"ХОЛОД СВОБОДЫ"... глава 10-11

"...С КОРОЛЯМИ, с КУРТИЗАНКОЙ, и ДАЖЕ с ВОРАМИ ГОСПОДА, МОЖНО ВЕСТИ ПЕРЕГОВОРЫ, НО С НАШИМИ ИМПЕРАТОРАМИ РОССИИ, КАК МЫ ПОНЯЛИ ПРАВДА СЛИШКОМ ПОЗДНО, РАЗГОВОР МОЖНО ВЕСТИ ТОЛЬКО С ПОЗИЦИИ СИЛЫ и ВОЛИ, ибо ОНИ НЕ ПОНИМАЮТ РУССКОГО ЯЗЫКА, ЯЗЫКА ЧЕСТИ и СОВЕСТИ ДВОРЯНИНА С НИМИ НЕЛЬЗЯ РАЗГОВАРИВАТЬ НА УРОВНЕ КАКОЙ ЛИБО МОРАЛИ...ЖОЗЕФ де МЕСТР (1753 - 1821- автор), ТАК СКАЗАЛ В ПЫЛУ СПОРА СО ЗНАТНЫМ И СПЕСИВЫМ ВОЕННЫМ ГОСПОДИНОМ: "-ХОРОШО-БЫ ЭТО УСЛЫШАЛ ВЛАСТИТЕЛЬ, НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА, ПОКА НЕ ОТПРАВИТ НА НЕЁ СОБСТВЕННОГО СЫНА..."  НИ ОДНА ВОЙНА ГОСПОДА НЕ СТОИТ СЛЁЗ НАРОДА, ПУСТЬ И ПОБЕДА В НЕЙ ЗАКОНОМЕРНА и ДАЖЕ ЕСЛИ ОНАЯ СПРАВЕДЛИВА... ВОЙНА ГОСПОДА, ЭТО ПОХОЖЕ НА ИГРИЩЕ ВОРОНА НА КУПОЛАХ ХРАМОВ РУСИ..."         

Из дневника  декабриста: Дорогая матушка, печать времени выписывает такие кренделя, что становится невыносимо горько, из-за  того что доставил вам много печали и горя. Именно по этой причине я однажды стал вести дневник вечности, ибо Вы княгиня хорошо знаете о силе письма, оное не вырубается ничем и никем, если с нами Бог. И так:

« ...Первый этап матушка, из  Петро-Павловской  крепости, нас «государственных преступников», если  мне память  не изменяет, была отправлена 21 дня, июля 1826 года. Я, Вы это должны помнить хорошо так как Князь Бычков-Ростовский следим за порядком проведения следствия и после нашего осуждения. Я в то время  наблюдался, или сидел как характеризуют нас власти, в Свартхольмской крепости, и был выслан по этапу  в Сибирь лишь  чрез год, в июне 1827 года. Но, по рассказам  моих  товарищей, и с их одобрения,  я подробно записал  их  путь,  как мне кажется,  почти ничего не упустив, стараясь  строго соблюдать линию их рассказа, по возможности от их лица, как они желали. Там же проходили свой срок  несколько моих товарищей, Вы их знаете: Антон Арбузов, Михаил Митьков, Пётр Громницкий, Иван Киреев, Якушкин, Лунин, Штейнгель, Анненков, Муравьёв-Апостол, Иван Повало-Швейковский, Батенков и другие, многие из них бывали по случаю в нашей усадьбе. Прошу простить меня любезная матушка и нас, господ офицеров, кого я, по простоте душевной и здоровью забыл и не упомянул. Комендант Кульман при прощании свободно вздохнул, от радости что скинул с себя столь тяжкий для всех груз. Помнится и в Петропавловке Сукин-комендант также был доволен. Комендант  Сукин тогда,  отправлявший нас не смотря на сильный дождь, произнёс  некоторую речь, скомканную и быструю как ледяной горный поток. Успевая стыдливо, что присуще многим чиновникам, прятать  глаза и  стараясь не  смотреть на нас, а потом  приказал  заковать нас  в кандалы.  Фельдъегерь  А. Седов, стоявший  в хвосте колонны, в промокшей,  старой суконной шинели,  по виду превратившейся  скорее в  старый потрёпанный коврик, полностью  подтверждал  своим  видом  и возрастом фамилию. Он торопливо, но очень внимательно и старательно, не ленясь  осмотрел  каждое крепление кандалов, и  доложил коменданту, что колонна  заключённых арестантов готова к  выходу, и наш путь начался...  Мы понимали, что по закону на тот период,  заковывать нас в кандалы было нельзя, но ради  свободы  мы шли на  все мучения с лёгким сердцем. Мы прекрасно понимали, что далее будет ещё  хуже, но радость от того, что нас окружала «свобода» и чистый воздух, в сравнении  жутко спёртого  и вонючего  в казематах, мы  радовались как дети...»

