Алина или Голос души твоей

«картина маслом»! Вылитый охотник.
- Ага. С ружьем, в сапогах с голенищами до колен, на мотоцикле! Ну, все дела! – Усмехнулась Алина, осторожно вытаскивая из ванночки с закрепителем, только что отпечатанную фотографию, на которой красовалась улыбающаяся физиономия, гордо восседавшего на мотоцикле Игоря. Казалось, он только, что сошел с полотна картины «На привале», где такой же обаятельный усатый охотник, во всю хвастался друзьям о своих охотничьих победах.
– О! А это кто? Не уж-то Лариска! Надо же, все-таки успела сфотаться. – Наталья тихонько потряхивала в проявителе очередную фотографию, заставляя быстрее выводить на ней черно-белое изображение, весело улыбающейся Ларисы, всем своим весом облокотившейся о кабину Санькиного грузовика.
– А, точно! – Хихикнула Алина. – Это когда она с козла упала, помнишь? А Леня то, как смущался над ее «рыбонька», «солнышко»! Забавные они там все. Как дети.
– Ага. А вон, смотри, смотри! Ты с Санькой! На подоконнике уселись, на стройке! – Чуть слышно восклицала Наташка.
– Это, когда это мы?
– А в тот день, последний, помнишь? Когда ты нам булочек настряпала.
– А да, точно. Я еще дежурная тогда была и на стройку к вам забежала на минутку.
– Вот Алёнка тогда вас и поймала, когда вы на втором этаже обнимались. – Хихикнула Наташка. – А какой он серьезный! Посмотри. Мне, аж, жалко его стало.
– А вкусные булочки получились, правда? – Вспомнила Алина тот противень с только что вытащенной из духовки выпечкой.
– Ага. Надо же! На полу скисших дрожжах, в незнакомой духовки! Это на тебя озарение тогда нашло, не иначе.
Алина в упоении водила рукой по воде, выискивая в куче только что проявленных фотографий Сашино изображение. Вот он сидит в кабине грузовика и широко улыбается ей. А вот он возле теремка машет кому-то рукой, вальяжно усевшись на скамейке. А здесь он на моторке с ней, нежно обнимая ее за плечи... Как много их были и как мало. Если б она знала, что так мало. Нежно проводя рукой по снимку, она вновь и вновь вызывала из памяти сюжеты прошедшего лета, повторяя про себя слова, что говорил он ей тогда. И тут, словно легкий ветерок прошуршал в темноте над Алиной: «Это пройдет…», – кто-то тихо шепнул ей на ухо. «…Это пройдет…», – далеким, приглушенным эхом отозвалось в ее голове. «Нет!», – словно ужаленная этой мыслью, вздрагивала Алина, – «не смей так думать!» – Приказала она самой себе, – «это не может уйти! Оно пришло, навсегда! Правда?!», – вглядываясь в его лицо, умаляла она, всеми силами стараясь услышать хоть слово в ответ. Уловить хоть мельком какой-либо знак. Но его немое изображение, все так же мило улыбаясь, безмолвно смотрело на нее с черно-белого куска бумаги. «Это все бред. Я не верю тебе! Он любит меня!», – с тревогой возразила она налетевшему неоткуда эху и, тряхнув головой, словно, стараясь выкинуть из нее эти мысли, отбросить их подальше в сторону и забыть про них, быстро вытерла мокрые от воды руки о лежавшие рядом полотенце, и снова повернулась к проектору.




