Как упоительны в России вечера

Хоть самому закусывай. - Человек в форме помахал ладонью перед носом, - Коньячок?
- У старосты день рождения...
На жалость, на жалость дави! Господи, только маме с папой не сообщайте! Позор какой! Лучше пусть побьют!
- Фамилия? - человек приготовился писать.
- С... С... Смирнов.- вспомнил я, наконец, фамилию друга Славика.
На что я надеюсь?
- Имя-отчество?
- Вячеслав…
Мля, а какое у него отчество? Выбрал, тоже, имечко! Следи за дикцией!
- Э-э-э... Вячеславович.
Мудак! Дикция! Иваныч надо было! Зачем я это? Сейчас обыщут!
- Где учишься?
Зараза! Чего говорить? Они ведь в институт сообщат. Су-у-ука-а! А если отчислят?
За ночлег в вытрезвителе в ту пору полагалось неминуемое отчисление. Но наверняка я это выяснил много позже.
Армия... Отпраздновал, мля, день рожденьица...
- Адрес? - человек в форме изучающе посмотрел мне в глаза, - Хотя, погоди-ка, парень...
В его бесстрастных глазах впервые что-то мелькнуло. Какая-то искра.
Он уселся за свой стол и нажал какую-то кнопку.
-  Богданов, посиди за меня минутку, - сказал он вошедшему ефрейтору, - Мне с пареньком надо на пару слов.
Он вытолкнул меня за дверь. Не за ту, что недавно поглотила всех небритых помятых мужиков - за другую. За огромной бронированной дверью с глазком и амбразурой шелестел чёрный лес. Воля! У меня засосало под ложечкой. Что это? Расстрел при попытке к бегству? Я такое в кино видел. Сейчас скажет - беги, сука!..
- Деньги есть?
- Ннне понял?
-Деньги, говорю, не все пропил?
- Нет, нет, как же, вот, вот! - я судорожно выпотрошил все свои карманы.
- Негусто, - с сомнением протянул человек в форме, разглядывая в свете тусклого наддверного фонаря рваную трёшку и пересчитывая мелочь.
Сердце моё сжалось в крохотную недвижную точку.
- Ладно,- наконец решился человек в форме, - так и быть.
Сердце вновь ожило и заходило в утроенном темпе.
Человек сгрёб мелочь, оставив в моей взмокшей ладошке несколько самых мелких монеток. Душа-человек!
- Беги, сука!..
 Я в школе сотку из тринадцати не выбегал. Здесь я бежал так, что лучшие спринтеры с Ямайки оставались далеко за моей спиной и плакали мне вослед, размазывая солёные ямайские слезы по чёрным ямайским щекам. Я не просто бежал. Я бешеным зайцем петлял по едва освещённой луной аллее. Ветки хлестали меня, грозя лишить меня зрения. Я ждал выстрела в спину. Я не мог видеть, как равнодушно и медленно, с лёгким скрипом закрылась бронированная дверь за моей спиной. Я не слышал окончания фразы: „... и чтоб я тебя больше здесь не видел!“. Я убегал от преследования. Я спасал свою жизнь.
Вконец запыхавшись, я остановился. Куда дальше? Где я? Вокруг чернота, темень, мрак кромешный.
- Как у того ямайца в заднице!
Даже Луна скрылась в облаках. Я вдруг услышал странный шорох в кустах. Кожей почувствовал взгляд сотен глаз из черноты дремучего колдовского леса. Мурашки. Мириады мурашек по моей спине. И холодная-прехолодная струйка пота меж лопатками. Ужас обуял меня! Я глянул назад и увидел едва различимый свет фонаря. И я снова побежал.
Я побежал ... обратно.
 Гулкий металлический грохот разбудил окрестных ворон и белок. Я барабанил по огромной двери вытрезвителя кулаками и каблуками. Думаю, такого удивления человек в форме не испытывал за всю свою долгую милицейскую карьеру. Он всякое повидал на своём посту. Но такого! Чтоб люди во вверенное ему заведение сами просились?! Да не просто просились - ломились с криками, воплями и соплями! Может, его в дурку? Благо, тут недалеко.
- Дяденька! Дяденька! Где мы? Скажите!
Нет, пожалуй, вменяемый пока. Ужас в глазах неподдельный.
- Спокойно, парень! Вон туда, видишь - Светлановская площадь. Топай через парк по этой аллее, как раз упрёшься.
- Спасибо, дяденька! - всхлипываю я в ответ.
Бреду по аллее, плачу. Нет, ребята, я не от страха плачу. И не от радости. И не от горя. Ну как же? Вы что, пьяными ни разу не бывали? Я ни от чего плачу. Просто так. У меня „отходняк“ начинается.
А вот сейчас - засекайте время - метров через сто я обнаружу, что мой шарф - помните, я говорил, чтоб вы им полюбовались в гардеробе? - мой расчудесный длинный-предлинный, красивый-прекрасивый, тёплый-претёплый, подаренный мне два дня назад моей добрейшей распрекраснейшей мамулечкой шарф исчез.
Вот теперь ты прав. Теперь я плачу от обиды. Мне так себя жалко. Я такой бедный-несчастный!
А ещё я мудак! Распоследний козел! Ну как ты мог потерять шарф! Мамочкин подарок. Пьянь подзаборная! Правильно, тебя надо в армию, а там - под трибунал и расстрелять!
 Вот в таком „бодром“ расположении духа я вышел, наконец, к людям. Вернее, людей я не замечал абсолютно. Мне казалось, город вымер. Я один среди каменных стен. Взорвалась нейтронная бомба, обещанная американцами, и улицы опустели. Я посмотрел на часы: пол-одиннадцатого всего! Где все?! Я принялся ждать свой трамвай. Странно, они должны достаточно часто ходить в это время. Чтобы скоротать время, я придумывая себе различные занятия. Сторож в техникуме напротив, наверное, угорал со смеху, наблюдая за странным долговязым юношей на опустевшей, позабытой всем миром трамвайной остановке. То он зайдёт в телефонную будку и корчит рожи, расплющивая губы и нос о стекло, то пытается вскарабкаться на будку сверху, то сядет на корточки, то ляжет, то примется скакать на одной ножке. А то вдруг найдёт камень и швыряет им через дорогу.
- Это уже не шутки! Этак он мне стекло высадит. Может, в милицию?
Но юноша уже не опасен. Он с размаху хлопает себе по лбу и со всех ног бежит за угол, на соседний проспект.
- Придурок, мозги пропил! Как я мог забыть! Тут трамвайные пути вот уж год как чинят! Батя говорил, ветераны уже все редакционные телефоны оборвали во всех газетах. Иные до обкома дошли! И маме на работу приходится на полчаса раньше выходить.
 Успеть бы теперь на автобус. Ух ты, двенадцать без пяти!
Только я остановился немного перевести дух - глядь, автобус из-за угла. Номер? Мой! Догоню, ничего. Всего метров триста до остановки.

