Роман Ангелины.

отрыжка, явно свидетельствующая о наполненности её. Но номарх, промокнув полотенцем капли пота и масла на лице, вновь отправлял в большой рот куски мяса, запивая их крепким пивом.
Роман, сидящий напротив тирана, ел очень мало. Зато пил он от души, пытаясь пенистым напитком опьянить свою волю, что заставляла его жить. Да, наш герой опять хандрил, снова его жизнь казалась ему никчёмной и бесполезной. И так изо дня в день — пока он был занят на стройке, неизлечимый недуг его отступал, маскировался. Но, стоило Роману вынырнуть из омута дел, как вновь, сильнее и больнее, отчаянье любви набрасывалось на него. И лишь каждодневные застолья номарха помогали на время забыться. Хмельной напиток, в конце концов, притуплял чувства и хаотично перемешивал мысли, которые теряли логику и направленность, сплетаясь в бессмысленный фантасмагоричный клубок.
Номарх, отрыгнув в очередной раз, с силой хлопнул в ладони, и в зале появилась четвёрка юных танцовщиц. Эх, не был бы наш герой насмерть заражён любовным вирусом, он не смог бы оторвать глаз от этих прелестных созданий, всё одеяние которых состояло из прозрачных накидок, которые не скрывали прелести стройных тел, а бесстыдно их выявляли! А девицы уже были во власти танца. Они изящно выгибались, выставляя на показ соблазнительные попки и вздрагивающие груди, и от этого глаза номарха тускло засветились, а из раскрытого рта потекли струйки слюны. Танцовщицы же, войдя в раж, вытворяли нечто фантастическое. Они сплетались меж собою, как виноградные лозы, и становились похожи на диковинное сказочное растение. Но тут же быстро разбегались, и вот уже перед глазами зрителей четыре статуи, у которых похотливо двигаются лишь их срединные части.
Роман не замечал прелестей танцовщиц, он вообще не замечал ничего и никого. А зря! Ведь рядом с ним сидела красавица Сати, не сводящая прекрасных глаз со своего любимого!
 
Да, да, своенравная Сати полюбила архитектора. И она сама была этим поражена. Как, она, для кого чувства лишь вздорная шелуха, она, которая холодный расчёт ставила во главе всего, она, кого добиваются самые знатные мужи царства, стала рабыней любви! Но что поделать, мы-то с вами знаем достоверно, что любовь приходит не только к тем, кто рад ей и верен, но и к тому, кто над нею лишь насмехается! Любовь спелёнывает даже тех, кто умом хладен и расчётлив, а душою завистливою сух и зол. Но в тех, кто рад этой дивной встрече, любовь родит радость и лёгкость, а в тех же, для кого она гостья нежданная, часто возникает лишь острое чувство собственности!
Сати, как натура сильная и трезвая, вначале пыталась придушить в себе ростки необычного, пугающего её чувства. Она взывала к своему разуму, стыдила себя, насмехалась над собою, но проку из этого не выжала. Тогда, пролив немало слёз, — чего с нею прежде не случалось, — она решила, что позволит красавцу зодчему любить себя. Но произошло нечто удивительное: Сати очень быстро осознала, что для него она совсем не желанна! Вначале это открытие взбесило девушку. Но любовь так быстро гасит негатив, и очень скоро бешенство переросло в желание обладать любимым любой ценой.
В ход пошли все средства, известные прекраснейшей половине человечества. Улыбки, робость, томный взгляд, густые вздохи, кокетство — всё это обрушилось на объект вожделения. Сати по нескольку раз в день меняла наряды и старалась находиться рядом с любимым. Она — словно невзначай — касалась его, рукой ли, краем одеяния ли, концом изящной сандалии. Но в архитекторе не только не загоралась любовь, а даже не просыпалась вежливая симпатия. Он был ровен с Сати, всегда вежлив, она была для него лишь дочь хозяина.
 
