«Семья» 1-й полуфинал

Сегодня 1-й полуфинал конкурса «Семья».
Тема: Семья.
В рассказах могут быть родители, дети, бабушки с дедушками, внуки, отчимы, мачехи, пасынки, падчерицы, сожители, приёмные дети, в любом сочетании и в любом количестве, начиная от двух.
Объём:
Верхний предел – 20000 знаков с пробелами
Нижний предел – 5000 знаков без пробела
 
Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.
Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны
 
Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2,   2:1,   1:2, 2:0,   0:2   1:1,   1:0,   0:1,   0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.
 
ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИ ДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!
 
Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Родник» и «Три цвета осени».
 
 
Родник
 
Родник, стекающий по потемневшему от времени дубовому желобу, затерялся в густой траве. Вряд ли Татьяна смогла бы найти его самостоятельно — по сбивчивым описаниям мамы и смутным воспоминаниям детства. В детстве трава не успевала вырасти выше щиколотки, как её подъедало стадо овец. Дедушка всегда пригонял его к этому роднику, когда подходила очередь пасти. Сколько лет назад это было… Тогда Танька на всех каникулах рвалась в деревню. В пионерлагере отбыла смену — и больше не захотела. В лагере, как в школе, жизнь по расписанию и строем, а в деревне — всё по‑настоящему.
 
