Сновидец

запястьях. Браслеты на ногах – это тоже девчоночье. Дерево и панцири жуков – женские материалы, камень и кость – мужские. А бусы в волосах – это уж кто как хочет.
– Гм, – Лархо вновь почесал пером за ухом. – У тебя на щиколотках тоже есть браслеты.
– А, – отмахнулся Вайми. – Браслеты на запястьях-лодыжках у нас все носят. В смысле, все женатые парни.  Это – ну, вроде как знак, что мы пара, раз браслеты на ногах одинаковые. Только девчонки украшают себя более активно – носят браслеты и над локтем и на запястьях. Ожерелья тоже у всех, только у парней попроще – шнурок там с чем-нибудь. А уж бусы на бедрах – это только женское. У парней – лишь поясок для ножа и кармана, а уж насколько он украшенный – это уже от подруги зависит.
– Гм. Гм, – на этот раз Лархо возился с пером долго, исчеркал один лист, второй, потом взял третий. – А какой вообще во всём этом смысл?
– Э... – Вайми почесал в затылке. Его забавляло, что кто-то не знает таких очевидных вещей. – Браслеты – для ловкости и силы рук и ног, ожерелье оберегает и удерживает в груди душу-дыхание, бусы на талии – чтоб детей было побольше. Это, конечно, у девушек.
Лархо исчеркал ещё один лист бумаги – как у них это занятие называется? – и задал очередной вопрос.
– У тебя бусы из разноцветных камней. Это что-то значит?
– Красные камни предотвращают кровоточения, останавливают кровь, – важно пояснил Вайми, – синие очищают любую воду, зеленые полны силы растений и делятся ею с нами, желтые – носители солнечного животворного тепла, белые никто не носит, это цвет найров и демонов Нижнего Мира… ой, прости, я не хотел тебя обидеть. Перламутровые ракушки, впитавшие воду и лунный свет, – Вайми коснулся своего ожерелья, – просветляют мысли, на них и вырезают знаки луны и воды. То же и с растениями. Едучка на шее – от злых духов и заразы, венок грозовика вострит ум и память, венок из мархузы – в бою, для боевой ярости, в путешествии кусок корешка деребенника – чтобы непременно вернуться домой, – Вайми погладил карман, в котором лежал этот дар Лины на дорогу. – И всякие ожерелья из костей, зубов, ягод и переливчатых надкрыльев у девчонок – всё живое делится с ними своей силой.
– А твоё имя что-то значит? – спросил Лархо, записав его ответ.
Вайми замер, чувствуя, как по коже почему-то бегут быстрые мурашки. Ещё никто не спрашивал его о таких вот очевидных вещах – и отвечать оказалось почти физически приятно.
– Это имя звезды, – тихо ответил он. – Одно из миллиона возможных.
– Миллиона возможных имен не выйдет, – веско сказал Лархо. – У вас должно быть сторого определённое и не очень большое число имен – точно по числу звёзд. В древних книгах говорится, что раньше звёзд было около шести тысяч. Сейчас гораздо меньше. Кстати, как вы представляете себе звёзды?
– Звезды – это души предков, носивших наши имена, все те, кто жили когда-то или будут жить когда-нибудь и все мы – бессчетные глаза Создателя, которыми он смотрит на свой мир. А что думают у вас?
– Что звезды – это костры, у которых пируют души предков.
– А, – эта идея показалась Вайми очень странной. Чтобы вокруг него пировали какие-то мертвые найры, а он бы светил им и грел? Хотя… в этой идее было что-то привлекательное – отчасти, она ему даже нравилась.
– Вы считаете себя звездами в переносном смысле? – спросил Лархо.
Вайми пожал плечами
– Нет. Мы считаем себя звёздами без всякой поэзии: я здесь и одновременно на небе, между мною на земле и мною на небе нерасторжимая, почти телесная связь. И души тех Вайми, что жили до меня, и тех, что будут после – всё это одна и та же душа-звезда.
