«Папа, я норм. Мама бузит, я молчу. Не беспокойся», — написала Оля. Он вздохнул и ответил: «Постараюсь быть пораньше. Приму пациента и возьму такси».
Оля отправила эмодзи, он так и не смог научиться верно их расшифровывать, видимо, слишком старый. Ничего, она объяснит, а он опять не запомнит. Определив у себя первые признаки склероза и вялого маразма, он грустно улыбнулся, пора бы уже, скоро пятьдесят семь лет.
На территорию влетела барбухайка, опасно встав прямо у входа в приемное для скорой. Максим Сергеевич подошел как раз в тот момент, когда из «жерла вулкана», так называли задние двери спринтера санитары, вылез огромный санитар с немного зверским лицом из-за густой и нечесаной черной бороды. В огромных руках очень бережно он нес завернутую в простыню женщину. С первого взгляда Максим Сергеевич увидел, что женщина в ступоре и, возможно, придется разжимать.
— В первую. Катя примет, я подойду, — отдал указание Максим Сергеевич, санитар кивнул и скорым шагом исчез в дверях. — Так, давайте документы.
Из кабины вылез полицейский, молодая врач стояла бледная, держа в руках вязки, которые так и не понадобились. Максим Сергеевич забрал их у нее и крепко сжал плечо.
— Ничего, привыкните. Они хорошие, просто болеют, — девушка уткнулась лицом в его плечо и зарыдала, а ведь он говорил не брать две смены подряд, вот и поломали.
— Там это, ну, — полицейский, походивший на участкового, такой же замученный, морщился и пытался сформулировать помягче. — Короче эта бедняжка, ну, в простыне которая, решила свою хату спалить. Что-то у нее случилось, соседи дверь открыли, у них ключи были, потом нас вызвали, а скорая ваших. Потом рапорт пришлю, вы уж с ней помягче.
— А ты молодец, все правильно сделала, не испугалась, — он по-отечески похлопал по плечу плачущую девушку, она что-то проныла в ответ.
— Зайдите к дежурной, оформите все, а я нашими займусь. Скажите, чтобы вас чаем напоили, а то вас трясет. Я подойду позже, поговорим.
— Да, я знаю все, — участковый махнул рукой в сторону, где был отдельный вход в «дежурку». — Не первый раз алкашей привожу. Так вот эта не пила, точно знаю, она чистая. Сломал ее кто-то. А так я ее знаю, нормальная девушка, неравнодушная. Не раз вызывала наряд, когда мужья жен били. В основном все молчат и в чатах переписываются.
— Спасибо, я подойду, еще расскажете, — Максим Сергеевич повел молодого врача внутрь, ее трясло. И, передав в руки пожилой медсестре, он попросил. — Марина Игоревна, полечите доктора.
— Полечу-полечу, — распевно ответила медсестра и повела девушку вглубь коридора. — Вас бы тоже, Максим Сергеевич, полечить не мешало.
— Не сегодня, я подожду, — ответил он и пошел в смотровую.
Как и ожидалось, женщина была в ступоре. Вид у нее ужасный, как бы ни старались сценаристы и гримеры, но в жизни все гораздо страшнее. Она лежала на смотровом столе, сжавшись, словно желая исчезнуть, перестать существовать. На теле кровоподтеки и ссадины, следы от ногтей. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие колени до белизны — под сломанными ногтями была запекшаяся кровь. На голове не хватало прядей, часть была отстрижена грубо, неумело, впопыхах, другая часть просто выдрана. Кровь уже остановилась, запечатав уши. Но особо пугал взгляд: пустой и в то же время полный страха и такой боли, что у Максима Сергеевича закололо сердце. Плохой признак, опять он наступает на те же грабли. Нет, в этот раз он передаст пациента другому врачу, хватит последнего студента, покончившего с собой дома, после того, как он его выписал.
— Пришлось ее немного помять, — сокрушенно пояснил санитар, показав толстым пальцем на синяки на руках. — Больно буйная была, могла себе навредить. Короче, я ее закатал в простынь, она и успокоилась. Евгению Николаевну напугала, но она молодец, укол сделала. Ну а потом, сами знаете. Лишь бы не сломалась, хорошая девушка, небезразличная.
— Понятно. Ты, Михаил Потапыч, себя не казни. Иди чай попей, а мы тут сами справимся.
— Хорошо, если что, зовите, помогу, — он с жалостью посмотрел на голую женщину на столе и покачал головой. — Молодая, а так угораздило.
— Не переживай. Иди, проведай Евгению Николаевну. Ее Марина отпаивает, — Максим Сергеевич пожал лапу Михаилу.
— И еще, Максим Сергеевич. Ладно, я справлюсь со всеми, но что с другими сменами, когда людей наймут, а то один врач, и один санитар — как бы трагедии не случилось.
— Жду согласования, так быстро не решается, сам знаешь.
— Знаю, — Миша выругался и ушел, бесшумно прикрыв дверь.
— Что будем делать? — Катя с тревогой посмотрела на него.
— Пока уколем, потом надо будет разжать. Сами справимся, как думаешь?
