Правосудие

седовласый. - Это мое дело. - Ну-у, - протянул человек с трубкой, - Если за это дело возьмется человек со стороны ... - Он же, не просто так, возьмется, - ухмыльнулся бородач. - Конечно, конечно, - покивал человек с трубкой. – Что вам для этого надо? - вмешался седовласый. - Тип машины, бортовой номер, время и место вылета, время и место прибытия. - Это все? - спросил седовласый. - Нет, не все. Но и этого, - очень немало. Вы можете дать мне такие сведения? - Сможем, - сказал человек в форме. - Что еще? - спросил человек с
трубкой. Лысый ястреб ухмыльнулся, - Пятьсот тысяч евро. Пятьдесят, - вперед.- Вы что? - седовласый нахмурился, - Мы боремся за свободу родины. - Да
брось ты! - махнул трубкой человек с трубкой, - Сумма немаленькая, надо посоветоваться, - он обвел взглядом присутствующих. - Зачем вам столько денег?- удивился толстый молодой человек. - У меня большая семья, - лысый ястреб
оскалился, - И большие траты. Если цена вас не устраивает, - всегда можно по¬искать кого-то другого. - Никто не говорил, что цена не устраивает! - повы¬сил голос человек с трубкой, - Но решение должны принимать все и в тратах дол¬жны участвовать все. Я "за", - он твердо посмотрел на толстого молодого человека. Тот покряхтел и кивнул, - Ну, если поровну, - я согласен. - За ним, по очереди, наклонили головы все. Седовласый, - тоже. - Но имейте ввиду... - начал, было, он, подняв голову. - Да он и сам все знает, - ухмыльнулся бородач.
Выйдя из бункера, лысый ястреб сел в машину и поехал через центр, - так бы¬ло намного безопасней, чем красться по окраинам. В центре, он мог опасаться
только иностранных оккупантов, от которых хранил надежный аусвайс, а на окра¬инах его не охранил бы ни бог, ни черт, от родного брата.
Он ехал по главной улице города, поглядывая на его неоновую похоть, и раз-мышлял о том, что еще лет десять назад с удовольствием поразмышлял бы о том, что хорошо бы уронить "боинг" или два "боинга" на головы этих свиней. Но сей¬час он был уже очень далек от такого ребячества. Теперь-то он знал, что ликующих нет, что улыбка и гримаса боли - одно и то же и что лучший способ на¬казать любого урода - это позволить ему домучиться до конца. Он разучился не¬навидеть, его уже не поражала собственная мизантропия, и даже тошноты не было. Со времен Авраама и Иакова не было пророка, который не обличал бы людей и че¬ловечество. Со времен Будды, Пифагора и Лао-Цзы не было мудреца, который насмеялся бы над человечеством и не презирал его. Такое количество умников, само по себе было, - маленьким человечеством, и кто он был такой, чтобы испы¬тывать тошноту или считать себя мизантропом?
Он смотрел на обагренные неоном и запятнанные зеленью неона лица, каждое из которых, могло быть отчеканено на монете, - как символ денег и, думая о том, что все они умрут мученической смертью от тысячи и одного наслаждения, заплатив за каждое - и за отсутствие каждого из них. Он думал о том, что Содом и Гоморра будут возникать снова и снова, что даже Господь не может справиться с неутолимой жаждой человеков, - платить и что человек, чье лицо отчеканено на монете, - платит и за грехи Господа.
Он ехал через ад, легко лавируя в потоке машин - и верил в Бога, верил про¬рокам - и ненавидел их всех, не имея сил ненавидеть человечество.
На выезде из города его встретили два, усиленных стальными щитами "УАЗа" сопровождения, - здесь время "мерседесов" заканчивалось.

Глава 31

Пост горел. Этот пост называли, - блокпостом, но, на самом деле, он ничего не блокировал. Он находился на пересечении трех дорог, но по этим дорогам ни¬кто не ездил, кроме армейских колонн, местные жители предпочитали пробирать¬ся полями и проселками.
Атака была основана на точном расчете времени и сил противника. Пост был расположен всего в двенадцати километрах на юг от охраняемой зоны аэродрома, и охраняемой, как зеница ока, - он являлся главным транспортным терминалом оккупационных войск. Но там не было места ни для одного боевого вертолета -  инфраструктура предприятия и так работала с большой перегрузкой, принимая, как военные, так и гражданские транспорты, одновременно являясь и базой для эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Отдельные машины, которые могли находиться там или в радиусе 40 км от точки атаки, не были штурмовыми, нахо¬дились в распоряжений отдельных чиновников и не могли быть использованы для контратаки. Ближайшее же подразделение, имевшее в своем составе боевые верто¬леты, находилось в 42 км от поста. При скорости в 300 км/час и 5 км/мин., при благоприятных погодных условиях и нормальной видимости, вертолеты могли достичь цели за 8,4 мин. - с момента вылета, а не с момента получения приказа. Вблизи поста и поперек вероятного направления вертолетной атаки, проходила линия высоковольтной передачи, что затрудняло маневр, - особенно, в сумерках или в темноте. Наземный подход со стороны аэропорта легко блокировался, - на дороге был автомобильный мост. Со стороны города, любое, дислоцированное там подразделение, не могло преодолеть расстояние в 25 км, намного ранее, чем за 16 минут, даже двигаясь со скоростью до 100 км/час, что являлось пределом для бронетехники. Третья дорога, - на юг, была свободна от миротворцев на про¬тяжении 70 км, этот отрезок контролировался никчемной местной полицией, и его можно было не принимать в расчет, в расчетах, где счет шел на минуты.
Но кроме дорог существовало еще и бездорожье, а кроме воздушного простран-ства, существовало еще и урбанизированное пространство, забитое полувымерши¬ми поселками, сдохшими предприятиями и свалками, вперемешку с лоскутами то ли полей, то ли огородов, купами больных деревьев, терриконами и изрезанное во всех направлениях загаженными речушками и балками. Это была, - Зона, здесь да¬же ворона не могла высмотреть себе поживу, если не была местной, здесь ориен¬тировалась только крыса, выросшая в этом мусорнике. А в этой зоне, примыкав¬шей к посту с востока, можно было укрыться от наблюдения сверху и, зная ходы, выйти из десятикилометровой зоны прочесывания за двадцать минут, - если исполь¬зовать лошадей.
Пост был атакован в сумерках, при низкой облачности и сильном боковом ветре - вертолеты прибыли, не через 8, а через 24 минуты. Машины, поднятой по тревоге охраны аэродрома, сразу встали у взорванного моста, - в семи километрах
от места событий. Войска из города не прибыли вообще, - руководство посчитало,
что вертолетного десанта вполне достаточно. Один из вертолетов разбился, зацепившись за высоковольтную опору. Остальные, высадив десант, веером ринулись на перехват, - но лошади уже четыре минуты уносили всадников, вне пределов ви-димости того звена, которое полетело в правильном направлении. В воздухе, над аэродромом, что-то вспыхнуло. Опускалась ночь.
Когда, оставшиеся в живых десантники, приблизились к форту, там ничего уже не было слышно, кроме треска огня. На них уставились одиннадцать голов, наса¬женных на колья, воткнутые в землю, в носу у каждой, висел жетон с личным но¬мером. Сильно воняло паленым мясом. Горело одиннадцать сваленных в кучу тел, обезглавленных и политых бензином.
Получив сигнал, охранники из аэропорта, развернулись и помчались назад. Но их помощь была уже не нужна. Не нужна была и помощь медиков, - никого не оста¬лось в живых, в обломках "боинга", рухнувшего в окрестностях аэродрома, не до¬тянув до посадочной полосы.
А в двух километрах от охраняемой зоны аэродрома, догорал в посадке "газ" с надписью "аварийная" на борту и трубой от использованной ракеты внутри, а сумасшедшие кони, пренебрегая правилами игры, уносили всадников через шахматную доску полей, насквозь пронизывая ограничительные линии лесопосадок.

