Как упоительны в России вечера

вздыхаем... Или нет - сначала вздыхаем, потом скидываемся? Не важно. Берём на всех несколько бутылок сухенького и шоколадку. Мы ведь все экономим, не забывайте. А если бы и не „экономили“, то, всё равно, у кого, скажите, рука поднимется вместо, положим, простенького, но все-же велосипеда купить махонькую коричневую бутылочку неведомого вкуса? Впрочем, судя по цене, вкус должен быть обалденным, из ряда, что называется, вон.
Галку мы поздравляли? Не помню. Должно быть, поздравляли - мы ведь по этому поводу собрались. Это же логично. И не сбивайте меня!
Вы следите, следите - сейчас многие себя узнавать начнут...
- Может, хоть попробуем буржуйского пойла? - неуверенно спросил кто-то, когда небольшая дешёвая „батарея“ на наших столиках опустела.
- Ну, если только по пятьдесят?
- А там меньше не наливают? - с надеждой поинтересовался самый трезвый.
Наиболее отчаянные попробовали.
- Ну как?
- Умереть, не встать! Ради этого стоило родиться.
А разве могли они сказать по-другому, подумайте! Деньги уже ушли - их не вернуть. Обидно.
Тогда попробовали остальные. Неудобно лохом-то сидеть в кругу „посвящённых“.  Дерьмо дерьмом, скажу я вам. Точнее, как дерьмо? Не хуже того, нашего, обычного коньяка, за „аж восемь двенадцать!“, на который взрослые и то раскошеливались только по самым великим семейным торжествам. Но и не лучше! Ничуть.
Однако джинн из бутылки уже выпущен, красная сигнальная ракета - „к атаке“ - взмыла в небо.
Скинулись снова. Уже на коньяк. Что мы, чмошники какие-нибудь, кислятиной давиться!
Потом, как говорится, „первый - пошёл“. Кто-то раскошелился на свою, личную, бутылку. Нет, конечно, на всех.
- Я угощаю! Гуляй, рванина!
Потом нашёлся второй „нувориш“. За ним третий. Я купил бутылку последним, когда первые девчонки уже потянулись к выходу. Быть может, я был самым жадным. Может. А может, благоразумным. А может, я уже тогда начал копить на хорошую гитару, не помню. Факт остаётся фактом: тормоза отказали даже у меня и я проставился. Последним из парней. А девушки, конечно, в косметике будущей себя не обделили. Заначили. Или, может, они просто пить ещё по молодости не умели - не дошли до нашей кондиции.



                               Приятное тепло:



