Нежные создания

короткая стрижка совсем ему не шла.
- Давай свою группу создадим? - предложил я Виталику после второй стопки.
  Он ответил не сразу. Он понимал, что группу мы создать не сможем, играть хорошо не научимся. Но всё-таки ответил мне. Решил подыграть мне (или помечтать). Однако, наши представления о собственной группе сильно разнились. Виталик хотел, чтобы пела молоденькая и хорошенькая девчонка, а репертуар состоял из модных хитов. Я же мыслил наш совместный музыкальный проект похожим на ДДТ и Пинк Флойд. Я немного повозмущался, но Виталик спорить не стал. Всё равно группы не будет.
  Виталик со мной редко вступал в спор. Он был старше меня и поэтому был чуточку мудрее. Был он лох и чмо (впрочем, как и я тоже). По этой причине он устроился в НКВД (впрочем, как и я тоже).
  Мы смотрели концерт, пили водку, закусывали шпротами и трендели на разные темы. Я любил темы о пошлом мире и тупых мещанах, которые меня, талантливого и хорошего, кругом окружают и не дают мне реализоваться как творческая личность. Виталик любил другие темы. Он вспоминал некоторые моменты своего прошлого, которые с его точки зрения достойны того, чтобы вспомнить о них. Так мы прикончили бутылку и решили выпить ещё.

  4.
  Ещё одна псина великого вождя. В своём кабинете. На стуле. За столом. Сильно сжала свою голову своими же руками. Всё так же глядя на лист бумаги, который был доставлен десять минут назад. Глаза неподвижно уставлены на "лог пог вок скок".
  "Что мне теперь делать?" - усиленно думал генеральный комиссар госбезопасности и глава НКВД товарищ Ежов. - "Как мне теперь из этого говна выбраться?"
  Он очень хорошо знал великого вождя. И знал, что никак нельзя спросить у великого вождя про "лог пог вок скок". Нельзя задавать великому вождю такие вопросы. Ведь соратники великого вождя должны думать о том же, что думает сам великий вождь. В противном случае такой человек не может быть соратником великого вождя. Спросить великого вождя, что такое "лог пог вок скок" будет очень большой ошибкой. Фатальной.
"Как мне быть?" - метались мысли в голове Ежова. - "Думай, думай..."
  Он поднял голову и посмотрел с ненавистью на портрет Сталина. Великий вождь сиял как солнце. Он был мудр и велик.
"Мерзкая тварь..." - глаза Ежова готовы были спалить, если было это возможно, портрет великого вождя. - "Что же ты задумал? Что же ты затеял, собачий сын?"
  Будь его воля, он топтал бы своими ногами это солнце. Но об этом можно было только мечтать. И то - со страхом. Ибо на свете есть такие мерзавцы, которые могут читать чужие мысли.
  Правая рука Ежова медленно потянулась к телефонному аппарату. Нет такой проблемы, которую невозможно решить. Всегда можно взвалить проблему на другого человека.
- Узнайте, где Фриновский. И скажите ему, чтобы зашёл ко мне, - сказал в трубку Ежов.
  Фриновский пришёл спустя минут пять. Пришёл, поприветствовал своего начальника и вытянул руки по швам. Ежов приблизился к своему заместителю и сказал, слегка помахивая распоряжением:
- Ты вот что... Ознакомься с этим документом... Лично от товарища Сталина... Разберись, что к чему, и приступай к исполнению.
  Фриновский принял из рук Ежова документ и пробежал по нему глазами, которые споткнулись, конечно, на "лог пог вок скок". По этой причине его глаза сделались несколько округленными.
- Тебе что-то неясно? - спросил Ежов, встретив такой вот его взгляд.
  Фриновский тоже понимал, что великий вождь не может отдать непонятного распоряжения. Все приказы мудрого товарища Сталина должны быть понятны каждому советскому человеку. Особенно если этот человек занимает очень высокий и ответственный пост в НКВД. А Фриновский занимал именно такой пост. Второй человек после Ежова в НКВД.
- Никак нет, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, - быстро и живо ответил Фриновский. - Всё очень даже понятно.
- Ну, тогда выполняй, - проговорил Ежов, повернулся спиной и медленно зашагал по кабинету.
  Фриновский развернулся и начал исполнять. Прямо уже сейчас. В мыслях. Это он умел отменно. Для начала необходимо обнаружить следы деятельности в недрах советского общества скрытой контрреволюционной группы. Затем арестовать членов этой самой группы и добиться их признания. В группе, разумеется, должны быть самые ненадёжные элементы: которые думают сами, любят свободу мнения, не от мира сего, короче говоря. Такие самые беспомощные. Их легче всего загнать и забить. Распоряжение великого вождя будет выполнено.