* * *

– Тебе, какой рейс нужен, дочка? – Переминаясь, от холода, с ноги на ногу, обратился к Алине седовласый пожилой мужчина в толстом темно-синем пуховике и мохнатой ондатровой шапке-ушанке. – Я вижу, ты здесь с полчаса, как стоишь. Не замерзла еще?
– Нет. – Улыбнувшись, ответила Алина, тихонько пряча ладошки в рукава искусственной шубы. – Мне Ербогачен нужен. Сказали, вот-вот должен сесть, но информации еще нет.
– Так, прилетел уже! Сам видел, как выходили. Опоздала ты, дочка. – Печально покачав головой, ответил старик.
– Как опоздала?! – Воскликнула Алина. – Я же только что в справочном была!
Утром, как обычно, прослушав погоду по радио: «в городе -25, в районе аэропорта: -30», Алина оделась и, прибавив ко времени прибытия самолета время на дорогу и ожидание, минут за сорок до приземления, была уже в аэропорту. И все это время, бродя по заснеженной площадке у выхода со взлетного поля, вслушиваясь в еле разборчивый голос диктора о постоянно сменяющих друг друга то улетающих, то прилетающих самолетах, нетерпеливо ждала сообщение о приземлении нужного ей рейса. Вглядываясь сквозь морозную дымку в лица вновь прибывших пассажиров, она то и дело забегала в здание Аэрофлота к справочному бюро и получив в ответ: «Информация еще не поступала», вновь выбегала на улицу.
– Из Ербогачена, говоришь? – Услышав их разговор, откликнулся высокий, худощавый парень в темно-коричневой дубленке и вязаной шапочке-петушке на голове. – Точно прилетели. Минут десять как вышли. А что? Что-нибудь серьезное? – И он внимательно посмотрел на девушку.
И тут, громкоговоритель невнятным голосом сообщил, что двадцать минут назад совершил посадку самолет «ИЛ-24» следовавший из Ербогачена.
– Да нет. Ничего. – Немного смутившись, Алина, выдавив из себя улыбку, попрощалась с дедушкой и молодым человеком, и побежала на троллейбус, изо всех сил проклиная информационную службу Аэрофлота и, надеясь вернуться домой до Сашиного звонка.
Позвонил он вечером, часов в шесть, сообщил, что прилетел, что очень хочет видеть ее, сегодня, сейчас, и что уже едет к ней. Алина наспех оделась и, пулей выскочила из квартиры. Выбежав из подъезда на грушевую аллею, она помчалась к остановке. Было тихо. Аллея была пуста. Лишь изредка проносились мимо машины, оставляя за собой недовольное урчание, да лунный свет плавно струился с небес, шутливо играя крохотными резвящимися на морозе снежинками, облачая в серебряные переливы тонкий морозный иней на ветках уснувших деревьев.
Алина бежала вперед по пустынной аллее. Сердце бешено колотилось в груди. Щеки, от возбуждения предательски пылали румянцем. В те минуты она благодарила темноту, что спустилась на Землю, пустоту той заснеженной улицы, что встречала Алину в тот вечер. И вот, в самом конце аллеи, в самой глуби ее, появился стройный мужской силуэт, быстрым шагом приближавшийся к девушке. Шапка на затылке, расстегнутый пуховик… «Это он!», – стучало ее сердце, щеки еще больше запылали румянцем. На мгновение остановившись, она со всех ног бросилась ему на встречу. И словно долго таившееся внутри нее эхо, мечтавшее поскорей выскочить наружу, вдруг вырвалось из ее груди:
– Саша! – Чуть слышно прошептала она, крепко прижавшись к нему.
– Алина! Моя Алина! – Тихо произнес он, сжимая ее в объятьях. – Ну, что ты плачешь? Я же здесь. Я приехал. Не плачь. – И он ласково поцеловал каждую слезинку, выкатившуюся из ее глаз.
– Саша… – Глубоко вздохнув, словно в забытьи, бормотала она. – Я так скучала… Я не могу без тебя! Саша! Не могу! – Почти неслышно произнесли ее губы и тут же утонули в объятии его губ.
И снова она летела куда-то. И вновь вместе с ней рядом были его голубые глаза, его улыбка, его маленькие детские ямочки на щеках. И вновь он крепко обнимал ее. И запах! Его запах снова и снова обволакивал Алину, опьянял, унося от окружавшей ее пустой реальности. И снова, как тогда, летом Алине, словно маленькой девочке, вдруг захотелось спрятаться, сжаться в комочек и, уткнувшись носом в его свитер, никогда больше не разлучаться со своим возлюбленным.
Они еще долго стояли, боясь разомкнуть объятия, под свисавшими над нами белоснежными ветками огромных деревьев, облаченных в серебристое зимнее одеяние. Словно мягким. Нежным покрывалом, окутанные струившимся с небес лунным светом, они не замечали ни холода, ни падающих на них из черной небесной бездны крохотных снежинок. Будто не было тех невыносимо долгих месяцев разлуки.
– Саш, пойдем к нам, я тебя со своими познакомлю. – Немного успокоившись, сказала Алина.
– Не удобно как-то, – произнес он, боясь оторвать от нее взгляд.
– Ну вот, неудобно. – Улыбнувшись, передразнила она его. – Вспомни, что ты мне говорил, когда я с твоими знакомилась. Кстати, как они?
– Нормально. Привет тебе передают. Да мы к матери зайти можем. Она здесь на совещании, вместе со мной прилетела. – И он весело подмигнул Алине. – Вот завтра я за тобой зайду утром, вместе и съездим.
– Давай, – кивнула Алина, – а сейчас к нам зайдем, чаю попьем горячего, а то замерз, небось.