Вот вы говорите, чувство полёта, чувство полёта. Ах, это волшебное чувство полёта!..
Фигня, ничего такого я не испытал. После того, как мои ноги оторвались от поверхности, я очнулся снова только на земле. Фаза полёта прошла мимо моего сознания. А вот потом блаженство - да! Я лежал в дорожной пыли и блаженно улыбался. Я вам больше скажу: я улыбался самой широкой и идиотской из своих улыбок. Потом я заржал, как сумасшедший. Хорошо, что улицы пусты и никто меня не видит. Меня не видит даже сторож, оставшийся за углом. Он бы точно вызвал „дурку“, увидев своего недавнего знакомца юношу, катающегося в грязи и орущего дурным голосом:
- Да! Да! Ура!
Вы поняли?
Точно - шарф нашёлся! Он обнаружился в рукаве плаща, когда я попытался опереться на руку и подняться с земли. Ну да - я ведь так и сдаю обычно вещи в гардероб. Шапку и шарф в рукав - очень удобно. Но как можно было не заметить такую гору шерсти в рукаве, когда одевался, ума не приложу!
 Нет, я не буду жаловаться на строителей, которые „забыли“ закопать трубу под землю. Подумаешь, я ведь сам не заметил этого почти метрового препятствия на своём пути. Ни трубы в темноте не заметил, ни мостков через неё. Вон какие - аккуратные, широкие, со ступеньками и перилами удобными! Сам виноват!
- А вот и автобус. Я же говорил, что ещё один наверняка пойдёт!
 Исполненный счастья от обретения потерянного было навеки шарфа, я заснул, едва моя голова коснулась спинки впереди стоящего кресла.
Как вы понимаете, мои приключения не могли закончиться так просто. Мне ведь совсем не надо было ехать до самого автобусного кольца. Мне раньше надо было выходить. А водитель, редиска, разбудил меня только на конечной. Хорошо ещё в парк не увёз, и на том спасибо!
До дома пешком. А что делать!
Ключ в замок. Тс-с-с…
Главное, тихонечко, на цыпочках, едва дыша... Сейчас собака ещё хвостом колотить начнёт и визжать в голос от радости - точно родителей разбудит.
Нет. Не разбудила...
Они сами на пороге уже стояли!
- Мы всё знаем. Как ты мог?!
- Что мог? Я же говорил, что задержусь на дне рождения... - отчаянно пытаюсь я спасти свою шкуру.
- Как же так надо упиться, чтоб в вытрезвитель попасть! Как ты оттуда сбежал, кстати?- гнут свою линию родители.
- Какой вытрезвитель, вы чё? Мам, пап? Вот он я, здесь, с вами.
- Не отпирайся! Негодяй! Нам твой одногруппник позвонил, всё рассказал...
Гром среди ясного неба!
Хана, думаю... Как сказал бы неуловимый разведчик Штирлиц, этого предвидеть не мог никто. Дима? Добрый, заботливый Дима? Сдал с потрохами!
- Да вы что, пап, мам? Он пошутил. Розыгрыш, понимаете?
- Да как ты смеешь! Такими вещами разве шутят? Посреди ночи? Шуточки? У меня чуть сердце не остановилось.
- Ма, ну он у нас прибабахнутый слегка. А я ему вчера списать не дал, вот он обиделся. Чокнутый, понимаешь?
Здесь надо идти до конца. Тут не вытрезвитель. Терять уже нечего. В самом худшем случае меня ждёт небольшая взбучка и лишение сладкого.
- Нет, я слышал его голос. Он так взволнован был! Таким тоном не врут.
- Пап, ну он у нас артист. В самодеятельности участвует.
- Нет, я хочу с ним поговорить. Дай мне его телефон.
- Ну откуда у меня его телефон?!
Я театрально развёл руками и вздохнул. Впервые за последние три часа я сказал правду.
Вы бы знали, как это приятно - говорить правду, друзья!..

Согласитесь, гениальная фраза для финала? Для любого, не только в моей истории. Берите, пользуйтесь - дарю.
Но свою историю я не могу завершить такими шикарными словами. Иначе вы не узнаете, что случилось на следующий день.
Наутро я встал не сразу. Родители ушли рано, и я позволил себе немного понежиться в постели. Для того что я задумал не обязательно было рано вставать. Занятия в институте до трёх часов - куда спешить? Когда мозг перестал гудеть и вращаться в орбите черепной коробки, я спокойно встал, не торопясь умылся, почистил зубы, со вкусом выпил горячего кофе и поехал в институт. Я не брал с собой конспектов. К чему? Я успею только к окончанию последней пары.
Цель была другая.
Набить морду Диме...
Мой дорогой читатель! Я намеренно не ставлю в этом месте точку. Предоставлю тебе самому додумать развязку. По своему собственному вкусу. Побил ли я Диму? Или, глядя в его честные и чистые глаза, понял, что он действовал из самых лучших побуждений? Или я вообще в тот день в институт не успел? Тебе решать.
А моя история закончилась. И закончу я её, пожалуй, той самой фразой, которую чуть было сгоряча кому-то не подарил.
Вы бы только знали, дорогие мои, как это приятно - говорить правду!..


                                Послевкусие:

Коньяк я, кстати, только совсем недавно смог снова употреблять. Вкусная штука, доложу я вам! А до этого лет пятнадцать даже близко к коньяку не подходил. На дух не переносил!