Глава 32

- Я их не люблю, - сказал он. - За что? - спросил Большой Бум. Они сидели в павильоне во дворе усадьбы, и пили великолепный кальвадос, почти черный от выдержки в настоящей дубовой бочке, не чокаясь и закусывая его салом с хлебом. -А ни за что, - ответил он, - Я мог бы привести тысячу причин и аргументировать
их очень логично. Но формальная логика не имеет никакого смысла на войне. В
счет идет только результат. А результат определяется количеством ума и коли¬чеством злости, которое ты в него вкладываешь. - Ум, - это и есть логика, - воз¬
разил Бум. - Ничего подобного. Логика ограничивает ум. А то, что большинство людей называет умом, - это просто, хорошо подвешенный язык. - Не правильно говорите, - Бум смущенно ухмыльнулся и потер подбородок, ему было неудобно возражать начальству, но он был честен от природы и притом, странное дело, совсем не глуп. - Не правильно? Разве мы не правильно рассчитали атаку на блок-пост? Но мы погнали лошадей, когда можно было и не гнать, и Макс свернул себе шею оттого, что лошадь попала ногой в кротовину, которая могла там оказаться в любом случае. - Это случайность, - Конечно, случайность. Вся наша жизнь, - случайность. Нам кажется, что мы ограничиваем случай, поверяя ее логикой, но это самообман. Мы просто перенапраляем вектор случая б сторо¬ну, где уже не можем ничего предвидеть, - ногой в кротовину. - Нельзя не пла¬нировать операции. - Нельзя. Нельзя не думать. Нельзя не жить. Но жизнь рабо¬тает не по законам нашего душния, вот в чем дело. Мы ищем потерянные часы под фонарем. Находим, если они там есть. И не находим, если их там нет, - но продолжаем искать. Это и есть процесс логического мышления, - всегда искать под фонарем. - Фонарь, что ли, разбить? - ухмыльнулся Бум и плеснул себе в рюмку. - Тогда ты или ослепнешь или научишься видеть в темноте. - Я уже ви¬дел, как вы двигаетесь в темноте, - серьезно сказал Бум, - Очень впечатляет. Мы бы налетели на тех желто-синих баранов и заплатили жизнью, если бы вы не уню¬хали их с расстояния в пятьсот метров. Откуда они взялись, гады? Что они там, вообще, делали? - Они перегружали ящики из одной машины в другую, ты что, не видел? - Нет. Мне бы ваше зрение. Этому можно научиться? - За все надо платить. Я заплатил тем, что не различаю в темноте, где бараны, а где волки. Вот почему, я не люблю американцев. Не потому, что они хуже или лучше наших баранов, наши бараны намного опаснее, чем их волки. Я не люблю их за то, что они есть и не имею причин врать себе, придумывая обоснования. - Поэ¬тому, вы отрезаете им головы? - помявшись, спросил Бум. - Нет, не поэтому. У меня нет к ним ненависти. У меня есть трезвый расчет. Американцы, более дру¬гих, привыкли к безнаказанности. Испанца, не говоря уже о чехе, дома будут гнать, как гниду, если он убьет здесь ребенка. А американца никто не осудит. У них другие стандарты для других народов. Та же психология, что и у цыган¬ского племени. Только это цыганское племя, не такое бесшабашное и разрослось до масштабов империи. Американский индивидуализм, - это миф. Их там всех дела¬ют на конвейере. И они привыкли безнаказанно убивать, зная, - что империя за¬щитит. Вот почему, их надо приучать к персональной ответственности за содеян¬ное - Это касается любого солдата, который надевает форму, как маску демона, принимающую на себя моральную ответственность за зло, - но американца, это ка¬сается более других. Сильные мира сего придумали форму, чтобы превратить сво¬их солдат в легион демонов, но американцу форма нужна менее других, - он и так безлик и бесстыден. Поэтому, он должен увидеть свое лицо, надетое