Больно 3 глава

– Приветики!
– Пошёл прочь! Кыш! Вон! Убирайся отсюда!
– Эй, друг, что за грубость?
– Азазель, я тебе сказал, проваливай! Вечно от тебя одни бедствия. Давай-давай, на выход. Сейчас всю клиентуру мне распугаешь своим внешним видом.
– Что-то я не вижу тут никакой клиентуры. – скептически хмыкнул ты, обозревая захламлённое пространство букинистического магазинчика, в котором буквально ногу было некуда поставить от наваленных всюду книг. – И о каких бедствиях идёт речь? Я всегда всем приношу одну удачу. Как заячья лапка.
– Ты как заячий хер – неугомонный и безотбойный.  
– А это скорее комплимент, чем оскорбление. – расплылся ты в очаровательной улыбочке.
   Дядя Фёдор – как ты прозвал парня к его досаде – хоть и буравил тебя неприветливым взглядом, но вынужденно смирился с твоим нашествием, отлично зная, что бороться с тобой бесполезно. Внешне он вылитый Леннон в последние годы жизни, причём, сходство это явно не естественное, а тонко продуманное. В конце концов, чем ещё может впечатлить девчонок потомственный библиофил, сутками торчащий в этом своём заросшем пылью, книжном склепе. 
– Что тебе нужно? – скрестив руки на груди, хмуро вопросил он.
– Как что? За книжками пришёл.
– Да ну? А чего полуголый-то?
– Закаляюсь. – съязвил ты.
– А рожа чего опухшая? Поцеловался с асфальтом, когда убегал от своих тёлок?
– Дядь Фёдор, это всё от зависти. – иронично откликнулся ты и осторожно ощупал свою расквашенную мордочку. – И ничего я не опухший. Очки протри. 
– Учти, Азазель, если ты притащишь сюда на хвосте каких-нибудь головорезов, которые мне потом весь магазин перевернут вверх дном, я на тебя в суд подам.
– Какие головорезы? Ты о чём?
– Ты мне тут под дурачка не коси. Припёрся избитый, ободранный. А на улице шум и гам, менты туда-сюда снуют, даже ко мне уже заглядывали. Наверняка же ты во всём виноват. 
– Почему если в городе переполох, то это сразу моя вина?
– Потому что ты вечно в эпицентре всех городских скандалов.
– Ты мне льстишь.
   На этом ты осёкся, потому что тебе в ноздри ударил божественный аромат свежезаваренного чая «Пиквик». А уж когда ты узрел полную до краёв тарелку курабье, то и вовсе лишился разума, всецело отдавшись на волю своих первобытных инстинктов.
– Нет! Убери руки! – истерично завизжал Дядя Фёдор, едва не уронив очки на пол. – Отдай! Нет, не пей из моей чашки! Ах ты, свинтус! И не кроши на пол! 
– Ох, спасибочки. – умяв в момент все его вкусняшки, блаженно вздохнул ты и погладил себя по животику с довольным видом сытого котёнка. – Наконец-то я накушался. А это что? Новые находочки перебираешь? Попалось что-нибудь интересненькое?
– Нет! Не трогай книги грязными руками! – опять ударился парень в ор, вырывая их из твоих рук.
– Погоди, это там случайно не Жан Лоррен? Неужели «Принцессы ласк и упоения»?! Ещё и репринтное издание?! И ты, сволочь, молчишь? Я ж просил, отложи для меня, если найдётся! Дай! Дай! Дай!
   Но этот сквалыжный гад, пользуясь своим бесчестным преимуществом в росте, поднял вожделенную книгу высоко над твоей головой и холодно осведомился:
– Деньги есть?
– В общих чертах, да... Дома.
– Вот топай домой за деньгами, а потом получишь книгу.
– Да ладно тебе. Ты ж её продашь десять раз, пока я буду ходить. А то я тебя не знаю. И вообще мне сейчас нельзя домой. Дай в долг. Я на днях занесу.
– Ща.
– Ну брось. Я хоть раз долг не вернул?
– Мне надоело давать бессрочные кредиты без каких-либо гарантий. И я не хочу больше связываться с наркоманами. Потеряешь где-нибудь, а потом скажешь, что и вовсе никакой книги не видел. А издание редкое, сохранность безупречная. Стоит дорого.
