Прощание славянки

с мольбой о помощи, и я делаю шаг на минное поле...

Приехавшая комиссия из округа по этому чрезвычайному происшествию разбиралась досконально. Как правило, в таких ситуациях виноватым делают либо начальника караула, либо командира части. Комиссия не смогла ничего накопать, хотя я уже внутренне попрощался с СОБРом, так как понимал, что командира части обвинят, вряд ли, а вот из меня крайнего могут сделать, тем более что я увольняюсь. Комиссия подошла к ЧП так, как это было на самом деле. Что благодаря умелым и грамотным действиям начальника караула была спасена жизнь человека. Что такие офицеры нужны армии. Мне предложили повышение и любое место службы на выбор в пределах округа. Нет, сказал я себе. Такая армия мне не нужна. Меня ждал СОБР.

1994 год. Волжск.
Онищенко Геннадий.

После развала этими безвольными мудаками Союза, нашу часть из Иолотани вывели в Россию, в типично русский городок Волжск. Наша десантно-штурмовая бригада поначалу разместилась полевым лагерем, где все, включая и офицерские семьи, жили в палатках.

Однако благодаря содействию губернатора края, мэра города и финансам Министерства обороны дома для наших офицеров росли как грибы после дождя. Строили их, правда, стройбатовцы, чьи офицеры и прапорщики в наглую разворовывали все, что могли. Поэтому качество домов желало оставлять лучшего, зато даже самый последний зачуханый прапорщик из стройбата ездил на свежей дорогой "иномарке".

Наши офицеры, прошедшие по две-три и более войн, награжденные орденами и медалями, только плевались им в след:

- Что творится? Одни кровь льют за Родину, и живут, как нищие, а другие воруют, и живут, как новые русские?

Написанный мною рапорт на постановку меня в очередь на получение жилья вернулся с визой командира бригады, что я права на жилье, как холостяк, не имею. Мне как раз исполнилось тридцать лет, я был заместителем командира десантно-штурмового батальона по воспитательной работе, внештатным инструктором бригады по рукопашному бою, ветераном трех локальных войн, орденоносцем. Жизнь по общагам надоела мне, когда к себе даже подругу не приведешь, не выгнав куда-нибудь соседа по комнате, поэтому я не выдержал и поставил командиру ультиматум - или квартира, или я увольняюсь.

- Онищенко, ерундой не страдай, - командир уважал меня и не хотел, чтобы я увольнялся, - ну хочешь квартиру, женись, хотя бы фиктивно, найди себе какую-нибудь бабу с тремя детьми, и мы тебе четырехкомнатную квартиру выделим.

- Товарищ гвардии подполковник, извините, но если я уволюсь, я себе своим горбом через год квартиру на гражданке заработаю. Но я не понимаю, почему я - отдавший всю свою сознательную жизнь служению Родине, не имею права на свое жилье? Почему молодой лейтенант, только выпустившийся из училища и подцепивший откровенную блядь, имеет право на жилье, а я нет? Извините меня, но при всем уважении к Вам, если мне не дадут квартиру, я уволюсь.

- Дурак! Тебе через месяц майора получать! Тебе три года до пенсии осталось! Куда ты пойдешь?

- Голова и руки есть, остальное приложится.

На следующий день я подал рапорт на увольнение по собственному желанию.

Настроение было паршивое. А какое еще может быть настроение, когда всю свою сознательную жизнь отдаешь служению Родине, а в итоге оказываешься у разбитого корыта. Когда вдруг понимаешь, что ты не нужен Родине, что ей на тебя наплевать. Плевать на то, что ты проливал кровь за нее, рисковал своим здоровьем, готов был отдать за нее жизнь. И ты больше не нужен Родине, а если у тебя есть проблемы, то решай их сам, как хочешь и как можешь!

Иногда я с друзьями-сослуживцами выходил развеяться в местные кабаки и бары, где быстро познакомился с местной шпаной, которую ненавидел и в первый же свой выход набил им морды. А самый модный, с самой наглой рожей так красиво влетел этой самой наглой мордой в стену, что даже я залюбовался. Он расплылся по стене как кисель, а потом медленно сполз вниз. Когда они вдесятером не могли со мной справиться и вызвали на подмогу местного авторитета, тот приехал, посмотрел на мои 195 сантиметров роста, плечи и набитые кулаки, потом вздохнул и с уважением сказал:

- Такого надо или убивать, или дружить с ним.

Они накрыли стол, проставились, и после этого мне дорогу из местной шпаны больше никто не переходил.

Через два месяца, когда на меня наконец-то пришли документы об увольнении из Вооруженных Сил в запас, ко мне в общагу приехал уже знакомый местный авторитет. Он оглядел мою комнатушку на две персоны, мебель, состоящую из полуразваленной тумбочки и встроенного в стену шкафа и кучу пустых бутылок.

- Че надо? - исподлобья глядя на него, спросил я. Голова трещала, поэтому я сделал широкий глоток водки из недопитой вчера бутылки и протянул ему, - Будешь?

- Нет, спасибо, бурду не пью, - отрицательно покачал он головой, - так, ясно, почему ты бросаешь армию...

- Не бросаю, а увольняюсь, - бесцеремонно перебил я его.

- Ладно, ладно, не будем спорить! - взмахнул он руками, - ты, насколько я понимаю, человек конкретный, поэтому перейдем сразу к делу. Мне нужен такой человек, как ты. Я готов купить твои услуги. Если ты согласишься стать моей правой рукой, сразу получаешь любую квартиру в центре города, берем тебе самую шикарную тачку и начинаем вместе работать. С ответом не тороплю, подумай недельку-другую.

- Сам уйдешь, или помочь? - тупо красными с глубокого перепоя глазами уставился я на него.

- Ладно, вижу, ты не в настроении, - опасливо покосился он на мои кулаки, продвигаясь на всякий случай к двери, - но ты все-таки подумай.

- Мудак... - бросил я ему вслед.

Через день приехали другие "покупатели". В такое же безоблачное утро, постучавшись и не дождавшись ответа, в комнату бесцеремонно вошли подполковник в милицейской форме и майор. Так же иронически осмотрев комнату, они сразу перешли к делу.

- Капитан, я начальник Волжского ГОВД. Мы о тебе наслышаны, поэтому хотели бы предложить тебе должность инструктора по рукопашному бою. Насчет жилья мы в курсе, поэтому сразу готовы предоставить тебе двухкомнатную квартиру.

- При этом кинете с жильем кого-нибудь из своих служак. Спасибо, не надо, я еще не все армейские деньги пропил.

Когда я по старой привычке предложил им опохмелиться, они психанули и свалили.

- И вообще - почему насчет машины ничего не предложили? - проорал я им вдогонку.

После этого все оставили меня в покое. Через неделю я понял, что надо подыскивать работу, так как полученное по увольнению пособие быстро кончалось. Устраиваться на работу в Волжске я не хотел, так как еще не знал, кем буду работать, но появляться в роли даже удачливого коммерсанта перед своими бывшими сослуживцами было стыдно.

Все продумав, поехал на родину, в свой родной Н-ск. Там меня никто не ждал и никому я не был нужен, кроме родной матери. Проанализировав возможные варианты работы, остановил свой выбор на двух вариантах. Первый - ехать к своему преуспевающему двоюродному брату в Москву на работу, благо он меня давно к себе звал, второй - идти на службу в какой-то отдел физической защиты налоговой полиции на должность начальника отделения.

С минимальным перевесом победил вариант номер два. Брат есть брат, он никуда не денется, а вот свою кровью и потом заработанную выслугу было жалко терять. В налоговой полиции мне пообещали, что армейская выслуга учитывается в необходимый стаж работы, в физзащите служба идет год за полтора, так что через два года я стану полноправным членом пенсионного братства.

