Нежные создания

  "НЕЖНЫЕ И НЕСВОБОДНЫЕ: КОНТРКУЛЬТУРА, КОТОРАЯ НЕ СПАСЛА"
  Литературно-психологическое и философское эссе по мотивам «Нежных созданий» В. А.  Дорошева

  Введение
  В повести В. А. Дорошева «Нежные создания» термин «революция» не связан с политикой. Это слово обозначает попытку молодых быть другими, не растворяться в повседневном, жить «по-своему». Революция здесь — это нонконформизм, молодежные движения, контркультура, рок-музыка, эстетика протеста.
  Герои находятся в постоянном поиске идентичности: они слушают музыку, которая обещает свободу; читают книги, которые обещают глубину; пытаются держаться особняком, потому что боятся быть «как все». Но чем ярче они стремятся к свободе, тем сильнее чувствуют собственную хрупкость.
  Это эссе рассматривает повесть в трёх измерениях — литературном, психологическом и философском — и показывает, как мечта быть другим сталкивается с невозможностью выдержать вес собственной инаковости.
  I. Литературный анализ: мозаика юности, эстетика бунта и межтекстовые параллели
  1. Рок-культура как литературный код
  Музыка в «Нежных созданиях» — не просто фон. Она формирует ритм текста, способ выражения эмоций, язык поколения. Так, как у Керуака джаз определял структуру повествования, так у Дорошева рок создаёт эмоциональную волну, на которой держатся герои. Рок становится коммуникацией, исповедью, способом манифестировать себя. Это отражает литературную традицию:
    у Хемингуэя — лаконичность и скрытая интенсивность;
    у Брэдбери — эмоциональная светимость подросткового мира;
    у Селинджера — нерв юности и неподдельность речи;
    у Пастернака — честность внутреннего переживания;
    у Платонова — стремление к невозможному идеалу.
  2. Структура как отражение контркультурного сознания
  Форма повести фрагментарна, словно альбом, собранный из отдельных треков — воспоминаний, разговоров, вспышек. Эта нарочитая незавершённость отражает стиль мышления героев, их неспособность к линейности. В русской литературе подобное можно увидеть у:
    Чехова — «сюжеты без развязки»;
    Тургенева — роман психологических состояний;
    Набокова — культ эмоционального мгновения;
    Достоевского — текучее сознание юных идеалистов.
  В мировой — у:
    Фолкнера;
    Воннегута;
    Паланика;
    Мураками.
  Это литературный язык поколения, которое не умеет выстроить жизнь по прямой линии.
  3. Персонажи как часть традиции «вечных юношей»
  Герои Дорошева — наследники большой линии образов юности: от Печорина, мечущегося между свободой и скукой до Обломова, знающего идеал, но не способного действовать,  от Колфилда у Селинджера — до подростков Брэдбери, которые живут острее мира. Они все пытаются «быть другими» — и каждый по-своему терпит поражение перед жизнью.
  4. Прямые параллели с русской рок-поэзией
  Рок-поэзия в России всегда была чем-то большим, чем музыка — это форма философии, исповедь, хроника чувств поколения. Герои Дорошева живут в этой традиции:
    Цой пел: «Мы ждем перемен» — но герои ждут, не зная, что именно должно измениться;
  у Гребенщикова звучала мысль: «Каждый выбирает для себя» — но герои боятся выбора, потому что он делает их взрослыми;
  Летов кричал: «Все идет по плану» — как издевку над липовой стабильностью. У героев всё не «по плану», но и планов они не имеют;
  Янка Дягилева говорила от имени тех, кому «больно и страшно жить» — и это особенно близко героям повести, у которых протест — это тонкий, почти болезненный крик, а не действие.
  Русский рок становится зеркалом их попыток жить честно — и одновременно напоминает, что честность всегда даётся тяжело.
  II. Психологический анализ: хрупкость, впечатлительность и невозможность выдержать собственную свободу
  Герои «Нежных созданий» нежные не в смысле мягкие — а в смысле предельно открытые, чувствительные, уязвимые к эмоциям и словам. Их стремление к непринятости — это способ спрятаться от боли: если не быть «как все», то и разочарование будет иным, особенным, почти оправданным.
  1. Нежность как ранимость
  "Революционеры" в повести болезненно воспринимают несправедливость, остро переживают одиночество, не способны к внутренней самоизоляции, легко идеализируют и так же легко разочаровываются. Это психологически роднит их с: Колфилдом («Над пропастью во ржи»), героями Достоевского, подростками у Брэдбери и Сэлинджера.
  2. Контркультура как попытка обрести ориентир
  Рок и субкультура дают героям язык и ярлыки, позволяющие хоть как-то описать себя: «я — другой», «я — не как они»,  «я — против». Но за этими словами нет внутренней опоры. Их бунт — эмоциональный, не структурный; импульсивный, не оформленный; искренний, но слабый.
  3. Страх выбора
  Психологически молодые боятся того, что выбор превращает человека из «возможности» в «определённость». Выбрав путь, они потеряют все остальные — а значит, потеряют иллюзию бесконечного будущего.
  III. Философский анализ: нонконформизм как экзистенциальное испытание
  Это раздел, где конфликт героев раскрывается глубже всего.
  1. Нонконформизм как вызов самому себе
  Герои хотят свободы, но не понимают, что свобода требует ответственности. Хайдеггер называл подлинность «способностью идти навстречу собственному бытию», Сартр говорил: «Человек обречён быть свободным» — но герои Дорошева к этой обречённости не готовы.
  2. Контркультура как утешение и ловушка
  Рок даёт эмоциональное преувеличение, ощущение полёта, но не даёт ответа на вопрос «кто я?». Это напоминает ситуацию 80–90-х годов:
    когда Цой пел: «Это не любовь», он говорил о невозможности жить чужими чувствами;
    когда Гребенщиков пел: «Серебро Господне, помоги мне быть собой» — он формулировал ту же просьбу, что звучит у героев;
    Летов своей беспощадной честностью заставлял смотреть в пропасть внутренней правды;
    Янка показывала, как протест становится болью и самоуничтожением.
  Это не музыка о свободе — это музыка о цене свободы. Герои слышат эту интонацию, но не обладают внутренней силой, чтобы прожить её до конца.
  3. Подлинность как недостижимая вершина
  Герои лишь на пороге подлинности. Их честность — ещё не выбор, а эмоция, их сопротивление — не действие, а жест, их революция — не поступок, а мечта. Это роднит повесть с камюевским «бунтом», который не разрушает мир, а позволяет человеку обнаружить собственную границу.
  4. Хрупкость как философская проблема
  Экзистенциальная тревога — состояние, в котором человек сталкивается с неизбежностью выбора и непониманием, что с этим делать.  Герои повести — хрупкие, трепетные, еще не готовые отвечать за себя. Их трагедия в том, что они:  хотят быть свободными, боятся свободы, знают, что должны измениться,  но не знают, как жить «после» изменения.
  5. Несостоявшаяся революция как важный этап взросления
  Даже если их бунт не выливается в действие, он важен. Это честная попытка «оттолкнуться от дна», почувствовать себя живыми, услышать собственный голос в шуме мира. Контркультура здесь — инструмент, не результат. Революция — процесс, не событие.
  Заключение
  «Нежные создания» — повесть о тех, кто ищет свободу, но находит только собственную ранимость. Это история о юности, которая хочет быть другой, но слишком хрупка, чтобы выдержать собственную инаковость. Рок-музыка, нонконформизм, контркультура — всё это становится для героев вдохновением, зеркалом, способом сказать миру: «мы есть иначе». Но внутренний рост требует не только протеста, но и решения.Их революция остаётся незавершённой — но именно в этом её смысл: подлинная свобода начинается вовсе не с победы, а с осознания своей несвободы.