– Откуда вы взяли эту идею? – спросил Лархо. – Люботытно.
Вайми вздохнул. Он не знал, как толком это объяснить – но постараться стоило.
– Вы же знаете, что год от года на небе остается всё меньше звезд. Это потому, что нас в племени становится всё меньше – а звезды тускнеют, и, может, даже гаснут, если их именами долго никого не называют. И звезда разгорается ярче, как только новорожденному дают её имя, вы же часто видите это...
– А если его дадут двум людям? – спросил Лархо.
Вайми упрямо мотнул головой.
– Так не бывает. Звезда – это связь между нами и Неизреченным Миром снаружи. Имя – это не слово, имя – это суть. А моё имя значит – Сновидец.
...........................................................................................
Вайми не знал, сколько дней провёл в доме Лархо. Он не считал их. Почти всё время он сидел под замком, в пустом, заброшенном флигеле. Здесь было жарко, душновато и пахло пылью – но он едва это замечал.
Едва первое ошеломление немного прошло, Вайми решительно приступил к изучению языка предков. Но у Лархо был свой подход к лингвистике – едва Вайми объяснил свои намерения, он всучил юноше древний толстенный словарь, помнивший, надо полагать, ещё времена его прабабушек. Чтобы пользоваться им, надо было научиться читать сразу на двух языках, и Вайми с головой погрузился в ужасные дебри грамматики – он-то наивно полагал, что достаточно всего лишь выучить буквы. К тому же Лархо хотел знать всё о его народе, и юноша понял, что стоять с другой стороны от упорно произносящего «почему» рта порой не слишком-то приятно. Ответов на многие вопросы он не знал, но не особо страдал по этому поводу и просто придумывал их: отмалчиваться невежливо, а если не знаешь или просто не хочешь говорить правду – говори то, что хотят слышать. Ещё ребёнком Вайми овладел этим искусством очень хорошо – поймать его на лжи пока не удавалось ни разу. Лархо записывал его рассказы – чтобы ненароком чего-нибудь не забыть – и ему очень это помогало. Рука не успевала за бодрым языком, а во время вынужденных пауз его воображение работало очень активно.
Сама идея письменности казалась Вайми извращением – всё равно, что смотреть на подругу через щель и видеть вместо всего только узенькую полоску талии. Бессмысленные закорючки, выходившие из-под его пера, даже мало походили на буквы, и юноша очень сомневался, что они смогут передать всю красоту рождавшихся в его голове образов. К тому же, он любил получать знания не в пример больше, чем давать их, и соглашался на расспросы лишь из вежливости – уж он-то хорошо понимал, как ужасны муки неутолённого любопытства. Днём он рассказывал Лархо о племени, а ночью вновь вгрызался в письменную речь. Путаясь в полузнакомых словах, всё время ошибаясь, он чувствовал, что у него начинает получаться – и занимался с удвоенной энергией, как одержимый, стараясь узнать всё сразу. Он похудел, почти не спал, и его глаза лихорадочно блестели. Вайми балансировал уже на самой границе своих сил – и, наверно, поэтому был счастлив.
...................................................................................................
Однажды к нему явился ещё один найр, очевидно, друг Лархо — тоже седой, но не такой старый и сморщенный. Он оказался врачом и чуть ли не час рассматривал и ощупывал его. Вайми молча терпел.
– Удивительно крепкий организм, — сказал врач (он не удосужился назвать Вайми своё имя), – отличные зубы, никаких признаков внутренних и внешних паразитов. Для его образа жизни это даже, я бы сказал, противоестественно. Впрочем, до сих пор живые дикари не попадали в наши руки. Наблюдения за живым экземпляром могут принести неоценимую пользу науке.
Вайми обиделся, но ничем этого не показал. Здесь он всё же не ощущал себя пленником, да и с Айнатом он сам обращался куда хуже. Тут врач, наконец, решил обратиться непосредственно к нему.
