РУСАЛОЧКА

мне. -  Родившаяся свободной в свободной любви и сама родила от кого не припомнит. Мальчишке полтора года. Сама работает медсестрой в санатории. Но очень хороша, добра, приветлива. Приударил бы,  да жена на днях приезжает.
-      Ну, у тебя сезон  долгий. Приударишь ещё.
-      Всё возможно…

А солнце светило, и всё прекрасно было. Я нежился под солнцем после длительного заплыва,  перебрасывался с Татьяной шуточками  и угощал её абрикосами от Васильевны. Блестело  море в полном штиле. С уступа на скале Дива прыгали любители острых ощущений. Высота была побольше десяти метров. Здесь снимался эпизод для «Неуловимых мстителей», когда кто-то из героев спасался от погони и прыгал с необозримой высоты в море.
-     Вот ты не сознаёшься, где бываешь вечерами, а я видела тебя вчера с красоткой из магазина. И чего тебя  на местных потянуло. Они ведь все…, - подкольнула меня Татьяна.  
-     Вот и красотка так же говорит, что они здесь все одинокие или разведённые. А приезжие бабы все сплошь замужние, а отрываются здесь на всю катушку, ни одной профессионалке их не достать.
-        Ну не все. Многим смелости не хватает, – сказала Татьяна и погрустневшими глазами посмотрела на меня.
-        Время ещё есть, - утешил я её и предложил разбавить грусть  бутылочкой Алиготэ.
        Мы распили бутылочку, и я снова смотрел в высокое небо не закрытое ни одним облачком  и было светло и спокойно. Не было никакой потери, а были одни находки. И этот прекрасный берег Крыма с горой Кошкой и скалой Дивой, и это ласковое море, и эти весёлые и красивые люди вокруг и это чудесное вино, от которого становится ласково внутри и появляется здоровый блеск в глазах.
        Я зажмурился под капитанкой, и мне показалось, что чуть вздремнул. Стало жарко. Все соседи были в воде. Я натянул ласты и поплыл к камню, на  котором  было приятно посидеть. Когда море волновалось, волны перекатывались через  камень, смывая седоков, и все весело визжали. В этот раз  волн не было и на камне никого не было. Я плыл, опустив голову в воду, а когда  выглянул из воды, то был уже рядом с камнем. На камне стояла  молодая женщина,  вырисовываясь на фоне неба стройным сильным телом. Она стояла, подняв руки вверх как будто тянулась вверх, в облака, которых не было. Я махнул мимо камня, затем развернулся и проплыл вокруг, поглядывая на неё то по солнцу, то против солнца. Мне показалось, что я её где-то видел, но не вспомнил.
-      Притомился, наверное, отдохни! – раздался сверху чистый низкий голос женщины. Она уже сидела на камне, опустив в воду длинные ноги. Густые чёрные волосы спускались на плечи и на грудь. Карие глаза смотрели чуть насмешливо. Ей едва ли было двадцать. А если больше двадцати, то только чуть-чуть. Узкое лицо, прямой нос, полные губы…Что-то очень знакомое. И  вспомнил, что рассматриваю  женщину, что видел у фруктового магазина,  когда разговаривал с Виктором.
-      Привет! – сказал я и сел рядом.
-      Привет. А то плаваешь вокруг, как тот жокей в цирке, что лошадь три дня красил...
Я хмыкнул. История про жокея была мне известна.
-    Знаешь про жокея? -  и, не дожидаясь ответа, – Я вчера тебя у магазина с Виктором  видела. А сегодня прошла мимо по пляжу, ты по сторонам не смотрел и скучную книжку читал.
-    И совсем не скучную, а специальную – «Плазма – четвёртое состояние вещества». Знаешь ли три первых?
-     И знать не хочу. Я сама есть во всех состояниях. Будешь изучать, с ума свихнёшься. А ты хорошо плаваешь. Я тоже в море как рыбка.
-      Может, вместе поплаваем? – я взглянул в её  глаза. Она не была красавицей, но как любят говорить французы, была хорошенькой. -  Идёт!
-     Идёт. Вечером, если захочешь, найдёшь меня там. -  И указала на парапет, которым заканчивалась аллея парка перед скалой Дивой. -  А сейчас прощай. Мне на работу.  
И прыгнула в воду. Я проводил её взглядом, увидел, как она подобрала белый халатик и бегом побежала по крутой металлической лестнице, спускавшейся с обрыва от парка.