Накануне дедушка рассказал, как его найти:
— Выйдешь за деревню, пойдёшь вдоль оврага до развилки, там сверни направо и иди по тропинке до дикой яблони. Около яблони — родник. Там буду ждать тебя.
Бабушка кинула в бидон листья чёрного чая, полезла в буфет и достала холщовый мешочек с сушёным чабрецом. Проворно развязала узел, стягивающий ткань, достала щепотку травы, пахнущей тёплым солнцем и сухой землёй, и добавила к чайным листьям. Затем залила их кипящей водой из чайника, плотно закрыла бидон крышкой, обернула полотенцем и поставила в сумку.
Достала из печки два пирога — один с луком, другой сладкий, — завернула в бумагу, уложила в сумку. Сбоку сунула варёные яйца и огурцы, только что сорванные Танькой с грядки. Собрав сумку, приподняла её и поставила на широкую скамейку у двери. Потом с сомнением взглянула на внучку:
— Не передумала идти?
— Ещё чего! Пойду!
— Далеко ведь, не потеряешься?
Таня немного растерялась. Она и правда переживала, что может свернуть не туда. Лидия вздохнула: самой ей идти было нельзя — пчёлы уже третий день подозрительно клубились около одного улья, и именно сегодня из него мог вылететь рой.
— Я тоже пойду дедушку кормить! — заявил пятилетний Сашка, вваливаясь в кухню в одних трусах.
Лидия весело засмеялась:
— Помощники мои, садитесь за стол, подкрепитесь перед дорогой — и вперёд.
Она проводила внуков за околицу и долго ещё смотрела им вслед. Сначала Сашка упорно держался за вторую ручку сумки, но мешала разница в росте. Сумка была раскрыта настежь — бидон в любой момент мог вывалиться.
— Давай я сама понесу, а ты возьми палку и, если что, будешь отгонять гусей, — предложила Танька братишке.
Сашка обрадованно схватил палку, сделал шаг — и испуганно отпрыгнул в сторону:
— О, какая ныра!
У его ноги зияло отверстие в земле, гораздо большего диаметра, чем нора суслика. Дети с опаской обошли «ныру» и потопали вдоль речки по просёлочной дороге. Сумка была тяжёлая. Таня шла, перекладывая её из руки в руку, но развилки всё не было.
— Сашка, мы не пропустили поворот, а? — в отчаянии взглянула она на брата.
Тот решительно помотал головой:
— Не‑е‑е… Давай я сбегаю вперёд и посмотрю?
Не дожидаясь ответа, он оседлал палку и поскакал, как на лошадке:
— Но‑о‑о!
Таня, подхватив сумку, поспешила за ним. Устав скакать, Сашка бросил палку и побежал дальше. Испугавшись, что потеряет брата из виду, Таня шла без остановок, перекладывая сумку на ходу.
— Танька! Вот он! Нашёл! Нашёл! — ликующий голос доносился издалека.
— Стой там! Не уходи! Я сейчас! — запыхавшись, крикнула Таня.
Сашка подпрыгивал и что‑то распевал во всё горло. Танька подумала: здорово, что он пошёл с ней. Когда она дошла до развилки, Сашка задумчиво смотрел на свою ладошку, по которой ползла божья коровка.
— Я не сказал ей, чтоб летела на небо. Зачем ей туда? Там же конфет нет! И детей нет! — он нахмурился. — Тань, а конфеты бабушка положила?
— Сначала дойдём, а там посмотрим.
— Тогда давай быстрее, а то я уже проголодался.
Увидев знакомый поворот и тропинку вдоль оврага, Танька подхватила сумку и, будто ощутив прилив новых сил, поспешила вперёд. Порыв ветра донёс до них блеяние овец. Сашка, потеряв терпение, побежал к дедушке. Тот уже шёл навстречу.
Потом они сидели на его плаще, постеленном на траве, ели пироги, пили чай с чабрецом и слушали журчание родника и глухой стук падающих на траву яблок.
Как сейчас.
Татьяна взяла яблоко, подставила под струю родника — поток воды заплясал, отскакивая искрящимися фонтанчиками от тугой кожуры, надкусила и зажмурилась от необузданного вкуса дичка.
— Теперь я запомнила дорогу сюда. Ты всегда пасёшь овец на этом месте?
— Всегда, внучка. Тянет. Этот родник мой дед Тимофей нашёл, обустроил дубовым желобом. С тех пор желоб потемнел, но всё так же крепок. Вода здесь вкусная.
— Яблоньку тоже он посадил?
— Она сама выросла. В километрах двух отсюда, — дед махнул рукой в сторону оврага, — раньше был яблоневый сад. Видимо, оттуда птицы семена принесли.
Дедушка смотрел на неё с тёплой улыбкой, покручивая в руках потемневшую от времени жестяную кружку.
— Помнишь, как ты в первый раз сюда пришла? — спросил он, прищурившись от солнца. — Тебе тогда лет пять было, не больше. Ты всё говорила, что желоб — это горлышко огромной лейки, спрятанной в горе великаном.
Танька рассмеялась:
— А ты тогда сказал, что прадед и был тем великаном.
Они притихли, вслушиваясь в переливчатые звуки: вода, стекая по дубовому желобу, то журчала мягко, то вдруг срывалась звонкой капелькой, ударяясь о камень.
Сашка, до этого искавший что-то в траве, подошёл ближе:
— Дедушка, а почему желоб не гниёт? Он же старый.
— Потому что дуб — дерево крепкое. Дед Тимофей его выбирал с умом: нашёл в лесу ствол, который сам упал, да такой, что ни трещины, ни гнили. Выдолбил желоб, обработал дымом — вот и стоит уже сколько лет. Родник его водой омывает, а он держится.
Сашка потрогал потемневшую древесину, провёл пальцем по гладким, отполированным водой краям.
— А можно я тоже, когда‑нибудь сделаю желоб?
— Можно, — кивнул дед. — Только сначала надо дерево найти. И научиться слушать лес. Он сам подскажет, какое дерево готово стать желобом.
Танька смотрела на брата: в его глазах горела та же жажда открытий, что и у неё когда‑то. Она вспомнила, как сама просила дедушку научить её различать следы зверей, находить родники по запаху влажной земли, понимать, о чём шепчут травы.
— Дедушка, а помнишь, ты говорил, что этот родник — не просто вода? — тихо спросила она.
Дед помолчал, глядя вдаль, где за полем синела полоса леса.
— Помню. Говорил, что родник — это память. Вода здесь течёт из глубины, где спят камни, которым тысячи лет. Она помнит, как росли эти деревья, как паслись овцы, как наши деды копали колодцы. Каждый, кто пьёт из этого родника, становится частью этой памяти.
Сашка нахмурился, пытаясь осмыслить:
— Значит, и я теперь часть памяти?
— Конечно, — улыбнулся дед. — Ты, Таня, я, пчёлы, которые летают над чабрецом, даже та божья коровка, что сидела на твоей ладони. Все мы — капля в этом потоке.
Таня достала из сумки пироги, разложила их на чистой тряпице. Сашка тут же схватил сладкий, откусил половину и зажмурился от удовольствия.
— Бабушка лучше всех печёт! — заявил он.
— Потому что кладёт в тесто любовь, — добавила Танька. — И чуточку волшебства.
Дед рассмеялся, налил в кружки чай с чабрецом. Аромат поднялся в прохладный вечерний воздух, смешиваясь с запахом земли, цветущего луга и далёкого дыма от деревенских печей.
— Вот так и жизнь, — сказал он. — Простая, как вода из родника, но в ней — всё: и память, и любовь, и волшебство.
     Обрывки разговора всплывали в памяти, доносились отголосками из прошлого. Ветер ласково ерошил ей волосы, словно ладонь дедушки в тот день, когда они с Сашкой принесли ему обед в поле.
 
