сути, и нечего. Вот так…
– Опять драка в Верховном Совете;
– Милиционеры уездного городка забили до смерти задержанного;
– Тарифы на коммуналку таки подымут, но через месяц;
– Мать оставила ребёнка возле мусорного бака. Бомжи нашли. Больница. Спасли.
К горлу начала подступать тошнота. Казалось, какая-то сила начинает выворачивать мой желудок наизнанку. Два варианта: либо я сейчас вырву, либо отключу телевизор. Выбрал второй вариант. Восьмой час. Спать не хочется. И чем заняться? Включил компьютер. Интернет. Начал листать новостные сайты. Заметил, как возвращается тошнота. Включил музыку. Минут двадцать просто сидел и слушал. Взял книгу и завалился в кровать. Удивляюсь, третий или четвёртый раз перечитываю «Мастера и Маргариту», – не надоедает! Булгаков, – гений! Дочитал до того места, где Маргарита громит квартиру критика Латунского. Подумал, Булгаков, вероятно, сам был бы не прочь устроить подобное не одному критику. Стало как-то легко, спокойно. Окунулся в безмятежность. Отложил книгу. Выключил свет. Сплю.
– Алекс! Алекс! Просыпайтесь! – откуда-то из-за зазеркалья, из небытия доносился в мой спящий мозг голос. Включилось сознание. Кто-то легко и аккуратно тряс меня за правое плечо. Я приоткрыл глаза и увидел перед собой лицо Максима.
– Алекс! Доброе утро! Завтрак на столе! Как спалось?
– Доброе утро, Макс! Спасибо! Замечательно! Простите, а где я мог бы умыться?
Максим отошёл к соседней стене и произнёс, – Ванная комната! – с еле слышным шорохом часть стены словно провалилась внутрь на несколько сантиметров и отъехала в сторону. Я попытался заглянуть в проём, но увидел только какие-то неясные очертания.
– Свет в ванной комнате! – услышал я за спиной голос Макса и проём озарился.
– Вау! – вырвалось у меня, – Шикарная у Вас ванная, Максим! В наше время далеко не у всех было джакузи.
– Ну, это не совсем джакузи! Это, своего рода, тоже робототехника. Она может менять форму и трансформироваться по Вашему, вернее, моему, желанию. Умывайтесь быстрее, Алекс! Завтрак стынет!
Я привёл себя в порядок и вышел из ванной комнаты.
– Закрыть ванную комнату, – отдал команду Макс, и стена вновь стала абсолютно цельной, – Прошу к столу, Алекс! Вы не против завтрака в английских традициях?
– Овсянка, сэр? – вырвалась у меня стереотипная реплика из экранизации произведений Артура Конан Дойла.
– Ну, почему же сразу, – овсянка? – улыбнулся Максим, – Нет, Алекс! Я предлагаю Вам яичницу с беконом. Кстати, хотите чаю с молоком или кофе?
– Если можно, – кофе! Он у Вас просто великолепен! – я пошёл к журнальному столику, который был сервирован в английском стиле. Запах жарёного бекона пробудил во мне чувство голода.
– Разрешите присесть? – обратился я к Максу, остановившись у того же кресла, в котором вчера, как мне казалось, я просидел почти весь день.
– Кончено, Алекс! Конечно! Прошу Вас! Приятного аппетита!
– Благодарю, Максим! И Вам, – приятного аппетита!
Мы поели и, пока Макс давал указание своим кулинарным роботам приготовить нам кофе, я решил взять инициативу в свои руки.
– Спасибо, Максим, очень вкусно! Вы не будете возражать, если мы продолжим разговор? Если честно, у меня целый ворох вопросов к Вам накопился.
– С удовольствием, Алекс! Давайте продолжим! Мне очень интересно с Вами беседовать! – я поймал себя на мысли, что начинаю воспринимать добродушную улыбку Макса как нечто само собой разумеющееся. Интересно, смогу ли я вот так вот, просто, улыбаться? Просто улыбаться? А это просто? Я отогнал от себя мысли об улыбке и начал с того, что меня в данный момент наиболее интересовало.
– Максим, если я не ошибаюсь, Вы вчера высказали мысль, что зло, насилие, – продукт недоразвитого человеческого сознания.
– Да! Именно так!
– Так вот, к вопросу о развитости и недоразвитости сознания… Вы упомянули о некоем законе «Высшего разума»? То есть Вы верите в существование Высшего разума? Ваше общество религиозно?
– Алекс, говоря о религиозности, мне, видимо, необходимо сделать некоторые пояснения. Видите ли, у нас нет церкви в Вашем понимании…
– Это что? Ещё одно проявление необольшевизма? – азартно, но не очень вежливо, я позволил себе перебить Максима, – Вы тоже взорвали все храмы?
– Простите? Алекс, у Вас прослеживается какой-то странный радикализм в суждениях. Почему мы должны были взрывать храмы? Я Вам говорил вчера, что мы очень трепетно относимся к своим традициям. Все храмы не только не взорваны, а, напротив, отреставрированы и находятся в прекрасном состоянии. Я имел в виду церковь не как культовое сооружение, а как институцию. В Ваше время, если я правильно запомнил то, о чём читал в МИСе, церковь представляла собой некоторую посредническую организацию, очень смахивающую на бизнес структуру, зарабатывающую на посредничестве между Высшим разумом, или Богом, как было принято его именовать в Ваше время, и отдельными людьми. Немногочисленная часть общества, по неизвестным никому причинам, почему-то считала себя вправе такие посреднические услуги оказывать остальному обществу, причём далеко не бесплатно. Мне было любопытно, почему большинство людей в Ваше время не только соглашались с существованием этих «посредников», но и к тому же, безропотно оплачивала их безбедное существование.
