одним из помощников механика и отвечал за исправность электрической проводки «Орлицы».
- По местам стоять! Со швартовых сниматься!
Все-таки Иван так до конца и не верил, что «Орлица» пойдет без колес и угля. Но за кормой забурлила вода, палуба вздрогнула и нос электрохода начал плавно отходить от дебаркадера. Иван облегченно вздохнул и отчего-то вспомнил рыбачий челнок, деда и самого себя, изумленно глядящего на плывущее мимо бесшумное белое облако.
…Та весна и то лето были странными. Публика по-прежнему переполняла «Орлицу», кутила в ее ресторане, но Иван явственно видел страх на лицах этих людей. Вином и вкусной едой они старались его заглушить, они много ели и очень много пили, но страх не уходил…
Уныло заморосил дождями октябрь. Охотников прокатиться становилось все меньше и меньше. «Орлица» почти все время стояла у причала. Кассир зевал в будке. Людям было уже не до поездок. В темноте ночи вспыхивали зарева подожженных помещичьих имений и яркие пятна костров на ночных бивуаках войск, идущих на усмирение…
Павел Михайлович у себя в кабинете шелестел газетами.
- Весы качаются, - говорил он, встречая Ивана. – Но свет должен победить.
Иван не очень понимал его, но чувствовал напряжение, словно Павел Михайлович сам был электрической батареей.
Как тот человек попал в тот вечер к ним в дом, Иван так и не понял. Скорее всего, просто перелез через забор, а потом вошел с заднего крыльца. Иван увидел его уже в прихожей. Одежда на человеке была хорошая, но мокрая и сильно испачканная.
- Добрый вечер, - голос у человека оказался неожиданно приятным и вежливым. – Павел Михайлович дома?
- Дома.
- Можно к нему?
Иван замялся.
- Сергей? – фигура Павла Михайловича возникла на верхней площадке лестницы. – В таком виде? Что с вами?
Сергей вздохнул.
- Стачком разгромлен. Арестованы почти все. Мне удалось бежать. Вот, отсиживался в саду. Вы не беспокойтесь, я немного побуду у вас и уйду. Полиция вряд ли к вам сунется. Конечно, хорошо бы переодеться и бороду приклеить…
- Куда вы намерены отправиться?
- В Москву. Там есть надежные товарищи. Там стачка продолжается.
Вдруг глухой удар заставил всех вздрогнуть. Павел Михайлович был уже внизу.
- Это у ворот. Иван, посмотри, что там такое.
Из осторожности Иван не стал открывать калитку, а подкатил чурбан и с его помощью поднялся над забором.
На улице стояла кучка полицейских и солдат, которые прикладами стучали в ворота.
- Черт! – Сергей переменился в лице. – Выследили-таки! Павел Михайлович, я не имею права подводить вас. Я ухожу.
- Стойте! – Павел Михайлович придержал его за локоть.
- Иван, буди Сашу, пусть закладывает пролетку, но сам не садится.
- Что вы задумали, Павел Михайлович?
- Ничего особенного. Я знаю, что вас ждет в случае ареста. И я не могу этого допустить. Как можно сгноить на каторге человека только за то, что он хочет блага для своего народа? Я доставлю вас в безопасное место. Идемте.
Октябрьский дождь шелестел по-прежнему. Павел Михайлович сел на козлы и взял в руки вожжи.
- Иван, держись до последнего. Мол, спал, не слышал, поздно отпер. Понял?
Иван кивнул. Пролетка выехала через задние ворота, выходившие прямо на берег.
Вернувшись, Иван увидел, что солдаты где-то раздобыли лестницы и по ним перелезают во двор. Потом они стали открывать ворота.
Неожиданно наверху скрипнула дверь. «Забыл закрыть?». Иван поднялся, подошел к кабинету и замер.
В тусклом свете маленькой керосиновой лампы кучер Сашка просматривал бумаги на столе Павла Михайловича, некоторые откладывая в сторону. Потом он вытащил из кармана какой-то инструмент, подошел к сейфу и стал возиться с замками.
[justify]Иван растерянно переступил с ноги на ногу. Скрипнула