– Я принесу! Честное слово! Ну дай, пожалуйста! Дядь Фёдор, мы ж друзья?
– Чёрта с два.
– А хочешь, я тебя поцелую?
– Со всей определённостью ответ отрицательный. Сколько раз тебе повторять, я натурал.
– Все вы «натуралы», пока мой язык не побывает у вас во рту. – кокетливо стрельнув в него глазками, ухмыльнулся ты. – А потом сами за мной гоняетесь, как примагниченные. И вообще я не верю ни в гетеросексуальность, ни в гомосексуализм как таковые. Мир наполнен жаждущими любви бисексуалами, которые готовы ринуться в первые раскрывшиеся им объятья. Просто никто в этом не признаётся. Но мы все без исключения осатанело жаждем любви. В любой её форме. Это факт.
– Я не жажду любви. Я жажду денег. И много. – сухо возразил парень.
– Фу, какой ты меркантильный. – поморщился ты и продолжил прыгать вокруг этой жерди в попытках дотянуться до книги, живописуя собой сцену «трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал». – И вообще кому ты её продашь? Вот скажи, кто в наше время слышал про этого Жана Лоррена? Ты ещё лет сто будешь искать покупателя. Радовался бы, что я её у тебя беру.
– На раритетное издание всегда охотник сыщется. Предложу, к примеру, тому же Грабовскому.
– Ч-чего? – оторопело переспросил ты, даже прекратив скакать от шока.
   В первый миг ты подумал, что у тебя очередная слуховая галлюцинация на почве острого умопомешательства на этом типе, раз тебе даже в книжной лавке мерещится его имя.
– Что ты сейчас сказал? Кому ты её продашь?
– Грабовскому. – бесстрастно пожал тот плечами. – А ты что, про него не слышал? Весь город о нём говорит. Крупный криминальный авторитет. Совсем ты, Азазель, от жизни отстал.
– А он что, книжки любит читать?
– Он один из моих постоянных клиентов. Скупает репринтные издания стопками. И тут же расплачивается наличными, а не пустыми обещаниями, как некоторые. 
– И он интересовался Лорреном?
– Нет, но если я предложу, его наверняка заинтересует. Для ценителя находка. И содержание придётся ему по вкусу – мистика, декадентство, гомоэротика.
– Гомоэротика... Хм, а он что, по мальчикам специализируется?
– Он... ну... как этот... как медведь. – задумчиво протянул Федька. – Или как ёжик. 
– Чё? Какой ещё ёжик? – изумился ты, пытаясь уразуметь, что может быть общего у короля преступного мира и маленького лесного зверька.
– Я имею в виду, что он всеядный. Ну... в том самом смысле.
– То есть, ты хочешь сказать, он би?
– Би-би. – с мрачной иронией бибикнул Дядя Фёдор, уже предвидя твою реакцию.
– Вот! А я о чём говорю! – с торжеством заявил ты. – Все люди на земле бисексуалы!
– Чёрт, Азазель, умоляю, только не надо делать подобные обобщения, основываясь на столь немногочисленных примерах. – скривился парень. – Вы двое это ещё не весь мир. А Грабовский как-никак сатанист, ему положено быть извращенцем.
– Слушай, а как бы мне с ним связаться? Можешь ему звякнуть? Мне надо с ним поговорить.
– Откуда у меня его номер? И вообще я вам не сводня.
– Что значит сводня? Фу, Фёдор, какой ты пошляк. Как ты мог такое обо мне подумать?
– А что я должен думать? Вон ты как оживился, когда узнал, что вы оба извращенцы.
– Чё ты на меня наговариваешь? У меня к нему серьёзное дело. Не вредничай, помоги мне. Как ты собирался предложить ему книгу, если у тебя даже нет его номера телефона?
– Он сам периодически заходит. Да и на кой чёрт мне ему звонить. Я не хочу лишний раз иметь дело с сатанистами. Книжки пусть покупает, а дружбу мне с ним водить не за чем. Да и тебе я бы не советовал туда лезть. Думаешь, так весело лечь под какого-то маньяка? И вообще я слышал, он с малолетками не спит. И жёстко пресекает подобные вещи среди своих. Так что не раскатывай губу.
