Горы и сновиденья, или короткая история любви

и продукты кое-какие взяла. И минералку… Вот…Всё. Я пошла… Если что – звони. – Он в последний раз, с самым серьёзным видом, утвердительно кивнул. Входная дверь фатально и безысходно щёлкнула английским замком. Быстрые и лёгкие шаги невесомым туманом растворились в утренней сырости подъезда.  Арктической вьюгой на сердце  накатила нескончаемая тоска. Он какое-то время ещё сидел, не двигаясь, и только потом сообразил, что он, оказывается, даже и не знает её номера телефона. Брови его удивлённо поползли вверх, и широко раскрытыми глазами он уставился на свою руку, с подрагивающей в ней мелкой дрожью вилкой с куском колбасы. «Как же так?» - Изумлённо вопрошал внутренний голос, - «Столько лет вместе, и я ровным счётом ничегошеньки о ней не знаю?» И вот именно тогда, впервые, по-настоящему, в каких-то неведомых закоулках его души, у Марата, вдруг, не спросясь приглашения,  шевельнулось Нечто… Нечто вкрадчивое, непонятное и большое, обдавшее едва уловимым благоуханием, странным трепетом и запрятанной, но обещанной когда-нибудь, в будущем, радостью. Шевельнулось, царапнуло, ухмыльнулось и, так же неожиданно, как и появилось, бесследно пропало в тайной пучине тех же самых неведомых закоулках его дремучей души.
    Конечно, Лида никогда никому не рассказывала об этом случае, сам Марат тоже помалкивал, но история сия, странным образом, тем не менее, оказалась известна окружающим. Друзья без злобы и по-товарищески зубоскалили, недруги сплетничали самым беспощадным образом, но и он, и она, не то, что бы стоически, но как-то недосягаемо для непосвящённых оказались равнодушны к саркастическим кривотолкам и жестокосердной молве. Просто, оба были выше этого. Но, однако же, на последующие долгие полтора года они как-то отдалились друг от друга, некая стена отчуждения вдруг выросла перед ними, и они даже не предпринимали никаких попыток к её преодолению. Нет, они продолжали изредка, правда, случайно, встречаться в институтских коридорах, приветливо кивали друг другу, но Лида почему-то совсем перестала появляться на репетициях и концертах Марата, а сам Марат с неудовольствием замечал, что он каждый раз, исподволь, ищет её глазами, а не найдя, лишается остатков неуклонно убывающей с течением времени природной жизнерадостности.

    Так прошло несколько месяцев, и однажды Марат, по определению друзей, подженился. Неожиданно для всех и, в том числе, для себя самого. Всё получилось случайно и, если задуматься, предсказуемо.  Просто в один из ничем не примечательных дней его бестолково и беспорядочно протекающей жизни, некоей очередной и оборотистой пассией он был поставлен в известность, что вскорости станет отцом. Что тут было поделать? Марат покорно воспринял не сразу дошедшее до его сознания известие и, в сущности, случайная связь с одной из многочисленных в его жизни женщин обернулась, в итоге, неким подобием, или даже пародией на семейное сосуществование. Пассия, в итоге,  родила очаровательную девочку, совершенно на Марата не похожую, а спустя какое-то время и в силу благоприятно складывающихся обстоятельств, призналась Марату, что это вовсе и не его ребёнок, что ей попросту надо было где-то и как-то перекантоваться, кому-то тайному и неведомому дать что-то почувствовать и что-то там такое доказать, а вот теперь она уходит к тому, кто на самом деле является для девочки её настоящим отцом. И что она безмерно благодарна Марату за проявленное им человеколюбие и восхитившие её до глубины души его честность и порядочность. На том и расстались. Марат испытал сначала самый настоящий шок, потом, придя в себя, - огромное и радостное облегчение, мир, во всех своих красках и прелестях вновь распахнулся перед его меркнувшим последнее время взором, утраченная было жизнерадостность с прежней силой заклокотала в груди, но теперь он круто, до неузнаваемости поменял своё отношение как к женщинам, в частности, так и к жизни, как таковой, вообще.
