ДОЛЬНИЕ СТРАНЫ

                                                                                                                                                                 Там, за далью непогоды…
                                                                                                                                                                                      Н.М. Языков

         «Жизнь милой Ольги» – эта повесть Михаила Фромана известна гораздо менее чем бунинская «Жизнь Арсеньева». Ерунда, казалось бы? На самом деле это совершенно не так.
         Одна девочка (при жизни её звали, вроде бы, Епифания) пошла до городу Коломны помогать строить ДнiпроГЭС и по дороге незаметно для северных китайцев пропала. Девочка она была хорошенькая, поэтому – всякое могло произойти.
         А её друг по имени, если повествователю не изменяет память, Анемподист и по фамилии Склочкин, отправился на поиски означенной девочки. Взял он с собою теодолит да две бутылки с уксусом.
         По пути следования Склочкин встретил волшебницу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась обычной постсоветской сандружинницей с типично параноидной симптоматикой. По долгу службы она заставила мальчика пройти противоклещевую обработку. И заодно, чтоб уж не возвращаться, вознамерилась сделать ему прививку АКДС, которую в соответствии с резолюцией ООН от 18 декабря 1944 года предложила пациенту рассматривать в качестве бонуса.
         Склочкин сразу же поинтересовался, верны ли сведения о скорой девальвации динара, кудесница ответила, что это соответствует действительности, и по обоюдному согласию сторон процедура была совершена, но возникла аллергическая реакция, Анемподист занемог и чуть копыта не отбросил.
         Это всё случилось, конечно, в четверг. И никогда больше.
         Итак, чернобровый парубок Анемподист совсем уж было собрался оставить родных и близких на божье попечение, однако тут практически мгновенно ему пришло короткое, буквально из одиннадцати букв, сообщение от девочки Епифании. Она, как позже выяснилось, давно-давно искала Анемподиста. Только его и разыскивала, оказывается. Ничего другого больше не делала. И никакой ДнiпроГЭС ей нафиг не нужен был. Равно как и Архангельский целлюлозно-бумажный комбинат. Куда она, в общем-то, и не собиралась. Ибо не нуждалась в нём абсолютно. А в Анемподисте – напротив. В нём у славной девочки Епифании была совершенно неотложная необходимость.
         Склочкин ответно сообщил ей свои незатейливые координаты, расхристанная Епифания к нему примчалась чартерным дирижаблем, окружила суровой лаской и довлеющей заботой, и, как ни странно, спасла. Да, представьте себе, спасла-таки блёклую личность Анемподиста. А санитарная дружинница, которую звали Галина Ермолаевна Шток-Гуррова, дождливым апрельским вечером всё-таки умерла от тифа, усугублённого артрозом, и от огорчения неосмысленностью тщедушного бытия – как собственного, так и соседствующих с ней субъектов совместного земного времяпрепровождения.
         А девочка-спасительница и воскресший к жизни мальчик взялись после всех перипетий за руки, как положено друзьям, и спели вокальное произведение «Далёко, далёко за морем...». Слушая их проникновенное исполнение, любой мало-мальски разбирающийся в проективной геометрии медиевист воскликнул бы: «Очи, смертные светила!» и получил бы благодарный потусторонний поклон от автора «Флорентийских ночей».
        Итак, спели они песню и смолкли. И замерли в некоем нелепом предчувствии скорого апокалипсиса. Нельзя сказать, что для окружающих окаменение это явилось чем-то совершенно неожиданным, из ряда вон выходящим – нет, ибо склонность двух подростков, невольно ставших героями нашего рассказа, к демонстративно-эпатажному поведению была давно известна.  
        Через неделю, наполненную взаимным любованием, Анемподист с Епифанией отправились прямиком вперёд через городскую площадь имени Надежды Крупской мимо монумента Петру Блонскому и записались на курсы малагасийского языка, успешно их окончили, поели и ушли строить коммунистическое общество – общество высшей человеческой красоты и воплощённого совершенства мира. Подались они сначала на остров Кергелен, а затем на Баффинову Землю. Собираясь туда, взяли с собою компас, метроном, три канистры уксуса, а теодолит – выкинули. На что он надобен? Лишняя десятифунтовая тяжесть.
        На Кергелене вновь прибывшим зодчим, споро принявшимся за дело, рукоплескали, на Земле Франца-Иосифа тоже поаплодировали, но как-то не слишком впечатляюще. Было там, на этих скудно инсолируемых территориях довольно прохладно, дождь моросил.
        Вот тут-то мы, наконец, и подходим к завершению нашего мучительно краткого повествования! Теперь-то и выяснилось, что именно это и были те самые Дольние страны, которым суждено было стать благородной, гордой целью чеканной жизни юных моделистов-конструкторов. Что и говорить – удалась она! На славу удалась. Их строгая, недаром явленная в дремлющий мир жизнь.
        А на следующее радостное утро (случившееся, разумеется, в пятницу) – «Я люблю тебя!» – смущенно покусывая ноготь левого мизинца, признался Епифании Анемподист. «Но как же Паоло Коэльо? – неподдельно изумилась она, затем многозначительно добавила: – Я буду век ему верна! – и неожиданно закончила: – И выпью чарочку до дна».
        После этого Епифания смолкла.
        «Какую чарочку, дура! – зевнув, проговорил Анемподист. – У нас – шаром покати. Аборигены выжрали весь запас Acidum aceticum, а мадеры у нас не осталось ни одной бутылки. Так что – пустое сказала, пустое…»
        Анемподист задумался и тоже не проронил более ни слова…
       
        Всё. Больше их никто не видел.
        Но не переживайте! Скажите лучше, а вот вам, например, которое больше нравится: фуа-гра с пореем, листопад в Улан-Баторе или Мерил Стрип четвертьвековой выдержки? Ведь что-то же должно быть вам по нраву?
        А можете и не говорить. Всё равно вам никто не поверит. Ни Ольга, сколь бы ни была она мила, ни безумец Арсеньев, навеки потерявшийся в уссурийских дебрях.