Соло ножа

металлический привкус во рту, привычная боль от ушибов и навязчивое влажное постукивание между ног. Чем отвратительнее оно мне казалось, тем ярче и сильнее становилось. В общем, три дня продолжалась моя горячка, заставляя ненавидеть саму свою суть. Пока однажды утром я не открыла свежие глаза, а в голове не стало ясно. Я посмотрела будто со стороны на свои ощущения. Постаралась запомнить, насладить, попробовать на вкус, запах, запомнить цвет. Отрешилась от своих действий, наблюдала. А действия были гадкие, низкие. А чем гаже и ниже, тем слаще. И только потом, когда наступило полное понимание того, что только что произошло, я обнаружила в руке нож и шесть раз ударила его в живот, пока он спал.
– Просто обнаружила в руке?
– Не, я помню, что ходила за чем-то на кухню. А принесла нож, чтобы убить. А ты сам хорошо помнишь свой первый раз?
– Туманно.
– Расскажешь?
– Нет.
– Расскажешь, – улыбнулась она и поцеловала моё плечо. Я рассказал.
– Это была случайность. В отличие от тебя я совсем не помню ощущений. Точнее помню, что они были, и знаю какие. Однако фактически осталась сухая раскадровка со слишком яркими цветами.
– Слишком?
– Не перебивай. Тогда вот тоже с того началось. Посередь фразы она пьяненько прыснула в кулачок, а затем, уже не прячась, засмеялась, скаля белые зубы в ободе красных губ. Смеялась долго. Помню, как по вискам поползла маслянистая тушь. Несколько раз тряхнул её за плечи. Она стукнула зубами и, кажется, прикусила язык, а затем продолжила свой истерический смех. Тогда я взял в руки оба конца белого шарфа, высвободившегося из-под плаща, потянул. И тянул до тех пор, пока она не перестала издавать каких-либо звуков.
– Кем она была? – спросила девушка после недолгого молчания.
– Пьяной проституткой? – полувопросительно ответил я.
– А для тебя?
– Школьная любовь, прыщавая романтика.
К счастью больше на откровенность меня не тянуло. Её тоже, её тянуло туда, где ниже и гаже.

7

– Елена, – сказала она и протянула руку.
– Павел, – ответил он и поцеловал её пальцы.
Так началась новая история, длившаяся ровно столько, сколько было возможно, а именно, три недели, и закончившаяся так, как было возможно, а именно, смертью. Нож сыграл своё пронзительное соло, меняя хозяев, срезая, разрезая, потроша. Влажная, липкая внутренняя суть сквозь пальцы стекала на слишком белый, слишком яркий пол. Всё было как всегда, он плакал и блевал, она стонала и кончала. А нож играл. Сыграл на славу. Осталось в заброшенном доме давно сгоревшей деревни два мёртвых тела, скоро привлекших своим запахом свору голодных собак.
Конец

17.10.2012г