    Лида стоически перенесла непродолжительное семейное счастье своего непутёвого возлюбленного и, воодушевившись такой счастливой и без отягчающих последствий развязкой его мимолётного романа, твёрдо решила для себя, что впредь, пусть даже на правах приятеля и рубахи-парня, будет всегда рядом с ним. Теперь она готова была покорно нести себя на жертвенный алтарь любви и, по ночам орошая горькими слезами измятую свою подушку, умилялась собственной решимости и была уверенна, что он, когда-нибудь, может быть, даже тогда, когда уже будет поздно, оценит по достоинству всю ту степень высокой трагедии и драматизма безответной любви, в чьих объятьях она существовала уже многие годы. И это при том, что Марат всегда относился к ней подчёркнуто корректно, по-джентльменски, по-товарищески, но именно этот набор его чувств и выводил её из себя, поскольку она не чувствовала главного: ответной любви.

    Потом был Лидин день рождения, в ряду праздников – самый для неё грустный, подёрнутый лёгкой печалью праздник. Отмечать счастливую дату она не собиралась, но, что б уж совсем не остаться лицом к лицу с собственным одиночеством, пригласила Наташу с Сергеем, попросив последнего прихватить гитару.
- После застолья будем петь романсы, - Объявила она,
- А когда надоест – будешь развлекать нас своим джазом. Кстати, - Словно невзначай спросила она,
- Как там наш общий знакомый?
- А чего ему сделается? – Без промедления ответил Сергей, сразу поняв, о ком идёт речь,
- Приходит в себя после счастливого избавления от неожиданно свалившейся на его голову семейной жизни. Вот только, изменился он чего-то.
- То есть?
- Да странный какой-то стал. К ансамблю охладел, домоседом заделался…
- А с диссертацией что?
- Да чёрт его знает! Кажется, забросил, в очередной раз. Раньше, помнится, ты его подстёгивала. Ему, Лидочка, толкач нужен. Вроде тебя.
- Надоело!
- Что вообще у вас происходит? Разругались, что ли?
- С чего бы это?
- Вот и я думаю, не с чего. А то, что болтают всякое, так стоит ли внимание обращать?
- Серёженька, ты же меня знаешь! По барабану мне всякие сплетни.
- Ты Маратку-то пригласила?
- Захочет – сам придёт. И потом: друзей не приглашают.
- Ага, а мы с Наташкой тогда, кто же?
- Ну, вы – совсем другое дело – Лида смутилась,
- Короче, мы договорились? Я вас жду!
- Замётано!
    Когда все уже сидели за столом, когда уже отзвучали вступительные витиеватые тосты, и первые глотки шампанского приятно вскружили голову, когда нерешительное вначале позвякивание вилок, ножей и ложек просто и естественно перетекло в радостно звучащую симфонию весёлого застолья и когда сдержанная и негромкая речь  начала набирать праздничные децибелы и окрасилась в раскованные мажорные тона, именно тогда в крохотную прихожую Лидиной квартиры, прямо-таки стихийным бедствием, ввалились все участники джазового коллектива, предводимые самим, наполовину скрытым от глаз огромным букетом красных роз, сияющим Маратом.
    Лида была счастлива. Вечер прошёл превосходно, просто сказочно прекрасно. Попутно выяснилось, что Марат теперь объявил решительный бойкот зелёному змию и кроме минеральной воды, кофе и чая иных жидкостей более не употребляет. Когда в сумраке небольшой комнаты он плавно покачивался с именинницей в очередном танце, Лида, дотянувшись до его уха, прошептала:
- У тебя есть планы на будущее?