 Поляки? Какие поляки? Ах, да, я обещал поляков! Были поляки. Ещё задолго до „моей“ бутылки были, задолго до бегства девушек; пока нам всем, дружным и сплочённым, было очень хорошо вместе, в уютных бархатных стенах.
 Были с нами рядом и америкосы, и другая всякая немчура, но я запомнил поляков. И немудрено: о чём с этими янками и фрицами базарить? Они, дурни, по-русски ни бум-бум. „Раша карашо!“. А наш школьный багаж иноземных наречий, сами знаете, каков! Это вы сейчас понимаете, зачем вам английский. Да и то не факт: я не раз видел соотечественников, настоящих искусников, на чистейшем русском мате объяснявших тамошним барменам и портье, в чём именно их проблемы. Но тогда, за „железным занавесом“ мы не могли даже представить себе более бесполезного предмета. Вот, разве что, „Информатика и основы программирования“.
Гляньте только, как оно обернулось! Я специальность свою „благородную“ позабыл, а за компьютером - как „чайник“ - день деньской сижу и с американцами по Скайпу байки травлю. Кабы знать...  
В общем, с „фирмачами“ разговор не заладился. После „хау-дую-ду“ и „гитлер-капут“ мы с глупыми улыбками разошлись по своим углам. Иное дело поляки. Они ж наши, родные! Их в школе учили целых две родины любить. Свою, само собой, и общую - Советский Союз. Нас, то есть, кормильцев.
Я сначала так и подумал, когда Вовку от поляков оттаскивал. Решил, он им за нашу Родину морды бьёт. Мол, слишком сильно они нас, кормильцев, объедают. И Генка рядом тоже кулаками, как молотами, машет.
- Из солидарности. - орёт.
Оказалось, вовсе не из солидарности с Вовкой, а из-за „Солидарности“. Паны, вроде как, по Генкиным словам, за „Солидарность“; а „Солидарность“, в свою очередь, против Советского Союза. А мы, дескать, за Советский Союз любого на лоскуты порежем.
Ну а я, как выпью, на удивление добрым становлюсь. Кот Леопольд из мультика - помните?
Что такое „Солидарность“ я понимаю смутно. Я газет не читаю. Но из „папиных“ новостей по телевизору до моего подсознания иногда действительно доносилось: что-то там в Польше неспокойно, какая-то солидарность бастует. Да, думаю, непорядок.
- Панове, как же так? - ласково, но строго вопрошаю я. - Как можно? Мы вас из пасти Гитлера вытащили!
- Нет, нет, добже пан, так не можно, это они не поняли! Мы очень любим Советский Союз!
- Так жахнем тогда, панове, за Советский Союз и международную солидарность трудящихся?
- Жахнем, так. - дружно кивают головами панове, не зная пока, на что соглашаются - жаргону русскому их в школе не обучали.
Они на всё согласны, лишь бы морду не били.
Мы и жахнули. По нашему, по-русски, с размахом... За их, правда, счёт. А что, сколько уже можно Союзу всех прихлебателей из Варшавского договора в одностороннем порядке кормить-поить? Пусть тоже проставляются - ишь!
 Я ведь тебе, мил друг, отчего про поляков начал рассказывать? Они, признаться, к моей любимой истории нифига отношения не имеют. Так, для антуража, думаешь? Или чтоб ты мне успел побольше в бокальчик добавить? Нет, не так. Я ведь с тобой не просто так, от неча делать лясы точу. Я как просветитель с тобой, назидательно. А просветитель, он что? Он свет в массы, дурында, он - истину! Философия - слыхал? Хочу, чтоб ты тоже проникся. Мне поляк такую штуку сказал - я на всю жизнь „завис“. Гениальное-то, действительно - просто. Вот оно, на ладони!
Уже и Польша давно не такая, и совдепии в природе не существует, а „постулат“ пана … - как его там? - по сию пору сверлит мне мозг, при одном лишь взгляде на сытые рожи за дубовыми дверьми кабинетов.
 Паны хорошие попались, задушевные. Когда задушевность беседы дошла до стадии „мир-дружба-жвачка“ и „ты меня уважаешь?“, один приобнял меня и задышал мне в ухо доверительно:
- Смотри, пан. У вас страна богатая, так?
- Так.
- А люди-то почему такие бедные?
- Мы не б…
- Проше, пан, не перебивай!.. У нас, в Польше, наоборот. Страна бедная, всем вокруг должна. А люди богатые... Так вот, скажи мне, пан, ответь, чья страна на самом деле богаче?
 Сука! Ну почему он прав?! Какой-то хренов пшпшмановский меня, советского студента, за пояс заткнул. Дьявол, а ведь точно прав пшек, на все сто прав. Какой бы ни была богатой и счастливой страна - не „индуцируется“ такое счастье и богатство автоматически на каждого жителя. Наоборот, настоящее, большое, вселенское богатство и счастье должно складываться из крохотных, микроскопических счастий и довольства миллионов песчинок, молекул, атомов, эту вселенную составляющих. Не поймут этого короли - не будет успеха в их королевстве. И любви верноподданной не будет. Никогда...

 
                                   Блаженство:


