Нежные создания

оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять всё это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да ещё если станут указывать на ту или иную проходящую перед ним вещь и заставят отвечать на вопрос, что это такое? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?

  Товарищ Алкашев:
- Конечно, он так подумает.

  Товарищ Дядька;
- А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не отвернётся он поспешно к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?

  Товарищ Алкашев:
- Да, это так.

  (Во дворе появляемся я и товарищ Матня.)

  Товарищ Матня:
- Привет! Всё философствуете и философствуете?

  Товарищ Дядька:
- Племянник! Сколько лет, сколько зим, дорогой!

  (Из дома выходит Бабка.)

  Бабка:
- Кто тут? Кто приехал?

  Товарищ Матня:
- Здравствуй, бабуля, это я.

  Бабка:
- Где ты? Ничего не вижу!

  Товарищ Матня:
- Здесь я, здесь.

  (Товарищ Матня обнимает Бабку.)

  12.
  Действующие лица:
  Я;
  Товарищ Дядька.

  (Бульбарашино. Товарищ Дядька ведёт меня за собой и показывает свой дом. Более или менее в порядке только две комнаты: комната Бабки и комната Карандашинского. Остальные - в ужасном состоянии. Просто нет слов.)

  Товарищ Дядька (обращаясь ко мне):
- Вот дом,
Который построил Джек.
А это пшеница,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
А это весёлая птица-синица,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
Вот кот,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
Вот пёс без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
А это корова безрогая,
Лягнувшая старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
А это старушка, седая и строгая,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
А это ленивый и толстый пастух,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
Вот два петуха,
Которые будят того пастуха,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.

  13.
  Действующие лица:
  Я;
  Товарищ Карандашинский "Матня".

  (Бульбарашино. Комната товарища Матни. Горит настольная лампа на обшарпанном столе. Я лежу на кровати. Товарищ Матня - на раскладушке. Он курит самокрутку. Мы разговариваем.)
  Товарищ Матня:
- Причина, побуждающая чувственную душу бежать от общества, заключается в стремлении обрести общество.

  Я:
- В неразвитых обществах наибольшие страсти вызывают власть, деньги и женщины; в развитых – деньги, власть и кроссворды.

  Товарищ Матня:
- Монастырь – это темница, куда ввергают тех, кого общество выбросило за борт.

  Я:
- Большинство общественных учреждений устроено так, словно цель их – воспитывать людей, заурядно думающих и заурядно чувствующих: таким людям легче и управлять другими, и подчиняться другим.

  Товарищ Матня:
- В революции на поверхность поднимается пена общества, негодяи и преступники.

  Я:
- Общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека.

  Товарищ Матня:
- Если бы не существовало таких точек, в которых сходились бы интересы всех, не могло бы быть и речи о каком бы то ни было обществе.

  Я:
- Одежда делает человека. Голые люди не имеют влияния на общество, или почти не имеют.

  Товарищ Матня:
- Последняя высшая цель общества – полное согласие и единодушие со всеми возможными его членами.

  Я:
- Правда и свобода – вот столпы общества.

  Товарищ Матня:
- Общество – цивилизованная орда, состоящая из двух могущественных племен: недоедающих и скучающих.

  Я:
- Воспитать человека интеллектуально, не воспитав его нравственно, – значит вырастить угрозу для общества.

  Товарищ Матня:
- Ваше общество – яд, который неизбежно отравляет даже самую чистую душу.

  Я:
- Общество и человек есть враги, зависящие друг от друга.

  Товарищ Матня:
- Для общества, бунт – вещь не менее полезная, чем гроза для природы. Это лекарство, необходимое для здоровья правительства.

  Я:
- Общество – оправдание провалу любви индивида.

  Товарищ Матня:
- Куда бы человек ни пошел, где бы ни спрятался, люди обязательно найдут его, навяжут ему свои повадки, а по возможности и общество.

  Я:
- И среди людей больше копий, чем оригиналов.

  Товарищ Матня:
- Я бы очень хотел, чтобы мы все нуждались друг в друге.

  Я:
- Двое-трое – это уже Общество. Один станет Богом, другой – дьяволом, один будет вещать с кафедры, другой – болтаться под перекладиной.

  14.
  Действующие лица:
  Я;
  Товарищ Матня;
  Товарищ Дядька;
  Толпа.

  (В комнату врывается товарищ Дядька. Он дико пьян. Он весь возбуждён.)

  Товарищ Дядька:
- Вставайте, други! Вперёд! На штурм и слом! За равенство и свободу!

  (Мы поддаемся этому порыву. Мы долго не думаем, мы ведь революционеры, поэтому мы сразу начинаем действовать. Мы выбегаем на площадь, где большая толпа (наверное, это угнетённые и обездоленные члены несправедливого человеческого общества) скандирует, устраивает демонстрации и митинги. И мы вливаемся в эту толпу, влекомые чувством солидарности и борьбой за права каждой личности на право, так сказать.)