- Знаешь, - Задумчиво глядя в потолок и совершенно не чувствуя подтекста прозвучавшего вопроса, отвечал Марат,
- Надо ставить точку с этой осточертевшей диссертацией. Думаю, что это сейчас – главное…
    Конечно, Лида ожидала несколько иного ответа. Но рада была и этому. Значит, всё налаживается, думала она, значит, он во мне нуждается. А кто, кроме неё, мог по-настоящему помочь ему в движении вперёд, кто, кроме неё, мог ненавязчиво, неявно, избавить его от постоянно подстерегающего холодного одиночества? На Лиду снизошли два противоречивых чувства: покой и воодушевление, и дальнейшая её жизнь обрела, наконец, ясную, оконтуренную перспективу.
    Марат уже много лет жил один. Отец ушёл из семьи, едва Марат только начал учиться в школе. Когда он поступил в институт, от него, на другой конец необъятной страны, в какой-то дальневосточный гарнизон, уехала, нашедшая, наконец, своё счастье мама.  Причём, Марату понадобилось несколько месяцев, чтобы уговорить её не приносить себя в жертву сыновнему благополучию, тем более, что сынок, между прочим, (хотя мама упрямо этого и не замечает) давно уже стал взрослым. Словом, мама, скрипя сердце, однажды с доводами Марата согласилась и, обливаясь счастливыми и, вперемежку, горькими слезами, укатила к месту службы своего нового избранника, который, к тому времени, получил новое назначение, а вместе с ним и повышение по службе, став, на тот момент, капитаном первого ранга.
     Глубокой ночью, когда все гости уже разошлись, Лида с бабушкой мыла на кухне посуду. А бабушка, надо сказать, была самым любимым для Лиды на свете человеком. Она же и воспитала Лиду, так как отца своего девушка не знала совсем, и никто никогда ей о нём не рассказывал. А мама, работник искусства, экзальтированная и стареющая дама неопределяемого возраста, постоянно находилась в бесконечных, плавно перетекающих друг в друга, творческих командировках. Так, во всяком случае, это звучало официально. На самом же деле непутёвой родительнице неким фатальным образом постоянно везло на разрывающие сердце романы, в которых она, соответственно, была главной и трагической героиней. Роли проигрывались с присущим творческой натуре тщанием, а время шло, и однажды мама, словно проснувшись, была поражена тем, что у неё, оказывается, есть взрослая дочь. Но это открытие подвигло её к совершенно непрогнозируемой реакции. Теперь для Лидиной мамы, во что бы то ни стало, необходимо было понравиться всем кавалерам, ухажёрам и просто знакомым дочери, главное, чтобы они были мужского рода. Лиде всё это было неприятно, но интуитивно она понимала необходимость снисхождения. Тем более, что наступал момент новой творческой командировки (читай: нового романа), и мама вновь на какое-то время исчезала из Лидиной жизни.
    Спасением была бабушка… С такими, всегда добрыми, руками, с такой, трогательной до слёз, теплотой, с таким, единственным на свете, задушевным голосом, с таким, проникающим в самое сердце, понимающим взглядом и с таким родным, по-домашнему уютным, запахом! Бабушка, которая всегда всё понимала, которая не терпела уныния и лучилась завораживающим светом спокойной уверенности и знания чего-то самого большого и главного в жизни.
- Вижу, свет ты мой, - Сказала бабушка, ставя на навесную полку очередную вымытую тарелку,
- Влюблена ты вся, с головой, по самое темечко…
- Ой, бабушка, - Улыбнулась Лида,
- Ну, что ты такое говоришь?..
- Да чего ж? Говорю, что вижу и знаю.
- Что, так заметно?
- Ну, для кого-то, может, и незаметно, а по мне, так – раскрытая книга.
- Бабуленька, - Лида привычно зарделась румянцем, - И… Как он тебе?
- Бородач-то твой? – Бабушка вытерла руки о фартук и обернулась к внучке,
- Скажу тебе, свет ты мой ненаглядный, что мужчина он, по всему видать, незаурядный. Главное – душевный.
- Так он тебе глянулся? – Лида смотрела на бабушку такими счастливыми глазами, что та