  5.
  Пошли домой к Виталику. Его мама загоревала, встретив нас таких пьяных. Мы приступили к созданию собственной группы самым немедленным образом. У Виталика была гитара, старая, никуда негодная, которую мы принялись истязать. В настройке гитары мы ничего не понимали, настроить её не смогли, и поэтому мы извлекали самые странные и умопомрачительные звуки. Мама Виталика смотрела на нас со страхом.
  Дело не ладилось. Мы поняли почему. Необходимо было выпить. Был уже поздний вечер, подступала ночь, из мрачных глубин начинали вылезать уроды, мрази и нелюди, но нас это не остановило. Мы почему-то забыли, какие мы нежные создания, какие мы подходящие жертвы для всех хищников мира.
  Вышли на свежий воздух и пошли в ближайший ларёк. Зачем-то, дураки, прихватили дурацкую гитару. Когда пришли, то оказалось, что ларёк закрыт. Пошли в другой. Тоже оказался закрыт. Тогда у Виталика возникла идея. Он сказал, что водку можно купить в одной гнусной забегаловке, которая работает даже ночью. И мы, разумеется, активно зашагали в её направлении.
  Забегаловка была на месте, водку там тоже продавали. Покупая этот злачный нектар, мы привлекли к себе внимание. Точнее сказать, внимание к нашей дурацкой гитаре. Маргинальная компания из нескольких красноармейцев и одного матроса начала махать нам руками. Мол, давай к нам. Мы же гордо прошествовали вон из забегаловки.
  Нас догнал этот матрос, крепкий и наглый вояка, и пьяный, как мы. Он принудил нас с ним разговаривать. Настойчивость и хамство перло из него потоком, он видел, как мы мямлим и пускаем мочу в штаны, какие мы слабые и дохлые, и это его мотивировало. И вышло так, что мы позволили ему взять нашу гитару, дурацкую и никуда негодную.
  Дома у Виталика мы пришли в себя. Мы вспомнили, что мы из НКВД. Мы вспомнили, что сами должны унижать и бить. Но на практике вышло иначе. Мы получили по морде. Когда мы вернулись в ту забегаловку, прихватив ещё собой маму Виталика, мы, конечно, получили по морде. Виталика ударили пару раз. Меня же матрос избивал с особым усердием. Он хотел вырубить меня. Но проезжающая мимо милицейская машина вспугнула матроса и красноармейцев.
  Синяки были здоровенные. Нос был сломан. С тех пор я стал мечтать убить того матроса. И сейчас тоже готов это сделать.

  6.
  Когда я пришёл на работу, первым делом увидел в кабинете двоих следователей: Леонида и Дамира. Они курили сигареты и болтали о всякой чепухе.
- Что вы здесь делаете? - удивился я.
  Лёня улыбнулся, а Дамир ответил вопросом на вопрос:
- А ты сам что здесь делаешь?
  Я немного растерялся. Ничего не понимаю.
- А где Виталик? - спросил я.
- Говно твой Виталик, - сказал Дамир. - Работать нихрена не может.
  Потом он с ухмылкой так поинтересовался:
- Где тебя так разукрасили? Красиво так разукрасили.
- Да так, - отмахнулся я. - Ловили врагов народа. Нарвались на засаду.
  Дамир рассмеялся:
- Какая ещё засада? Видно же, что тебя лупили. Руками и ногами. А ты даже не защищался, трус.
  Дамир явно нарывался, он говорил откровенно и без обиняков. Он начинал меня раздражать. Я заволновался.
  Тут в кабинет вошёл человек в чёрном. Это был комиссар.
- Оставьте нас, - приказал комиссар.
  Его слова адресовались Лёне и Дамиру. Они в спешке ретировались. Комиссар сел за стол. Жестом пригласил и меня присесть.