... Этапы ссыльных  каторжан  прошли  почти чрез  всё отечество, из Финляндии-Запада, иные с Петропавловской крепости на Восток в Сибирь. Население с любопытством, от последних событий в  столице, частенько следовали за этапом, оказывая  помощь и сочувствие к нам.  И хотя строгое  положение  о ссыльных действовало в полной мере, и фельдъегерь с четырьмя жандармами в тюремной коляске следовали  за  колонной  телег с арестантами, но сквозь  строй ограничений  пробивались забота и помощь, местных жителей, тем более подтверждённые круглыми  суммами  денег с  нашей стороны, отдаваемые и  жандармам и прочим  охранникам - солдатам, сидящих тут же с  нами  на  телегах. Путь был долгий и длинный, и как ни старались конвоиры, мы общались с людьми  и даже с нашими родными. Всем, и нам, и нашим  стражам  было ясно, что император Николай Павлович Романов, сделал политическую и роковую для России правовую ошибку, судив  дворян и приговорив пятерых лучших из дворян России, к смерти, тем самым осудив их на  бессмертие  в памяти  народа.  Никакое политическое  давление  властей  на  нас, ссыльных, ни  усиление охраны и  ужесточение режима, не позволили императору  предъявить  « государственным  преступникам»  их политическую  смерть и забвение. Народ всё видел, и хотя не всё ещё  мог понимать о нашей вины с политической точки зрения, из-за своей безграмотности  и рабства, но одно то, что дворяне  восстали, против  ненавистного народу  императора заставляло  его принять  нас, как  своих  защитников  и героев. Страх  этого  и  непонимание  действий императора, охватил  охрану, жандармов и чиновников в пути следования этапа. Как следствие этого, все проигранные  войны, из-за того, что военные понимали, как  власть  обращается  со своими героями и народом.  Солдаты ( из писем с Кавказа) не понимали  ради кого и чего  они должны проливать кровь, и лишь когда речь  шла по защите отечества, возрождается Русский Бог и Дух, вне всякой зависимости, и  явно вопреки  царской воли и законам. Бенкендорфом  и Главным штабом во главе всё того же пронырливого Дибича И.И. предложившего императору услуги генерал майора Лепарского в качестве коменданта Нерчинских рудников, оговорив его содержание в 8000 рублей серебром и годового в 12000 рублей содержания, и всё сие, особо, для усиления действия царского указа, по делу  14 декабря, был  разработан и осуществлён особый  план следования по этапу колон  осуждённых. В  частности в нём для нас было предусмотрено скрытное продвижение колон и полное кощунственное запрещение  для  гражданских лиц  следовать  рядом, а так же  чтобы  следование  арестантов  было безостановочное, особо  по ночам. Количество  охраны сопровождающие  их  было увеличено, не забыли и о гужевых повозках, если так можно назвать обычные крестьянские телеги, часто даже не опушенные сеном, на которых  должно  перевозить осужденных. Только вот власти не могли предвидеть  то, что  жандармы столь жадны и корыстолюбивы, что  всякая  оплата кучерам  за лошадей и повозки, не будет  оплачена  в полной мере, не говоря уж о тех наших деньгах, которые  отданы  фельдъегерю, для наших нужд  в пути следования. Особое  к  нам  внимание, проявил генерал  губернатор  Лавинский  А.С., как нам  рассказывали  товарищи, знавшие  его не понаслышке, он был  ярый  представитель  и  исполнитель  решений  и указов  императора.  После его прибытия на доклад в Зимний, где он получил от императора указания о том, чтобы  к осуждённым по делу 14 декабря, были  применены строжайшие меры  воздействия и строгости в содержании где-бы то нибыло. Это сразу отозвалось в отношениях  с  жандармами  и  фельдъегерем, часть  их  сразу  сменили, боясь, как им показалось,  наших довольно  дружеских отношений...».

Единственное что можно мною добавить, это-то что сам Сибирский тракт, протянулся через всю Россию матушку на тысячи вёрст, как самый печальный и страшный в истории отечества, да наверное  и мировой истории. Сотни лет безумства власти, и сотни  тысяч  русских мужиков, их жизней, судеб, пропали на просторах великого государства, по велению  и воле императоров-царей, и так называемых с Петра, немцев императоров России. Величия в прозвании, не даёт право унижать и уничтожать собственный народ,  игнорируя законы божьи, а из Великой и могучей Сибири, делать всенародную плаху и вотчину императора, а не России. Виновные и не виновные, крестьяне, дворовые,  как и рабочие, и дворяне, терзаемые волею закона Российской империи, за не подчинении властям, за свершённые преступления, или вымышленные помещиками проступки смерда, шли и брели  по непролазной грязи «дорог» родного отечества, и зимой, и летом, и глубокой дождливой осенью, навстречу неизвестности. Они шли без всякой надежды добиться  когда либо правды и  справедливости, или пересмотра  их дела, что уж как Вы спрашивали,до  оправдания в суде. Это были не благолепные и добрые времена матушки императрицы Елизаветы Петровны, которая при всей значимости власти монарха, не привела к смерти ни одного своего подданного по суду. Она, последняя представительница ветви царя Михаила Романова и правившая двадцать лет, была верна своему слову, данному при восхождении на престол своих предков. Её смерть в 1761 году оплакивал весь народ России. С новым немецким родом, прилепившимся пиявками к России,  было много  горше и печальней, и  отечеству и народу. Позже,  начиная с 1826 года, потянулись вереницы, тысячи колонн обездоленных крестьян и осужденных солдат, по делу 14 декабря 1825 года и иных событий на юге отечества, охраняемы они были  особо по особому решению  судов, и воли судебных комиссий... »

Каторжанин, ссыльный государственный "преступник"  Князь Щепин-Ростовский писал матушке, княгине Ольге Мироновне  в столицу, жившей уже тогда в опустевшей после ареста квартире князя, дома Солодовникова: