Чудаки из города на букву М

идет бедный еврей к раввину за советом. «Помогите, ребе! Что говорит по этому грустному поводу Талмуд?». И опять читает раввин Талмуд: «Если у бедного еврея шесть детей, и у него уже отсутствует один бейц, а его жена все же беременна седьмым, значит, бедному еврею нужно лишиться второ-го бейца». Куда деваться? – Повздыхал бедный еврей, и отрезал себе второй бейц.
А жена опять беременна.
В третий раз идет бедный еврей к раввину.
Достает раввин Талмуд и читает: «Если у бедного еврея семь детей, и у него уже отрезаны оба бейца, а жена беременна восьмым - значит, не тому ев-рею отрезали бейцы».
Пополнение семейства закончилось на десятом маленьком Сливе, и отхо-дом матушки Самуила Ароновича в лучший мир. Самуилу Ароновичу исполни-лось тогда пятнадцать лет. Это было время начала расцвета виниловых пласти-нок. Пластинки недосягаемых тогда западных ансамблей стоили сумасшедших денег. Тысячи отечественных меломанов сбивались с ног в поисках денег на пластинки. Но Самуил Аронович не был бы Самуилом Ароновичем, если бы мыкался в общей массе, а не пошел другим путем.
Этот другой путь пролег через научную библиотеку города М, где доско-нальнейшим образом Самуил Аронович изучил производство винила. В домаш-них, а стало быть, имеющихся у каждого, условиях он наладил производство пластинок. И вместе со своим другом Изей Белгородским они начали зарабаты-вать вполне приличные деньги. Пластинки, правда, получались хрупкими и легко ломались, но, тем не менее – они были.
Деятельность их содружества была прекращена работниками Отдела борьбы с хищением социалистической собственности. Хотя, видит Бог, друзья и в мыслях не держали ее расхищать.
Пересидев какое-то время в тиши, и выждав, пока улягутся волнения со-циалистической общественности, у которой расхитили собственность, Самуил Аронович с Изей Белгородским обратили внимание на то, что в моду входят оч-ки в металлической оправе «Мона Лиза». Стоили они на руках – а о магазинной продаже и помину не было – обворожительно дорого. И вновь копания в биб-лиотеках, и, вновь, поиски материалов. А дальше - изгибание проволоки, изго-товление трудных в производстве петель, вырезание стеклышек… Словом, не далее, как через месяц, жители города М щеголяли в новеньких очках, а обога-тившиеся за их счет Сеня с Изей давали показания перед прокурором. От даль-нейшего развития криминального сюжета обоих спасла армия.
Служил Самуил Аронович честно, в званиях повышался регулярно, и ес-ли бы не тревога за оставшуюся дома супругу, то два года, отданные отечеству, можно было бы считать вполне безоблачными. Мы забыли упомянуть, что Са-муил Аронович к тому времени женился.
Однажды в армии Самуил Аронович получил от жены письмо, в ко-тором она беспокоилась о том, что на дворе весна, а огород вскопать некому. Самуил Аронович ответил жене пылким посланием с коротким постскриптумом. Постскриптум сообщал, что слышал-де Сеня от Леночкиной мамы, когда та была жива, как перед революцией, во дворе их дома Леночкин дедушка закопал банку из-под «Монпансье» с золотыми червонцами. Ко времени получения Леночкой письма от мужа огород их был вскопан и перелопачен по последнему слову техники.
Придя из армии, Самуил Аронович вспомнил, что какой же еврей еще немножечко и не шьет? И он решил немножечко шить джинсы. Почти тридцать лет прошло с тех пор, но и сейчас встречает иной раз Самуил Аронович свою продукцию на постаревших и одряблевших задницах сверстников.
Когда он сшил джинсы для секретарши директора агрегатного завода, это решило его дальнейшую судьбу. Секретарша, будучи в полном восхищении от новых штанов, в одну из теплых минут что-то такое нашептала своему голому патрону о Сене, что через два года Самуил Аронович, никогда до того в Партии не состоявший, всплыл в должности парторга агрегатного завода.
А дальше все уже было делом времени.
О нынешних высотах партийного роста Самуила Ароновича, правда, в несколько иной партии, мы уже имеем представление.
И знаем также о Юлиане, которого прибило к Симе с Цезиком в изрядно отощавшем виде гипнотической волной.




Следует только добавить, что Изя Белгородский, не будучи, подобно дру-гу, остановлен партийным билетом, продолжил изыскание дензнаков на всей предоставленной ему территории Советского Союза. Впоследствии, когда оте-чественные дензнаки потеряли свою актуальность, Израиль Маркович поддался общему еврейскому порыву, выраженному в десятисловии «Я не знаю, о чем вы спорите, но ехать надо», и  направил свои вожделения по другую сторону Ат-лантики.

   ГЛАВА 15
           После пробуждения…


А что же тем временем происходило в квартире Симы, который, как мы помним, вдруг обнаружил в себе неожиданный дар?
А в квартире Симы подходило время пробуждения загипнотизированных.
В ожидании такового, Сима подошел к окну.
За окном мальчик лет девяти сидел на лавке, и усердно занимался очищением своего носа.
Мальчик старательно свербил пальцем в носу, и потом долго и внимательно изучал на кончике пальца все, что добыл из носа. Этот столь характерный и известный всем жест живо напомнил Симе о дне, когда его покидала спящая ныне Эсмеральда Энверовна.
Сима взывал тогда к ее разуму, почему-то особо акцентируя на том, что она бу-дет сожалеть о потере фамилии Бесфамильных. Но Эсмеральду Энверовну, похоже, не слишком испугала перспектива этой потери.
-Да пальцем делают твоих Бесфамильных, - уничтожающе хохотала она. – При-чем, не так, чтоб хоть пальцем, но нормально. А вот так, вот так, вот так! - и она стала брезгливо отирать пальцы о подоконник, как если бы на них, и правда, оставалось что-то, чем так неудачно делали Бесфамильных.
Воспоминание, так жизненно подсказанное ковыряющимся в носу мальчиком, подстегнуло Симу к дальнейшему действию.
Он обернулся к спящим и, контражуром чернея на фоне окна, зловеще и громко воскликнул:
-Встать!
Но эффект восклицания был смазан отвратительным фальцетом, пробившемся на слоге «-ать».
Наверное, в результате Симиного визга пробуждение спящих получилось тоже как-то в два этапа. Сначала тяжело отворила насупленные из-под бровей веки Эсме-ральда Энверовна. Затем, пища, как поросенок и потягиваясь, захлопал на мир обалде-лыми глазами Цезик.
Но вскочил он быстро. Правда, его слегка качнуло, но он тут же восстановил утерянное равновесие.
Эсмеральда Энверовна, напротив, продолжала оставаться в кресле расплывшей-ся желеобразной субстанцией.
-Я что, заснул? – с удивлением спросил Цезик, выковыривая и сплевывая за-стрявшие в зубах кусочки раковин улиток.
-Чуть-чуть, - подтвердил Сима, стараясь не глядеть в Пегасовские глаза.
Пегасов густо отрыгнул, и тут же, смутившись присутствием Эсмеральды Энве-ровны, которую, впрочем, еще не окончательно посетило сознание, пояснил:
-А «Смирновскую»-то, похоже, гнали из картофельного самогона. - И он сплю-нул что-то отвратительное коричнево-грязное, полагая это за непрожеванный кусок чебурека. Откуда ему было знать, какое невероятное количество разнообразнейшей гадости прошло через его многострадальный желудочно-кишечный тракт уже после потребления продукции чебуречной «Вдова капитана». Впрочем, то, что сплевывал Цезик, давало хоть какое-то объяснение такому странному наименованию пункта пита-ния.
В это время в коридоре раздался звонок телефона. К телефону подошла Этя Львовна и голосом, напоминающим прошлогодний зефир, произнесла:
-У аппарата…Стихи?… Нет, никаких пегасов здесь нет, вы ошиблись …
Договорить ей не дал выскочивший в коридор Цезик. Он вырвал из сухонькой ручки Эти Львовны трубку, и заорал в нее:
-Нет, нет! Все верно! Вы попали туда!