Сати, видя, что её любимый уже порядком захмелел, а внимание всех остальных поглощено прелестями танцовщиц, быстрым движением всыпала в бокал Романа щепоть серого порошка.
Ах, коварная баба! Так, думаю, вскричали вы в этом месте. Совершенно с вами согласен. Но, всё же, попытаемся понять и её. Каждому влюблённому присуще желание завладеть своею мечтою любым путём. Правда? Конечно, пути у всех различны, и что для одного — норма, для другого — преступление! А Сати никогда ни в чём не получала отказа, она не привыкла что-то у кого-то просить, поэтому и действовать решила сообразно своему воспитанию. Да что говорить, всем нам известно, что любовь не только животворна и прекрасна, она ещё и слепа, глуха, жестока!
Итак, порошок растворился в пенистом напитке, и Роман влил в себя этот коктейль. Но это был не яд, это было лишь снотворное зелье. План Сати не блистал особой новизною и оригинальностью. Этот дерзкий строитель должен оказаться в одной постели с нею, да так, чтобы это увидели все и, прежде всего, папа. Конечно, номарх в гневе страшен, он способен сделать всё, что угодно, и есть риск, что зодчий погибнет прежде, чем осознает реальность. Сати это знала, но иного выхода из любовного тупика найти не могла.
В глазах Романа темнело. Голова тяжелела и клонилась к столу.
— Да, сегодня я явно перебрал, — тяжело ворочая одеревеневшим языком, прошептал поэт. — Пожалуй, мне не дойти и до своей комнаты. Только не хватало завалиться мордой в салат! Хотя, салатами тут не увлекаются.
Роман потряс головой, пытаясь разогнать тяжёлую дрёму, но это нисколько не помогло. Да, щедра десница Сати, и очень сильно сонное зелье!
 
Два здоровенных раба приволокли бесчувственное тело и уложили его на богатое ложе.
Сати жестом отпустила слуг и присела на постель, нежно глядя на любимого. Её пальцы ласково гладили прядки взмокших от пота волос, и от этого тело пронзали тысячи маленьких острых иголок. Но укусы их были так приятны! От них внутри Сати будто разгоралось пламя, но пламя это было жидкое, и оно, выкипая, истекало соками желания из тела девушки.
Так она просидела довольно долго, купая взгляд в лице любимого, перебирая его чёрные, с серебряными прожилками волосы. Наконец, Сати оторвалась от этого сладостного занятия, и принялась раздевать Романа.
Когда с этим было покончено, Сати разделась сама и улеглась на ложе рядом с любимым:
— Теперь ты никуда от меня не денешься! Теперь ты будешь только моим! Ты полюбишь меня, я знаю, ведь меня нельзя не полюбить! А папа меня поймёт, и ты станешь любим и ему. Ну, а после — никто не вечен! — ты будешь номархом, а потом…
Но что будет потом, Сати додумать не успела. Видимо и она сегодня очень устала от всех этих событий, задуманных и так ловко совершённых ею. Глаза её прикрылись веками, и сон мягко опустился на чело коварной девушки.
И, если бы взглянуть со стороны на спящих Сати и Романа, то нельзя было не увидеть, что их обнажённые тела очень гармонировали друг с другом, практически сливаясь в одно целое.
Нет-нет, я нисколько не стремлюсь вызвать в вас какую-то симпатию к Сати и её методам завоевания любимого! Даже под ножом гильотины я буду стоять на том, что только Ангелина, моя любимая героиня, должна быть рядом с моим не менее любимым героем! И, пусть творение мэтра Гильотена оттяпает мою башку, но и тогда она сможет прошептать: Роман и Ангелина — это так же, как жизнь и любовь!
 
VII
 
Ангелина и Нуби, сопровождаемые надзирателем — серьёзным и не очень уже молодым человеком — торопливо шли по узкому, извилистому подземному проходу. На девушках были надеты тёмные плащи с опущенными на лица капюшонами. Но здесь, в полумраке подземелья, разбавленном лишь колеблющимся светом факелов, скупо развешанных на закопчённых песчаниковых стенах, даже и без маскировки трудно было бы распознать лица.
Надзиратель уверенно ступал по своим владениям, иногда оборачиваясь и делая знак рукой, давая понять, что нужно пригнуться из-за очередного понижения верха прохода. Делал это он всегда неожиданно и резко, отчего девушки вздрагивали и быстро втягивали головы в плечи, хотя в этом и не было особой необходимости, так как обе они рост имели небольшой.
Когда Ангелина уже окончательно запуталась в извилинах лабиринта и почти поверила в бесконечность пути, проводник поднял руку вверх, призывая остановиться. Из мрака подземелья, словно из тверди стены, возникла фигура.
— Открывай! — вполголоса приказал надзиратель.
Фигура, склонив в почтении голову, сделала пару шагов к стене, и через мгновение в каменном монолите появилось отверстие.
Надзиратель снял со стены факел и шагнул внутрь, приглашая Ангелину за собой. И она, ни секунды не колеблясь, последовала за ним. Сердце отчаянно забилось, стремясь вырваться из груди и броситься к ногам любимого, а в глаза, привыкшие к зыбкому полумраку, заползла темнота.
Свет факела высветил бесформенную человеческую фигуру, расположившуюся на охапке соломы в углу тесного помещения. Дух здесь был так тяжёл и резок, что Ангелина в первый момент едва не задохнулась, но именно он и вернул ей зрение. Она быстро шагнула к узнику и опустилась перед ним на колени. Но лица его было не разобрать, и тогда девушка отрывисто бросила:
— Свет сюда!
Надзиратель опустил факел к самому лицу узника, но Ангелина, выхватив горящий светильник из руки воина, приказала:
— Выйди!
Нужно сказать, что Нуби не сообщила своему другу, что же за особу она сопровождает, но тон, каким был отдан приказ, явно свидетельствовал о том, что особа эта находится так высоко, куда ему никогда не попасть, даже если он и станет, как пообещала его подруга, начальником тюрьмы.
Надзиратель молча поклонился и вышел, и отверстие в стене беззвучно закрылось.
А Ангелина вглядывалась в лицо бедного поэта, пытаясь найти в нём хотя бы одну знакомую чёрточку. Узник, открыв глаза, тоже изучал так внезапно появившуюся незнакомку. Потом он приподнялся на локте, и губы его прошептали:
— Ты прекрасна, как самое дерзкое видение моих грёз! Или ты и есть только грёза?!
И в этом шёпоте девушка уловила что-то знакомое и близкое ей. Она дрожащей рукою откинула волосы со лба узника и осторожно, словно боясь причинить боль, погладила их:
— Это ты?!
— Я не ведаю, о ком ты спрашиваешь, о, неземная, но как бы я хотел быть им! Ты так прекрасна, и теперь я нисколько не жалею, что оказался здесь! И пусть я тут сгнию заживо, но до последнего вздоха я буду счастлив тем, что увидел тебя!
Да, вряд ли найдётся такая девушка, которая, услышав эти слова из уст человека, балансирующего на кромке меж жизнью и смертью, останется равнодушна! Но в Ангелине, почти уверенной в том, что этот узник и есть её любимый, такое жгучее признание вызвало отрезвление:
— Нет, это не он! Это не его слова!
— Да, вероятно, ты ошиблась, божественная, и мне очень больно, что именно я стал тому причиной!
— Ах, нет твой вины нисколько, бедный поэт! Я просто слишком глупа и наивна! Я поторопилась поверить в то, что так тщетно ищу!
— Я вижу, что Исида наградила тебя великой любовью!
— Иногда мне кажется, что это не награда, а кара! Кара за мою самонадеянность, за моё нетерпение!
— Нет, лучезарная, любовь не бывает карой! Она может быть только наградой, она может быть только радостью!
— Но почему же от неё так больно? Почему иногда хочется вырвать её