  7.
  Действующие лица:
  Я;
  Комиссар.
  (Кабинет очень слабо освещается настольной лампой. Слышно, как где-то кто-то кричит.)
  Комиссар:
- Работа у тебя что-то не ладится.
  Я:
- Наверное.
  Комиссар:
- Нет, не наверное. А совсем не ладится.
  Я:
- Я стараюсь.
  Комиссар:
- Плохо. Плохо стараешься. Вот, с поэтом этим целую неделю возишься. А признания нет и нет.
  Я:
- Он упорный.
  Комиссар:
- Нет. Это ты должен быть упорным. Поэт - идейный враг, которого надо сломать. Растоптать. А ты что делаешь?
  Я:
- Я его бью.
  Комиссар:
- А надо не только бить. Ещё надо убеждать. Пугать, в конце-концов. А ты его по головке гладишь.
  Я:
- Да нет же! Я его бью. Реально бью. У него даже кровь идёт.
  Комиссар:
- Да не результат это - кровь идёт. Что нам его кровь? Крови у нас что ли нет? Да руки по локоть в ней. Нам нужно его признание, потом пусть выдаст своих сообщников, расскажет про организации.
  Я:
- Какие организации?
  Комиссар:
- Как какие? Не валяй дурака. Идейно враждебные человеку - вот какие! Надо узнать, кто входит в эти организации.
  Я:
- Поэты?
  Комиссар:
- И не только. Поэты, писатели, музыканты, художники... Короче говоря, антисоциальные элементы. Сбивают нормальных людей с толку, лишают их покоя и благополучия своими баснями о любви, о самопожертвовании, о высшей цели... Менестрели и скоромохи! Живёт себе человек спокойно, живёт как все живут, ничем не хуже и не лучше остальных. А вот они не дают такому человеку спокойно жить, сволочи! Как вцепятся в него, начнут шептать, завораживать, зомбировать... Мол, свобода мнения, право личности, красота мира, духовные дали, душевная грусть, скорбь и тоска... И пропал человек. Был нормальный, а теперь - не от мира сего, начинает грезить о идеалах или бороться за справедливость. Вот такие враги, понимаешь ты меня?
  Я:
- Понимаю.
  Комиссар:
- Мне ли тебе рассказывать. Помнишь, как сам грезил, а?
  Я:
- Помню.
  Комиссар:
- Ну вот. Значит, ты нутром должен чувствовать таких. Видеть их сквозь стены должен. А ты? С одним поэтом не можешь справиться. А надо - с целой организацией. Ну что?
  Я:
- Что?
  Комиссар:
- Ты будешь работать или нет?
  Я:
- Буду.
  Комиссар:
- Вот тебе папка. Полистай, посмотри, подумай... В папке подозреваемые в ненадежности и нелояльности. Чем не организация, а?

  8.
  Я стал просматривать папку. Подозреваемые в большинстве своём все мне были незнакомы. Но были и те, которые знали меня и я знал их. Ольга Вракина, Борис Комсомолов, товарищ Матея... Целая организация, как сказал комиссар. Почему бы и нет? Раз они верят в свои идеи, то пускай теперь попробуют достойно пострадать за эти свои идеи.
  Тут я вспомнил о Виталике. Где он может быть? Я попытался дозвониться до него. Всё было напрасно. Либо он не брал трубку, либо она была от него далеко. И, скорее всего, тут был первый вариант. Виталик мог неделями не отвечать на звонки, у него была такая отвратительная странность, которая меня выводила из себя. Я отправил ему смску: "Что ты молчишь? Трудно ответить?" Потом подождал. Потом опять позвонил. Не берёт, гадина.
  Ладно. Я опять пролистал папку. Ольга Вракина... Интересно, какая она теперь? Я вызвал дежурного.
- Задержанную номер ИК триста восемь, - приказал я.
  Ольгу привели и она села на табуретку. Грустная она была. Раньше была живая, в глазах был интерес к людям. Сейчас в глазах было много разочарования. Она смотрела на меня с некоторым удивлением и улыбкой.
-