Давай сбежим!

Татьяна Сунцова.
8.06.13.


    Лагерь «Солнечный» был для Нади… загородной дачей. Мамашка, имеющая блат в управлении образования, закидывала дочку сюда каждый сезон, да  ещё, бывало, на пару смен.
  За столько лет Надюша знала здесь всё: от крайнего камня бордюра центральной клумбы до очередной реплики поварихи в столовой, которая работала в лагере, кажется, всю жизнь:
–  Молчать, оглоеды! От вашего ору, глянь, крышки с кастрюль слетают. Вы куды пришли, в столовую, абы как?
В неизменном хохоте сотни «оглоедов» уже пару лет не звучал Надин смех. Она всё знала наизусть. Молча, смотрела в окно, когда ребята за столом корчились от смеха.
    Она помнила ход всех праздников, и это не добавляло радости, и не было в ней ожидания чуда в отличие от новичков. И «Костёр дружбы», и «День Нептуна», и «Спортивная олимпиада» проводились по однажды утвержденным шаблонам, лишь прощальный костер вносил какое-то разнообразие. 
А как в лагере ждали похода! О нем начинали говорить, мечтать, едва услышав план мероприятий на первой линейке. Погода для похода в этот раз была, как на заказ. Тепло, но не жарко. Два дня не было дождя, который до этого почти сутки лил, как из ведра. На поляну, где обычно раскидывали палаточный городок, добрались без приключений, если не считать, что кого-то из малышей шестого отряда укусила оса, да кто-то ногу натёр.
      Первая суета c установкой палаток, конкурсом бивуаков, поздним ужином на природе закончилась, и Надя, устало повалилась на траву у костра, легла на спину, удобно устроила руки под головой и отправилась в путешествие по облакам. Они раскинулись по лазурно – нежному полю подобно сказочным птицам с огромными крыльями, а вокруг парили оброненные длинные белые перья, причудливо загибающие на концах. Ей хотелось взлететь в небо с этими птицами и улететь далеко – далеко, и никогда не возвращать ни в свой город, ни в пыльный двор с вонючими мусорными контейнерами, ни в квартиру, пропахшую табаком отчима…