  Толпа:
- Да здравствует первое мая — боевой смотр революционных сил международного пролетариата!

  Товарищ Дядька (пытается перекричать всех и вся):
- Берегите природу - вашу мать!

  Толпа:
- Пролетарии всех стран! Защищайте страну советов — отечество трудящихся всего мира! Долой провокаторов войны! Да здравствует революционная борьба рабочих против империалистов!

  Товарищ Матня:
- Куда мы несёмся?! Какого хрена?!

  Товарищ Дядька:
- Ты ничего не понимаешь! Надо сделать что-то великое! Ради народа и свободы!

  Я:
- А что именно? Что такого сделать великого, которое необходимо народу ради его же свободы?

  Товарищ Дядька:
- Ну... Ну, допустим, взять штурмом какую-нибудь Бастилию. Для начала, например.

  (Кучка ошалелых нетрезвых мужиков и баб с руганью разносят пивной ларёк. Товарищ Дядька немедленно присоединяется к ним.)

  Товарищ Матня (возмущается):
- Куда, старый дурак?! Это не Бастилия!

  Товарищ Дядька:
- Ты опять ничего не понимаешь! Надо помочь товарищам! Соратникам по общей борьбе!

  (Соратники взяли приступом вражеский бастион и на его руинах тотчас стали праздновать свою победу. Активно участвовал в этом празднике и товарищ Дядька. Спустя какое-то время он вернулся к нам. Он обильно распространял вокруг себя на многие метры пивную вонь. Он еле держался на ногах, его клонило в разные стороны.)

  Товарищ Дядька:
- Да здравствует единый фронт коммунистических и социал-демократических рабочих против капитала!

  Товарищ Матня:
- Иди спать, герой труда и строитель счастливого будущего!

  15.
  Наша революционная ячейка в Бульбарашино существовала совсем недолго. Чуть больше недели. Непримиримость идей разделила общие интересы. Товарищ Дядька стал настаивать на учреждении диктатуры пролетариата. Он напился, велел мне отправляться восвояси в свой Энск, потом поругался со своим племянником и выгнал его из своего дома. Утром следующего дня он, правда, протрезвел и попытался с нами помириться. Но мы были слишком гордые, чтобы пойти на сближение с оппозицией. Матня категорически отказывался от всякого компромисса. Наши сердца были преисполнены обидой. Революцией заниматься мы решили в другом месте.

  16.
  Товарищ Рустик был уникальным революционером. До сих вспоминаю о нём с изрядной долей доброй ностальгии. Это была харизматичная и творческая личность, его юношеские рисунки врезались в мой мозг навсегда. Он не мог не стать революционером, он нравился девушкам, друзьям с ним было весело, всё шло к тому, чтобы жизнь он посвятил во имя идеалов трудящегося элемента. Да, плакаты и лозунги он тоже рисовал хорошо, но с Остапом Бендером они в ВХУТЕМАСе учились на разных факультетах, встретиться им не довелось. Литература далась ему очень легко, он освоил её одним лишь приступом: взял, да и прочитал Библию. И после этого сказал, что читать больше ничего не станет, так как в Библии есть всё, о чём написано во всех книгах.
  В Ташкенте товарищ Рустик учился в какой-то шараге, вместе с юными басмачами, отпрысками баев и будущими наложницами гаремов. Преподаватели уверяли их, что все они постигают тайны изобразительного искусства. В свою очередь, студентам было откровенно наплевать на это самое изобразительное искусство. Кроме Рустика. Наш товарищ был борец и сдаваться не собирался. Наверное, он хотел стать счастливым человеком.
  В Ташкенте Рустик снимал квартиру напополам со своим двоюродным братом, который тоже был творческим индивидом. И их тоже разделяла огромная пропасть. Кузен был старше его и имел право нещадно критиковать творческие начинания Рустика и весь его уклад жизни. Товарищ Рустик имел право в отсутствии кузена громить его самого по всем пунктам, какие могли только прийти в его голову.
  Когда я и Матня появились в Ташкенте, было не совсем понятно, обрадовался он нам или нет. Возможно, он опасался, что наша революция каким-то образом негативно отразится на его учёбе и будущей творческой жизни. Возможно, он уже не настолько серьёзно воспринимал меня и Матню. Возможно, мы стали казаться ему маргинальными личностями, находящихся во власти своего собственного безрассудства.

  17.
  Ташкент был совсем не таким городом, в котором могла бы произойти революция. В Туркестане всем было наплевать на искусство, свободу и демократию, каждый стремился стать баем или басмачем. Надо было ехать в Петербург, там был простор для воплощения идей на практике, как думалось нам. Но отправиться туда мы пока не могли, Петербург находился где-то на краю света. Или на другой планете. Или в иной параллельной реальности. Или в прошлом. Или в будущем. Или вообще нигде. Короче говоря, Петербург для меня лично был какой-то фантастической субстанцией, в пределах