— Справимся, — Катя повела атлетическими плечами, недаром кмс, средне тяж. Сделав четыре укола, он выждал, пока в глазах женщины проявится сознание. Он понимал, что она ничего сейчас не понимает, и если действовать слишком быстро и жестоко, то можно ввести в более глубокий ступор. Миша был прав, дежурная бы не церемонилась — заколола бы и на дыбу, чтобы члены распрямить, а потом к кровати привязать, подарок дневной смене.
— Попробуем, — он деликатно дотронулся до женщины. — Маргарита Евгеньевна, Рита, не бойтесь. Вы в безопасности, вы в больнице. Нам придется сделать вам немного больно, но это для вашей пользы. Вас нужно разжать. Помогите нам, пожалуйста.
Катя приготовилась, она первая заметила, что женщина на столе едва заметно кивнула, точнее попыталась, медленно заморгав. И ей было больно, мышцы, еще не отошедшие от безумного сигнала, ударили по нервным окончаниям, но ни единого вздоха не вырвалось из ее груди.
— А теперь я вас помою. Если будет слишком холодно, то потерпите — это спирт, он всегда холодит, — Катя погладила ее по голове и принялась мыть.
Максим Сергеевич осматривал раны и синяки, мысленно делая записи в карте. Все это он внесет в отчет, незачем тревожить пациента скрипом ручки или щелканьем клавиш, не товар на склад принимает.
Когда Катя закончила, он помог ей одеть пациентку и проводил каталку до карантина. У самой двери женщина схватила его за руку и долго смотрела в глаза.
— Все будет хорошо. Мы поговорим с вами завтра, а сейчас вы уснете.
Направляясь в «дежурку», он ругал себя, что опять не сдержался. Но что толку ругаться, если по-другому не мог. Участковый рассказал про квартиру, что все потолки были содраны и сложены кучей на кухне. Ее она и подпалила, хорошо, что не разгорелось, дым только повалил. Ее нашли соседи сверху, они дружат, но без близости, не вторгаясь в личную жизнь друг друга. Собственно они не знали, что с ней произошло. Знали только, что должна была потерять работу, так как компания закрывала бизнес в России. И все, остальное как у всех: неудавшаяся личная жизнь, замужем не была, детей нет. Хорошая, немного резкая, готова спорить, нетрусливая. Максим Сергеевич слушал и думал: «Кто же тебя так поломал, душу выпотрошил и осквернил».
Звук 047 04.11.2022
«Привет, Рита!
А это снова я, то есть ты. Ха-ха, вот только не смешно совсем. Ладно, поною себе о себе.
Короче меня сокращают, уже и приказ пришел. С января все свободны. Приятно, что весь отдел на фиг, на улицу. Останутся только из бухгалтерии и финик, нам же суды надо закрывать.
На самом деле я не расстроена. Устала от давления и безделья, всю работу сделала. Рассказала подруге — она не поняла. А я так не могу, если пришла на работу, то дайте работу. Меня никто не понимает, кому не расскажи. Антон так вообще ржал, скотина. И почему я его еще не выгнала? Надоел, только трахаться хочет».
Звенят бокалы, потом хлопает пробка. Шипит жидкость, наливаясь в высокий бокал.
«Я в отпуске, выхожу в пятницу, хорошо, что не тринадцатого. Я забросила психотерапию, таблетки тоже не пью, после того случая весной. До сих пор тошно. Странным образом я нахожу себе мужчин, когда мне плохо. Надо проработать этот вопрос, сделать разбор и закрыть этот гештальт на хер!».
Смеется, пьет. Наливает еще и пьет, икая и смеясь.
«Сейчас утро, а я пью шампанское. Готовлюсь с силами. Вечером придут эти два урода, с одним из них я трахаюсь. Самой тошно от себя.
Надо Рому выгнать, надоел он мне. Пусть ищет лежбище в другом месте. Мобилизация стихает, так что пусть больше не плачется. Дура я, конечно, что впустила его, пожалела. Каждую ночь лезет в постель, предлагает вспомнить прошлое. А мне нечего вспоминать, я ему не изменяла, да и истрепался кобелек.
Надо с Антоном поговорить, его же друган. Пусть забирает к себе, а я не ночлежка, и комнату не сдаю. Я уже говорила Антону, что Рома меня домогается, а этот придурок только смеется. До сих пор не понимаю себя, как я могла лечь с ним в постель? Использовали и ноги вытерли — все, как я хотела!
Ха! Антон злится, я же ему с лета не даю. Может это он ко мне Ромку подослал?».
Доливает остатки и медленно пьет, цокая языком. Что-то жует и вздыхает.
«Милый ты мой самсунгчик, один ты у меня хороший остался. Вот выгоню этих козлов, поменяю тебе экран, правда-правда. Ты у меня еще поживешь, вместе в могилку ляжем».
Смеется и гладит экран. Микрофон записывает шелест и скрип.
[justify]«Так решила, выгоняю сегодня всех. Они праздник замутили, типа день такой, отчизна и все такое. Патриоты, а на войну никто не идет, дескать, здесь они