- Парень! Парень! - кто-то трясёт меня за плечо, - Ну ты и нажрался, придурок!
С трудом поднимаю налившуюся свинцом башку, пытаюсь сфокусироваться на непонятном объекте, доставляющем мне беспокойство. Вышибала, мать его!
- Нну? Тте чё нада?
- Дома спать будешь! Вали давай! - вышибала пробует оторвать моё безжизненное туловище от стула, наклоняясь прямо через стол, уставленный пустой посудой. Посуда возмущённо звенит. Похоже, она на моей стороне.
- Эй, уважаемый, не трогай его! Это со мной. - ещё один защитник откуда-то нарисовался.
Да, точно, а чего это я, собственно? Нас же много! Сейчас только свистну - мы так этого вышибалу уделаем! Оглядываюсь: ничего не пойму - кто все эти люди?! Ни одной знакомой физиономии...
- Давай, забирай свою хронь и топайте подобру-поздорову, пока я ментов не вызвал.
- Ладно, ладно, уважаемый - всё пучком, мы уходим...
Димочка, родное сердце! Наш пацифист. Нет, он и вправду пацифист. Среди всех молодёжных течений он выбрал самое мирное. Не знаю, почему - то ли пацифистские убеждения велели, то ли он сам по натуре такой отзывчивый - только он один из всех остался. Специально, понимаете! Чтоб за мной, слегка „уставшим“ и сомлевшим последить и, если что, проводить. А я с ним и не знаком ещё толком. Как-то я его, слегка странного на мой взгляд, сторонился.
 Дима молодец. Он не форсирует события, не выказывает никакого раздражения, он терпеливо ждёт. Дождался, пока я оденусь в гардеробе. Подождал окончания моей содержательной беседы с урной на каменных ступенях у входа в бар. Спокойно стоял у каждого куста, за который я заходил в поисках уединения. Сидел на скамейке и курил одну за одной, когда я прилёг отдохнуть у деревянного строительного забора за автобусной остановкой.
 Первый раз я услышал его голос, когда уже сидел в автобусе. Но что-то странное было в его словах и интонациях. Какая-то дикая агрессия. Так добрые знакомые не прощаются. В чем дело?
- Пустите! Вы не имеете права! Он со мной! Я сам его отвезу! Тогда и меня вяжите, фараоны! Товарищи, что же это делается?! Да скажите же вы им!
Разлепляю глаза. Два дюжих молодца руками и ногами отбрыкиваются от взбешённого пацифиста Димы, пытаясь выпихнуть его из автобуса.
Как я сюда попал? Почувствовал только, как какая-то неведомая сила оторвала меня от земли и устремила вверх, к небесам. Потом - шмяк, и тишина. Потом Дима заорал, как резаный...  
Навожу резкость: что за странный автобус? Какой номер? Без окон и с одной дверью. Именно её и пытается взять приступом Дима, а эти двое в сером его не пускают.
Ба, да это же менты! Едрить-колотить, я что, в „хмелеуборочной“?! Это так она выглядит изнутри?
Я протрезвел в один момент! Друзья мои, я вам верно говорю: хотите быстро протрезветь - надо сильно испугаться. Ну, хоть с пятого этажа спрыгните, что ли…
 - Пустите, дяденьки! Ну пожалуйста, я сам дойду!
- Сиди, пьянь!..
 Сижу…

                                          Истома:


Я сижу в большом помещении, окрашенном светлой краской. Недалеко от меня стол. За столом сидит человек в форме и заполняет какие-то бумаги. Иногда он бросает скупые фразы-вопросы небритым личностям синюшного вида, то и дело меняющимся за его столом. Затем личности бесследно исчезают за таинственной железной дверью. Когда дверь на секунду распахивается, чтобы проглотить очередную жертву, за ней слышны дикие крики и глухие удары. То и дело человек в форме отрывает глаза от бумаг и смотрит в мою сторону. Мне никак не понять, чем наполнен его взгляд: любопытством, жалостью, хищным азартом или ненавистью. Похоже, он не наполнен ничем. Глаза, как две серые оловянные безжизненные пуговицы. Приходит моя очередь. Человек в форме не зовёт меня и столу. Человек в форме сам подходит ко мне. Садится на лавку рядом. Раскрывает большой зелёный журнал.
- Документы есть?
 Ах, лучше бы я их потерял! Но я чувствую, как толстая пачка давит мне в левый сосок под карманом пиджака. Боже, почему ты не сделал так, чтобы я всё потерял, пока валялся под забором?! Дурак, зачем тебе ещё и паспорт сегодня понадобился, и зачётка? Студенческого мало? Идиот!
- Нету...
Зачем я соврал?! Сейчас обыщут - совсем худо будет. Побьют! Как пить дать побьют!
- Учишься?
- Учусь, товарищ милиционер...
Так, за дикцией следи. Это последний шанс. Сейчас поймут, что ты  не пьяный. Вдруг сжалится, а? Боженька!
- Я так и подумал... Фу-уф, где-ж ты набрался так? Приличный вроде мальчик.