    Все девчонки третьего отряда ушли слушать Влада из первого отряда. Надя осталась у потухающего костра, хотя храп уснувшей в палатке толстухи Надьки Фефиловой совсем не напоминал звон гитарной струны. Воспитатель Валентина Ильинична – полная деловая брюнетка посмотрела на Надю, заглянула в палатки, и, сделав вид, что всё нормально, хотя из отряда в наличии было два человека, ушла к костру у палатки начальника лагеря.
    Надя привыкла скучать в лагере. Девчонкам кроме пацанов первого отряда ничего не надо было. Все разговоры, всё было направлено, чтоб закадрить пусть ни солиста популярного школьного ВИА – звезду краевого масштаба Павла, ну хоть кого-нибудь из его окружения. А пацаны в их третьем отряде, как говорила Светка Верещагина, был полный отстой. Все мальчики приехали субтильной внешности, как выразилась Валентина, и, главное, маленького роста. Исключением был неповоротливый толстяк Мишка. Интересы у пацанов тоже были маленькими. Они бегали играть в волейбол, в снайпер, и «до кучи»  в ляпки и прятки к ребятам …даже не четвёртого, а пятого отряда.
    Лёжа у костра, Надя вспомнила, как на прошлой неделе наткнулась на совершенно счастливые глаза двух пацанов из отряда, когда они играли с «салажатами» в индейцев. Откуда-то набрали перьев в волосы, луки сделали… Нет, она не удивилась: за неделю девчонки привыкли, что отряде не было пацанов, ведь после завтрака они были, где угодно, только не с ними: высокими, красивыми, стройными, как на подбор, за исключением Фефиловой.
    Её тогда удивило какое-то бесшабашное счастье в сияющих голубых глазах новоявленного индейца, кажется, Алёшки. Сидя у костра, Надя уже мечтала о том, чтоб быстрее пролетел месяц, и можно было уехать домой. Может, тётя снова пригласит в гости. Там хоть нет дяди Юры с его будто добренькой улыбкой и холодными рыбьими глазами.
    Она лениво подкладывала хворост. Стемнело неожиданно, и стало прохладно, но уютно у небольшого костерка. Девчонки громко обсуждали импровизированный концерт, пацаны как-то незаметно растеклись по своим палаткам, потом и девчонок потянуло в сон. Только Надя сидела на поваленном стволе, рисуя в языках пламени одной ей ведомые картины и, кажется, не собиралась спать. Валентина Ильинична на минуту присела рядом.  Девчонка встрепенулась:
–   Я сейчас. Пойду …
–  Да, ладно, сиди. Жалко что ли? – Она взглянула на небо. – Красота какая. В городе даже звёзды мельче и не такие яркие. Так ведь?
В груди колыхнулось нежданное тепло к воспиталке.
– Ладно, сиди. А я  в палатку.
Она ушла. И тут из сумрака нарисовалась фигура, вернее фигурка. Пацан подошёл к костру. Оказался Алёшка– индеец. Худой, белобрысый, остроносый.
–  Чё за костром плохо смотришь, погаснет ведь.
–  А тебе что?
– Замёрзнешь, – сказал он просто. Лёшка был в куртке, а на Наде был спортивный костюм из тонкой синтетики. Лёшка пропал на некоторое время, потом появился с огромной охапкой хвороста. По-деловому ломая ветки, подкладывал в костёр так, чтоб не вспыхивал факелом, а горел ровно. Наде понравилось. Потом разговорись. Начали с костра, Лёшка высказался, что зря огонь горит: «Был бы котелок, чаю с травами хоть вскипятили». А потом стали говорить обо всём: о лагере, спорте, лесе, звёздах. Надя удивлялась всё больше и больше, и если начала говорить с ним, делая  великое одолжение, то потом увлеклась беседой, и мальчишка уже встал на одну ступеньку с ней, а после получаса беседы, вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, мало знающей о жизни. Лешка знал всё больше и глубже. В каникулы часто жил в деревне, с отцом путешествовал, был на Урале, на Алтае, даже кедровые шишки в тайге собирал. Надя больше знала жизнь по книгам, телепередачам. Она даже никогда не гладила корову, не брала в руки живого цыпленка, а Алёшка говорил о хозяйстве бабуле в деревне, как она о комнатных цветах.

    Она отметила отличие Алёшки от пацанов в школе и хореографической студии. Он делал приятные мелочи без рисовки и выпендрежа. Девчонка поёжилась, он без слов снял куртку и накинул на плечи, а позже принёс спальник и отдал ей. Найдя в карманах ирис, протянул всю плитку, как само собой разумеющееся, в это время рассказывая о зимнем походе с ребятами. Половина ночи, проведенная у костра настолько сблизила с пареньком, что он стал казаться человеком, которого знала всю жизнь, практически братом. Старшим.  Уже забыла, как скептически относилась к парням из отряда, когда Алёшка о каждом рассказал такое! Оказывается, маленький цыганистый Фёдор работал и помогал содержать семью после гибели в автокатастрофе отца, толстяк Миша – победитель всех химических олимпиад,  даже ездил в Москву, кудрявый, изящный, как девочка, Кирилл занимался в художественной студии скульптурой, худой, но жилистый Славка не раз выходил победителем краевых соревнований по греко-римской борьбе в своей весовой категории.
–  Да что ж вы с салагами носитесь?
–  А чо ещё здесь делать? – засмеялся Алёшка. –  Я тут, чтоб отдыхать, балдеть. Вы на дискачах скачете, а мы кайф находим, когда по деревьям лазим, овраги перелетаем.
–  Ага, в индейской раскраске.
– Ну, да. Это последнее лето в лагере. Больше ездить не буду.