* * *

– Аля, послушай, он не любит тебя. – Словно вымаливая прощения у дочери за свои слова, пыталась убедить ее мать.
– Мама, прекрати! Ты не знаешь! Ты не можешь знать этого. – Будто туго сжатая пружина, в любую минуту готовая распрямиться, и бросится на защиты своей любви, выпалила Алина.
– Аля, пойми! – Не унималась мать. – Я видела его глаза. Я видела его взгляд, когда он зашел в квартиру. Он не ожидал увидеть ее такой.., – она быстрым угрюмым взглядом окинула гостиную, – такой маленькой в таком престижном районе. Он просто избалованный младший ребенок в семье, которому до смерти осточертела деревня. А тут ты подвернулась, да еще с квартирой в Академгородке.
– Нет. – Словно острые тонкие иглы кололи Алину ее слова. – Ты не права! – Отрезала она, – ты ошибаешься. Он любит меня. Он любит свой поселок, и не нужна ему квартира в городе. Ты ошибаешься, мама!
– Ты еще слишком молода, чтобы понять это. Я не пущу тебя туда в мае, и не проси.
– Мама! Я обещала! – Молила Алина.
– Другое дело, с подругами, на свадьбу к кому-то. А так, одну - нет.
– Мама, он любит меня. Если хочешь, почитай его письма… – Выпалила девушка, не находя другого подтверждения его чувствам. И вытащив из ящика письменного стола стопку аккуратно сложенных писем, положила их на стол. Затем, рванув в коридор, схватила висевшее на вешалке пальто.
– Ты куда? – Кинула ей вслед мать.
– Пойду погуляю, чтоб тебе не мешать. – Надев сапоги, и с шумом захлопнув за собой входную дверь, девушка вышла на улицу.
Яркий весенний луч солнца ударил в глаза Алине. Звонкой трелью заливался скворец на старой разросшейся березе, что раскинулась напротив подъезда. Словно подыгрывая его песенке, весело звенела капель с крыш домов. Хрупкие хрустальные сосульки, изредка срываясь вниз, неожиданно резким ударом литавр, разбивались об мокрый асфальт, оттеняя весенние звуки мелодий. Девушка медленно прошла в опустевший дворик между домами и села на низенькую деревянную скамейку. «Почему она мне не верит?», – спрашивала она себя, глядя на серый подтаявший снег, покрывавший площадку, – «Почему она не верит их чувствам? Ведь тогда, летом, он еще не знал, что я живу здесь, в престижном районе. И что здесь хорошего? Нет! Она не права. Она просто боится за меня. Но я уже взрослая, мама, взрослая! Как ты не можешь это понять?! И, в конце концов, мне решать, как жить и с кем». Погруженная в свои мысли, Алина молча сидела на скамейке, медленно выводя носком сапога полукруглые линии на талом снегу. «И как я могу не поехать туда в мае?! Ведь он ждет меня! Что я ему скажу? Что мама меня не пустила?! Бред собачий. Лепет младенца. Господи, что мне делать? Ведь он ждет меня!». Она тихонько встала, притопнув на месте, стряхнула с сапог тяжелый налипший снег и медленно пошла вдоль домов к грушевой аллее.
Ей нравилось бродить там, в тени огромных ветвистых деревьев, вдыхая аромат набухших, серо-зеленых почек, аромат пробуждавшейся природы. Нравилось, подставив лицо первым ярким весенним лучам, ловить уголками глаз нежных солнечных зайчиков, мелькавших сквозь раскидистые ветви. Весна. Как любила она это время года. Как ждала его поздними морозными вечерами,