  НЕЖНЫЕ СОЗДАНИЯ 


  Часть первая. Великая революция.


  1.
  Идея написать об этом пришла в мою голову в тот момент, когда Ольга написала мне сообщение ВКонтакте. Мы долгое время не писали друг другу, а тут - взяла и написала. В последний раз мы пообщались в Доме Писателей на Звенигородской, как мне помнится. То ли была презентация журнала "Перрон", художественным редактором которого она была, то ли это было какое-то другое культурное мероприятие. Не важно. И вот, прошло несколько недель - и она написала. Написала про то, что ей приснился странный сон. Она была в этом сне инвалидом, она сидела в инвалидной коляске, и я эту коляску сзади подталкивал. Наш путь лежал по крышам петербуржских домов, сломанных улиц, проспектов и набережных - в мешанине и каше из них. И мы говорили о ангелах. Оля написала, что сон был такой реальный, и не выходит из её головы до сих пор. Я прямо-таки восхитился. Я написал ей, что это превосходная сюжетная картинка для будущего моего рассказа. Оля стала просить меня, никому не рассказывать про этот её сон и не пытаться что-либо написать на основе её сна. Я, конечно, обманул её. Пообещал, что никому не расскажу и ничего писать не стану. Но вот прошло двенадцать лет и я начинаю писать, вспоминая этот её странный сон. Он будет меня вдохновлять. Бывает так, что только одна картинка, один только кадр, даёт жизнь нескончаемому телевизионному сериалу. Может, и у меня так получится. Посмотрим.

  2.
  Да. Оля.
  Если точнее - Ольга Вракина. Которая умеет врать и сочинять невероятно хорошие стихи, на мой взгляд и вкус. С этим дарованием судьба меня свела на литературном портале Проза.ру. Там она фигурировала и творила под несколькими псевдонимами на нескольких страницах (как, впрочем, и я сам). Она любила всякие игрища, метаморфозы, прятки, превращения, обольщения, кокетство, загадывать загадки и весьма пространно и непонятно выражаться (как, впрочем, и я сам). Мы были похожи друг на друга. Мы охотно и с удовольствием дурили друг друга, как мог в то время позволить нам интернет. Но пришло время нам встретиться вживую. И вот как это произошло:
  Я отправил в редакцию журнала "Перрон" электронной почтой один свой рассказик. Его напечатали. А потом меня пригласили на презентацию номера. Вместо гонорара мне пообещали один экземпляр. Вот так мы встретились вживую. Я, конечно, очень заинтересовал Ольгу. Она вообще интересовалась каждым новым человеком, появившимся в её жизни. И пол этого человека не играл для Оли особенной роли. Она могла спать, как с мужчинами, так и с женщинами. И замуж выходить она не собиралась, она была существом с другой планеты, слишком ценила свою свободу и верила, что любовь никакого отношения к загсу не имеет. С Ольгой я, конечно, не спал. Она меня не возбуждала, не мой тип полового партнёра. Хороший друг, идеальный собеседник, но... в плане интима её не мыслил. Хотя, уверен, изрядно напившись, я бы, конечно, залез на неё, но утром, протрезвев, мы оба пожалели бы о содеянном.
  У Ольги были длительные и мучительные отношения с Борисом. У Бориса фамилия была: Комсомолов. И должность была в журнале "Перрон": главный редактор. Он её ревновал и страдал, она с ним спала, и не только с ним. Ему хотелось более серьезных отношений, но она просила его её не торопить, дать время подумать, и всё такое.
  Оля и Борис. Товарищи. Партнёры. Любовники. Но никак не муж и жена. Все это видели и понимали. Только один Борис не хотел видеть. Хотя прекрасно понимал.
  Есть на