– Ну… Это, если Вам будет угодно, такая многовековая традиция…, – я попытался вступиться за своих современников.
– Вряд ли это возможно объяснить многовековой традицией, Алекс! То, что Вы в Ваше время называли религией, больше соответствует такому понятию как «мракобесие». «Верные верующие»… «Неверные»… Это формировало дополнительную основу для разделения людей, для насилия. И «посредников» Вы терпели и ублажали не из-за традиции, а из-за страха. Вы боялись! Вы боялись жизни, потому что воспринимали её как тяжёлое и непонятное испытание. Вам прививали с детства чувство греховности Вашего существования и убеждали, что за вот эту вот «греховность» Вы будете расплачиваться. И Вы боялись смерти, потому что не знали, что там, – за чертой и какова будет она, – расплата за «греховность»? Разве это не мракобесие?
– Не знаю… Может быть… Мне сложно Макс, вот так сразу с Вами согласиться! В чём же тогда состоит Ваша религиозность? – я чувствовал себя как цивилизованный человек, которого оппонент, абсолютно аргументировано, обвинял в совершеннейшей дикости.
– Поймите, Алекс, в нашем обществе нет насилия, нет лжи, нет жадности, нет трусости, нет зависти, нет глупости, нет лени, – всего того, что Вы легко можете отыскать в своей эпохе. И поэтому, – у нас нет страха! Нет страха жизни, потому что жизнь – это не испытание и страдание, а радость и возможность творить! Нет страха смерти, потому что смерть – это не исчезновение, а изменение формы! У нас нет противоречия между религией и наукой, потому что именно наука доказала существование души, как некоего индивидуального осознающего, мыслящего поля конкретного человека. И когда человек умирает, это поле, нечто наподобие разряжённого плазмоида, постепенно сливается с общим полем Высшего разума, дополняя, обогащая его выполнением своей миссии здесь, на Земле. Именно поэтому на Земле сейчас существует единая религия, – религия Любви. Именно поэтому нет «верных верующих» и «неверных верующих»! Именно поэтому нет никаких посредников! В них, просто, нет никакой необходимости! Соответственно национальным, этническим традициям мы сохраняем свои храмы. У каждого народа они имеют свои особенности в архитектуре, во внешнем и внутреннем оформлении, в музыкальном сопровождении или в его отсутствии. Вот это и есть традиция! И называются они у нас традиционно, – церковь, костёл, мечеть, синагога и так далее. Всё это, – храмы, в которые любой человек может прийти и приходит общаться с Высшим разумом, Абсолютом, Богом, Аллахом, Иеговой, Дао. Все эти и другие названия сохранились ещё с Вашего времени. Только, – нет никаких посредников! Зачем? У нас есть смотрители Храмов. Они поддерживает порядок, следят за тем, чтобы Храм всегда был в надлежащем состоянии, в надлежащем виде. Но это… Это обычная работа. Это, – не бизнес на людском страхе!
– Понятно… Ну, почти понятно… Значит… У Вас, – религия, религия Любви, а у нас, – мракобесие! Любопытно… Очень любопытно…, – делая паузы между фразами, я искал что-то, что дало бы мне возможность поспорить с Максимом, разрушить его спокойную уверенность. Но! Это «что-то» я так и не нашёл.
– Хорошо, Макс! Давайте сменим тему. Прозрачность денежных потоков, отсутствие банковской тайны, единые мировые электронные деньги, отсутствие секретности, измененное право наследования, фактическое отсутствие частных собственников различных производственных мощностей, встроенные сенсорные чипы во все материальные блага, – это, так сказать, технические условия того, что в Вашу эпоху отсутствуют насилие, убийства, грабёж, воровство и всяческая иная преступность, так?
– Да! Совершенно верно! – Максим добродушно улыбался, глядя на меня, – Этот ряд, вероятно, можно было бы продолжить, но, в целом, Вы абсолютно правы, Алекс! Я Вам уже говорил, – с Вами приятно общаться!
– Благодарю! Если мне не изменяет память, Максим, Вы вчера говорили, что ещё одним серьёзным фактором, который способствовал исчезновению насилия, есть воспитание, так ведь? Что именно Вы имели в виду?
– Знаете, Алекс, а ведь ваш вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Вы правильно отметили основные из тех технических изменений, который позволили нам построить человеческую цивилизацию, но в течение многих лет все эти изменения происходили с огромным сопротивлением со стороны некоторой части человечества. Многие люди были абсолютно не готовы к таким изменениям чисто психологически. Они родились и выросли в системе искривлённых, искаженных ценностей. Они привыкли жить в тени, обеспечивать своё существование, своё благосостояние за счёт неправедных и, по сути, преступных действий. Они не умели жить по-другому и что, наиболее печально, не хотели учиться жить по-другому. Попробуйте Алекс, представьте себе человека, который ничего в этой жизни, кроме как убивать, воровать, обманывать не умеет и вот такой человек попадает в общество, где просто не существует никакой, даже иллюзорной, необходимости совершать такие действия и, кроме того, не существует технических возможностей для осуществления всех этих преступных деяний. Что чувствует этот человек? Что с ним будет в этом обществе? Очень, очень не просто ответить на эти вопросы! На протяжении многих десятилетий лучшие психологи, социологи, педагоги искали нужные, правильные, эффективные решения этих проблем.
– Ну, это, – понятно! – я и сам не заметил, как у меня вырвалась эта фраза.
– Понятно? – переспросил, улыбаясь, Макс, – Возможно, что проблема понятна. Но вот найти ей решение было не просто! Ещё задолго до Вашей, Алекс, эпохи психологи, например, родоначальник психоанализа Зигмунд Фрейд, да и многие другие, определили то огромное значение, которое представляет для будущей