1995 год. Буйнакск.
Одинцов Максим.

Домой идти не хотелось. Дома ждали уставшие и смотревшие с немым упреком глаза жены, сын, забывший вкус конфет, и вареная картошка. Зарплату не платили четвертый месяц, денег не было даже на хлеб, выручали солдаты, потихоньку таскающие продукты из солдатской столовой, да командир части, закрывающий на это дело глаза. Не хотелось ни жить, ни служить, единственное, что держало еще на этом свете, семья и шаткая надежда на то, что когда ни будь президент развернется к армии лицом. Сейчас он находился по отношению к армии диаметрально противоположным местом, то бишь жопой.

- Разрэшите, товарыщ капытан? - в канцелярию смущенно ерзая, втиснулся сержант Дзицоев. В руке у него был вещмешок, - это вам...

- Спасибо, Руслан, - я взял вещмешок, в котором должны были принести хлеб, и по весу почувствовал, что он явно тяжелее.

- Там зэмляки тушняка двэ банки дали... Жира нэмножко...Вы нэ обыжайтесь, бэрите, мы же понымаем, у вас жына, рэбенок...,- он боком выскользнул в дверь, не давая возможности поблагодарить его.

Чувство глубокой признательности к солдатам пронзило душу. Было стыдно и обидно, не столько за себя, сколько за Родину и армию. Боже мой, дожились, офицеру российской армии, чтобы его семья не померла от голода, приходится таскать домой продукты из солдатского котла. После службы в Германии мне стыдно за Россию. Мне стыдно за победителя! Мне стыдно за армию и начальников, которые берут взятки в любой форме, нагло вымогая их у выезжающих из Германии офицеров, за то чтобы они могли остаться служить поближе к цивилизации, а не в какой-нибудь там Тмутаракани. Я не умею давать взятки, мне это противно, и меня отправили сюда. Хотя тоже не самый худший вариант, но невыплата заработной платы и ее нищенский размер не давали возможности содержать семью. И родственников, которые могли бы помочь нам материально пережить эти трудные времена, у нас с Ольгой не было...

Самое страшное, что в этой безысходности семья не была той отдушиной, где можно было отдохнуть и забыться. Постоянные материальные проблемы сделали из некогда красивой и веселой Ольги безучастную и неряшливую женщину, уставшую ждать и верить, что когда - нибудь мы заживем по-человечески.

Проконтролировав вечернюю поверку и отбой, поздно вечером пошел домой, в маленькую однокомнатную квартирку на первом этаже пятиэтажного панельного дома, в котором проживали в основном семьи военнослужащих, пограничников и военных моряков.

Открыв ключом дверь, еще острее почувствовал свою ненужность, никто не вышел встретить мужа и отца. Ольга смотрела телевизор, тупо уставившись в экран, сын Игорь, первоклассник, несмотря на то, что было поздно, сидел и делал уроки и даже не выбежал ко мне как раньше, когда я приходил со службы.

- Оль, я там продуктов немножко принес, - виновато произнес я, но она даже не пошевелилась. Зайдя на кухню, бросил вещмешок в угол и вернулся в комнату.

- Как учеба? - спросил у сына, - Что получил?

- Нормально, - буркнул тот в ответ.

- Что вы все как немые, нечего рассказать? - я начинал злиться, если уж дом становится не домом, а просто местом ночлега, то это уже не семья.

- А что тебе, Максим, рассказать? - начала в ответ заводиться жена, - Что мы не можем для Игоря сдать деньги на обеды в школе и что с собой я ему в школу ничего не могу дать? Что мне нечего одеть и обуть, что сыну надо куртку и ботинки покупать?

- Хватит, замолчи! Сколько можно это обсуждать? Обещают выплатить...

- Да мне твои обещания вот уже где сидят! Денег нет, тебя днями и ночами дома нет, все Родину защищаешь, сын твой опять двойку за поведение схлопотал... - Ольга заплакала и убежала на кухню, где, всхлипывая,