    Последнее лето. Почему-то очень грустно стало на душе. Неожиданно с внутренним привкусом горечи подумала: «Как жалко, что неделя прошла впустую. Без Алёшки. Как бы здорово было прожить рядом с ним эти дни».
–  Пошли, спать что-ли. – Она поднялась. Алёша тоже встал. Их глаза в свете костра блеснули напротив друг друга, и она почувствовала странный дискомфорт и одновременно теплоту.
    Ночной туман крался меж деревьями, и всё вокруг казалось декорацией фантастического фильма…
   
       На следующий день всё изменилось. И солнце было ярче, и птички за окном щебетали по-особому, а в душе трепыхалось незнакомое чувство ожидания праздника. И предчувствие оказалось верным. Всё вокруг приобретало в присутствии изобретательного и веселого паренька другой вкус, запах, звук, цвет…  Никогда ещё не было такой весёлой смены! Он увлекал её в самые неожиданные авантюры. Она то летала на тарзанке над заводью, визжа от страха, то участвовала в баскетбольных соревнованиях, которых раньше терпеть не могла, то собирала вместе с мальчишками модель пиратской шхуны…  Они тайно убегали за территорию лагеря за душистой крупной лесной земляникой, при купании уплывали за буйки, не обращая внимания на крики воспитателей. Кормили травой старую лошадь, привозящую из деревни молоко и другие продукты. Просыпаясь, девчонка  бежала к подоконнику, чтоб найти букетик свежих луговых цветов… 
   
  Прощальный костёр, который в прошлые заезды был самым весёлым праздником, в этот раз стал поводом для горьких раздумий. Девочка поняла, что больше ничего не повторится: не будет ни сумасшедшей радости в ясных голубых глазах, ни полётов с визгом над водой, ни крупных земляничин в мальчишеской ладони…  Она не захотела участвовать в отрядном представлении, сидела, смотря в огонь, и как бы ни старались развеселить мальчишки, их выдумки вызывали только слабую улыбку.
 
       На следующее утро автобусы привезли детей на автостанцию, где ждали родители. Мамашка, обещав встретив дочь, как обычно, опаздывала. Двое подростков сидели на тугонабитых сумках напротив друг друга у кустов пыльной акации, и, казалось, ничего кроме друг друга для них не существовало. 
– Ты иди, Алёш. Мамашка всё равно подъедет. Куда денется? Денег же на автобус не оставила, и сумка неподъемная.
–  Давай провожу. Деньги на троллейбус у меня есть. 
–  А ты из дома сразу рванёшь в деревню? У вас, наверно, там рай.
–  Ну, если говорить честно, я же – брошенный, Надь.
–  Как?
–  Да так. Отец погиб в экспедиции. Я не говорил. На Алтай меня возили давно, в третьем классе. Мать у меня  - гостевая. Раз в полгода приезжает. Живу с тёткой.
–  Разве мама не с вами?
–  Она живёт в С – е. У неё – почти каждый год новый муж.
–  Как новый?
–  Элементарно. С одним поживёт, не понравится, расходится. Нового находит. Красивая у нас мамка. Мужики, как мухи на мёд, к ней слетаются. А она пользуется. У одного полквартиры оттяпала, от другого ей стенка румынская досталась, от третьего сервиз немецкий.
–  Ты, что? Географию материнских вещей изучаешь?
–  Да сдались мне вещи её! Приезжает, сама перечисляет, словно  военными трофеями хвалится. Противно. Вопросов нет. Если придумает к себе  позвать, не поеду. Но с тёткой тоже –  не сахар. Гоняет, как Ваньку. Спокойно не посидишь – сразу поручение находит, не в доме, так в огороде, в сарае.
–  А бы работала в огороде. Но у нас его нет.
–  Да у неё надо двадцать четыре часа вкалывать, тогда  будешь достоин звания человека.  Да, ладно, если б не пацаны в классе. Тёткиным огородником зовут, Сашка Мичуриным обзывает. А я жуть как в огороде возиться не люблю. Ну, ладно, вскопать, грядки  сделать, это сам Бог велел, воды в бочку натаскать, но сорняки драть … А если не ровен час с сорняками драгоценную морковку выдеру – хайло поднимет – на соседней улице слыхать.
–  Выходит, мы мамкам своим не нужны.
–  Ну, твоя – то..
–  А что моя? Она только отчиму в рот смотрит, ему вкусные кусочки подкладывает, с него пылинки