Этя Львовна с возмущенным недоумением, сопровождаемым дробным потряхи-ванием подбородка, взирала на атаковавшего ее оборванного самозванца. Но Пегасов, нимало не будучи этим смущен, продолжал орать в трубку:
-Да! Пятидесятилетие? Отлично! Сколько? Двадцать рублей за страницу? А если больше страницы? – Тоже двадцать? Конечно, поэт! Кто же еще, по-вашему? Ну и не водопроводчик! Да, завтра в пять! Договорились!
Пегасов положил трубку и потер руки. Тут он, наконец, обратил внимание на продолжавшую возмущенно трясти подбородком Этю Львовну. Поддавшись какому-то приливу энергии, вызванному, наверное, поеданием улиток, он вдруг показал пожилой женщине язык. В ответ Этя Львовна сложила на груди ручки, а Пегасов, не давая никаких объяснений своему хулиганскому поступку, вернулся в комнату Симы.
В глазах Эсмеральды Энверовны гипноз оставил какие-то необъяснимые огонь-ки. Она сидела, ало рдея, и с невыразимым удивлением смотрела на Симу. За то время, что Цезика не было в комнате, Сима приобрел пунцовые разводы губной помады во-круг рта.
Пегасов, бесцеремонно прервавший акт внезапного возрождения деликатных чувств, пояснял:
-Понимаешь, я решил немножко подхалтурить. Стихи на заказ построчить. Так я твой номер телефона дал в газету. – И, явно запоздало, он поинтересовался: - Ты не против? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Звонили с АТС…Кстати, ты не знаешь, что такое АТС – авто-транспортная служба, или альтернативный телефон спасения?
-Автоматическая Телефонная Станция, - объяснил Сима аббревиатуру.
-Вон как? – удивился Цезик. – Так вот, у них там, у какой-то тетки, юбилей – пятидесятилетие, и я за двадцатку взялся написать поздравление в стихах.
-Как ее зовут, ты, хоть, узнал?
-А на черта мне это нужно? Когда пишешь о возвышенном, имена ни к чему.
-Почему ты решил, что писать надо именно о возвышенном? – спросил Сима.
-Потому что за низменное никто двадцать рублей платить не станет. Низменно они и сами, задаром написать смогут, - пояснил Цезик, сдвигая со стола прямо на пол все лишнее, и собираясь немедленно начать исполнение заказа.
В процессе творчества Цезик не заметил, куда удалились Сима и Эсмеральда Энверовна. (Мы же, со своей стороны, предложим читателю поставить для себя в этом месте, до поры до времени, знак вопроса).
Пегасов также не заметил, что Бонифаций, с утра так никем и не выгулянный, но зато отменно накормленный, выпучивал глаза и собирал последние остатки своих сил, чтобы сохранить себя в рамках приличия.  
Не заметил Цезик и того, как день склонился к вечеру, а вечер плавно превра-тился в ночь. Охваченный после гипноза удивительным вдохновением, он витал в об-разах, и сам же наслаждался их удивительностью. Улитки, вперемешку с сырым карто-фелем и отожранными частями Симиных тапочек, создавали в его животе необъясни-мые шумы. И шумы эти, вопреки своему низменному происхождению, рождали в моз-гах Пегасова образы звездных ветров. И вообще, гипноз и улитки произвели странный астрономический эффект на рифмы Пегасова.


ГЛАВА 16

В которой поэт Пегасов сталкивается с сермяжной правдой жизни.

Лишь к полуночи вернулся Пегасов со звезд в этот бренный мир. И в мире этом он обнаружил спящего на диване Симу, запах псины и еще чего-то, с ней связанного. Бонифаций заворожено и, неизвестно который час кряду, смотрел на кусок батона, за-бытый на столе. На том же столе, среди вороха измятой, изорванной в клочки бумаги, заключившей в себе лавину Пегасовских образов, лежал лист с рядками набело напи-санных