– С чего ты вообще решил, что я собираюсь с ним спать? Сам ты извращенец! А то «натурал», «натурал», зато про меня вон чего нафантазировал.
   Заговорив букинисту зубы, ты попытался в отчаянном прыжке вырвать-таки у него книжку. Но он успел отдёрнуть руку, зло рыкнув при этом:
– Да как бы не так! Угомонись уже, малявка!
– Как ты меня назвал?! – возмутился ты и мстительно пихнул ногой гигантскую стопку книг.
– Ах ты, тварь! – запричитал Фёдор, хватаясь за голову. – Я их двое суток, не разгибаясь, сортировал! Вот как чувствовал, что с твоим появлением случится какая-нибудь катастрофа!
– Отдай Лоррена, не то весь магазин разнесу! – пригрозил ты.
– Да подавись ты, вредитель! – охая, швырнул он тебе книгу и, опустившись на карачки, принялся разгребать учинённый тобою развал.
– Федюнь, ну не дуйся. Я на днях занесу деньги.
– Умри.
– А у тебя, кстати, есть «Камасутра»?
– Нету!
– Чую, что врёшь. Ну ладно, это тогда в следующий раз. Пойду я... Ой, а это что? Никак сборник Кондратьева? А «На берегах Ярыни» тут есть?
– Не тронь! Положь на место! А ну, стой!
   Любовно прижав книжечки к груди, ты сиганул на выход, а Федька, метнувшись за тобой, неловко сшиб ещё одну стопку книг в этой своей тесноте и страстно выругался тебе в след. Обернувшись на бегу, ты послал ему воздушный поцелуй и со смехом продекламировал:
– Жди меня, и я вернусь! Только очень жди!
   А знаешь, если не считать, что тебя сегодня чуть не убили, денёк-то выдался вполне удачный. Когда ещё тебе удавалось разжиться за раз парой таких чудесных книжечек. И кто бы мог подумать, что в этой страсти вы схожи с легендарным паном Грабовским.
   В несколько приподнятом настроении ты бодро помчался через дорогу к старинной трёхэтажке из красного кирпича, напоминающей заброшенный дворец. Дом, который по праву можно считать гордостью города, ныне пребывал в плачевном состоянии, как и многие подобные ему памятники архитектуры. По стенам расползались трещины, крыша протекала, роскошные барельефы и пилястры обсыпались на головы прохожим. Если подняться по чугунной лестнице с узорчатыми коваными перилами на самый верх, можно попасть в просторную четырёхкомнатную квартиру с необыкновенно высокими потолками и овальными окнами в стиле ар-нуво. До октябрьской революции квартира принадлежала родственникам нынешней хозяйки, в советские времена она была превращена в коммуналку, после чего права на собственность вернулись к законной владелице, которая теперь сдаёт комнаты твоим приятелям. Это место, странным образом сочетающее в себе исконный русский шик и не менее исконное русское убожество, стало пристанищем всей городской богемы, где регулярно проходят квартирники, на которых манерные интеллектуалы обмениваются косяками с бездомными наркоманами, а андеграундные художники пьют на брудершафт с уголовниками. Здесь обои эпохи модерн расписаны каллиграфически шедевральными лозунгами во славу секс-революции, иконы и репродукции Боттичелли соседствуют с портретами Че Гевары и Джина Симмонса. Антикварная мебель заляпана наклейками с Микки-Маусом и Куртом Кобейном, в фарфоровых чайничках восемнадцатого века можно обнаружить «балтийский чай», а в конфетницах из чешского стекла пропитанный ЛСД сахар-рафинад. Достаточно произнести слово «дом», – оно как шифр для каждого из вас – и на лицах посвящённых появляются нежные и горькие улыбки, отражающие воспоминания о судьбоносных встречах, о творческих взлётах и сгинувших в долине смертной тени друзьях. Дом – он один, как душа. Лишь в нём возможно обрести приют. Пусть временный. Пусть зыбкий, как призрачные сны о счастье, тонущие в дыму марихуаны. 
   *****
– Хэй, бро, что с фейсом?! – хрипло ужаснулась травница Мэри, едва не выронив из пасти трубку при виде тебя. – Гоу-гоу, в темпе! Таисию трахнет инфаркт инсульта, помноженный на астматический приступ, попадись ты ей на глаза с таким мейкапом.
   Под тихое