– На твоём теле есть следы довольно тяжелых ранений. Сомневаюсь, что даже такой крепкий парень, как ты, выжил бы после них без посторонней помощи. Вы чем-то лечитесь?
Вайми отвечал неохотно, но обстоятельно. Он даже рассказал ему о Лине, но не скрывал, что говорит лишь из вежливости — ведь поглощая знания хозяев, надо что-то и давать взамен. Ему не нравилось, как с ним обращались — как с опасным зверем, которого нельзя злить, но и воспринимать его как равного себе тоже не стоит. Если проще, то презрение, звучавшее в каждом слове врача, словно бы связывало ему язык. Правду говоря, он бы с громадным удовольствием сбежал отсюда, прихватив с собой словарь – но без объяснений Лархо тот быстро становился бесполезен, и Вайми, сжав зубы, занимался дальше.
...................................................................................................
Юноша знал, что обитает здесь тайно, но не боялся, что тайну могут раскрыть – просто не думал об этом. Открывшийся ему мир слов и понятий был гораздо важнее. Он не знал, что именно обозначают многие слова, и мог лишь догадываться об этом – но именно это и было восхитительно. Он чувствовал, как перед его внутренним взором постепенно оживает тот, древний, забытый мир, в котором жили его предки. Ещё никогда ему не приходилось так много думать и ни разу ещё в его голове не рождалось столько новых мыслей. Он почти чувствовал, как растет его внутренний мир. Но его тело знало, что это ненадолго, что близится срок, когда Вайми надоест умствовать и он вернется – точнее, постарается вернуться, хотя бы на время, к своей прежней жизни, где важнее сила, а не ум. К сожалению, это время пришло куда быстрее, чем он хотел.
....................................................................................................
Было позднее утро. Белый солнечный свет едва проникал через щели в забитом окне, но глазам Вайми хватало и этого. Он сидел прямо на полу, склонившись над книгой и стараясь по до обидного кратким пояснениям к словам представить мир, который они описывали. Путаясь в ещё плохо знакомых языках, юноша бешено злился на себя за тупость – и тут же широко улыбался, когда удавалось всё же что-то понять. Он не ложился спать ночью и потому воспринимал всё почти бессознательно.
Вайми не обратил внимания на поднявшийся вдруг во дворе шум – пусть их шумят, ему не мешает – и поднял глаза, лишь когда с треском распахнулась дверь комнаты. Внутрь потоком хлынули люди. Он вдруг понял, что это солдаты Найра – крепкие молодые парни в грубых сандалиях на босу ногу и грубых штанах из грязно-чёрной ткани. Панцири из вороненых железных пластин покрывали их плечи и тела до верха бёдер, железные шлемы защищали головы. На поясе у каждого висел короткий меч. Но они пришли не затем, чтобы убить – они тащили крепкую, сплетённую из веревок сеть.
Вайми едва успел вскочить на ноги. Все его мысли были ещё там, на страницах книги, и, пока он пытался сообразить, что делать, на него накинули эту сеть и сбили с ног. Беспорядочно пытаясь вырваться, он окончательно запутался. Десятки рук вцепились в сеть и поволокли его прочь из комнаты. Мешая родные и найрские слова, ошарашенный Вайми пытался спросить, что всё это значит, но вокруг стоял такой гам, что его просто не слышали.
Когда его вытащили наружу, жар и свет ударили в глаза, уже привыкшие в полумраку. Тем не менее, он разглядел, что во дворе тоже полно людей. Не охотники, солдаты: у них были копья с плоскими, похожими на узкий длинный лист наконечниками. Посреди двора стояла телега, точнее, крепкая дощатая платформа с клеткой – железной, очень тяжелой и прочной. Вайми подняли и вместе с сетью запихнули внутрь. Щёлкнул замок.
Через пару минут юноша выпутался из сети и гневно вытолкал её сквозь прутья. Клетка оказалась низкой и тесной – он не мог ни встать в ней, ни даже лечь, только сидеть, вытянув ноги. Между прутьями