До родника Татьяну с мужем довёз её дядя, переселившийся на пенсии в деревню.
— Видите поле до лесной полосы? Тань, ты посмотри!
Он перекрикивал ветер, врывающийся в открытые окна, оборачиваясь на ходу к Таньке, вцепившейся изо всех сил в спинку переднего сиденья. Машина прыгала по бездорожью, но уверенно неслась вперёд.
— Вижу... смотри тоже... ну... на дорогу, — выдохнула та.
Дядя Слава на миг взглянул в сторону лобового стекла и опять повернулся к племяннице:
— Да че.. машина дорогу знает! Так вот! Это земля твоего прадеда Тимофея. Не... это же мне прадед. Тебе получается прапрадед.
Дядя Слава высадил их у родника и умчался. Дел у него было невпроворот.
 
Татьяна откусила ещё кусочек яблока, наслаждаясь терпким, чуть вяжущим вкусом дичка. Вода из родника по‑прежнему весело журчала, отбивая ритм о дубовый желоб. Рядом, на плаще, расстеленном на траве, сидел муж.
— Ты знаешь, Колька, — обратилась она к нему, — а ведь мы с Сашкой в тот раз чуть не заблудились.
Он усмехнулся:
— Как не знать. Ты мне столько раз рассказывала, как перепугалась, что даже сумку бросила. А Сашка твой — огонёк! — Коля покачал головой. — Бегал, кричал: «Нашёл! Нашёл!» Скакал, как воробышек по веткам.
Татьяна рассмеялась, вспомнив братишку с палкой наперевес.
— Он потом всё спрашивал, положила ли бабушка конфеты. Мы ведь так и не посмотрели тогда…
— А я вот посмотрел, — Коля ловко достал из кармана куртки свёрток. — Держи. Твои любимые, с малиной.
Она развернула бумажку — и вправду те самые, из деревенского магазина. Одна конфета, словно по старой традиции, была надкусана: дед всегда так делал в детстве, проверяя, «не испортились ли».
— Спасибо, — она положила конфету в рот, и вкус детства накрыл её волной: лето, пыль на дороге, запах чабреца и дедушкиных рук, пахнущих мёдом и деревом.
Молчание было тёплым, как солнце на плечах. Над головой проплывали лёгкие облака, а вдали, за полем, темнел лес.
— Знаешь, — вдруг сказал Коля, глядя вдаль, где ветер медленно перекатывал волны трав по склону, — я тут подумал… Может, нам тут дом поставить? Место‑то какое… — он обвёл рукой поля, овраг, родник. — Земля прадедова.
Татьяна замерла. Мысль, будто птица, вспорхнула в груди и закружила, ища гнездо. В ушах зазвучал голос деда: «Каждый,