       Во дворе у Васильевны гуляли, когда я возвратился с пляжа. Кто-то из полутора десятков гнездившихся на её территории людей, справлял день рождения. Раскручивал музыку магнитофон, две пары танцевали. За столом не слушая друг друга, громко разговаривали весёлые люди.
-     А вот и батюшка, - крикнула Васильевна, выходя из летней кухни с большой сковородой, на которой блестело и шипело не меньше дюжины  яиц поджаренных под глазунью. – Иди выпей и закуси.  И правда ведь, - обратилась она к имениннику, что он батюшка. Уж неделя, как здесь, а всё один ходит. Ни с одной шашни не завёл. Закон – то божий не велит.
-  Ладно, Васильевна, исправлюсь, - ответил я ей, выпил за здоровье именинника и закусил вкусной глазуньей сделанной на шкварках. Затем сходил к себе в комнату и принёс на стол бутылку водки. Гулящий люд встрепенулся, сбросился рублями. Двое охотников сбегали в магазин,  и праздник раскрутился на безвременье. На свидание я пришёл после десяти и никакую девушку не мечтал увидеть. И её не было в назначенном месте. Я закурил, осмотрелся и увидел на причале одинокую женскую фигуру.  «Кто бы это мог быть?» – подумал я  и спустился на причал. На последней балке, опустив ноги в пустоту, сидела  Зина.
-    Ну, Лёшенька, даёт. Девушке давно уже в постель надо, а кавалер только идёт. Да и не идёт, а еле ноги волочёт. Где так надрался?
-  Курорт, Зиночка, - ответил я, присаживаясь рядом. – Вокруг одни неожиданности. Да и чем я тебя пленил, чтобы ты меня дожидалась. Я думаю, что к тебе и по одному и группами мужики  весь вечер привязывались.
-      Привязывались, - улыбнулась Зина. – Но я пришла для тебя…
Я обнял девушку и поцеловал в её манящие губки. Она не противилась и даже ответно шевельнула губками, но быстро отвернулась и сплюнула в воду.
-     Ну и противный. Хоть и видно, что прополоскал во рту, но такой «аромат»…
-     Первое свидание и сразу упрёки. А завтра уже бить начнёшь.
Зина рассмеялась. Я вынул из заднего кармана плоскую нержавеющую фляжку с гербом нерусского города, подаренную знакомым лётчиком. В неё входило двести граммов жидкости. Я обычно наполнял её коньяком и носил с собой как неотъемлемую принадлежность костюма. Коньяк был в ней и сейчас. Я отвернул пробку и подал фляжку Зине –
-     Пригуби. И мои  «ароматы» уравняются с твоими.
-   Действительно надо выпить, - сказала она, принимая сосуд. – Когда  мужчина пьян, а женщина нет, он однозначно думает, что на уме у неё корысть.  А у меня всё прозрачно. Увидела тебя с Виктором, подумала, что если ты обратишь на меня внимание, то это всевышний велел мне быть с тобой. Мне кто-то из наших гостей сказал, что  в нашей жизни нет ничего случайного.
Устав от длинной  речи, она быстро сделала большой глоток, передохнула.
-    А  вообще я  не люблю вино. И только иногда оно мне приятно. Вот как сейчас. - И  порывисто обхватила  обеими руками мою голову, и подарила такой глубокий и затяжной поцелуй, что причал в моих глазах закачался и куда – то поплыл. А она  засмеялась, легко вскочила и потянула меня за собой.
-       А теперь проводи  меня. Я обещала не пропадать сегодня.
Она жила на главной улице в старинном особняке,  разделённом в коммуналку. И  мы стояли  в тени акаций у её дома через несколько минут. Она снова крепко меня обняла. Тонкое летнее платьице нисколько не прятало  её сильного гибкого тела, а поцелуй был полон нежности и страсти.
-     Вот и всё на сегодня, - сказала Зина, высвобождаясь. – До завтра. И запомни телефон…
-     Ты сама меня выбрала, я невиноватый.
-   Не виноватый ты, не виноватый, - улыбнулась она и скрылась за мозаичными дверями.    
      Я вышел на кипарисовую аллею. Над горой Кошкой  выкатывалась  круглая луна. На краю горизонта в море светился  сгусток огней сливавшихся в овальное пятно как далёкая звёздная туманность. Возможно, шел пассажирский теплоход  из Одессы в Сочи или наоборот. Из ресторана  наверху  слышался хрипловатый голос певца, исполнявший шлягер сезона «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…»  Фильм с этой  песней Зацепина  прошел весной. Я присел на парковый диван с изогнутым сиденьем и спинкой, допил содержимое фляжки и закурил. В голове стоял сладкий туман, складывались нечаянные строчки. «Давно закрылся дымкою вечерний Симеиз, и звёзды неба крымского смотреть устали вниз. Умолкла скоморошная,  игривая волна. И за горою Кошкою запряталась луна.  А я брожу в смятении по улицам ночным, охваченный волнения кипеньем молодым.  Шепчу слова беспечные, что есть моя звезда, что жизни чувства вечные не смолкнут никогда».  В таком восторженном состоянии я и уснул и спал допоздна без сновидений. А утром,  снова исцеляющее и наполняющее здоровьем море.  А после полудня освободилась от работы Зина, и  мы уехали с ней в Алупку.  Алупка была совсем рядом, километрах в десяти и там был знаменитый Воронцовский замок и реликтовый парк с белыми лебедями в бассейнах.  Воронцов – аристократ самых голубых российских кровей и англоман времён Александра 1 и Николая 1 правил  черноморским краем  из Одессы, находясь там в должности генерал – губернатора. И развлекал свою красавицу жену Елизавету Ксаверьевну любыми способами, чтобы она не скучала по петербургскому высшему свету. Есть моё личное никем не подтверждённое подозрение, что Пушкина Александра Сергеевича, признанного уже образованной Россией  поэтом от бога и будущего  «солнца нашей поэзии и прозы», перевёл в Одессу не Александр 1 для ужесточения режима опального, а хитроумно  уговорил  царя граф Воронцов для создания имиджа своей жене. И достиг успеха. Пушкин украсил салон губернаторши так, что сам влюбился в неё и увлёк. Всё это тайна, но «гори письмо любви, она велела…», писал Александр Сергеевич в Михайловском, куда, утвердившись в своих подозрениях, граф сумел опять же с помощью царя спровадить поэта.  Из песни слово не выкинешь. Но граф был молодцом. В далёком от Одессы по тем временам Крыму  в совсем ненужном ему месте построил маленький  кусочек так милой ему Англии, чтобы иногда  свозить туда на пикник  жену и гостей. И получилось чудо. И если воровал из казны, то и через века видно – на что тратил. А на что тратят ворованные деньги нынешние губернаторы – ни черта не видно. Даже сортира на берегу моря  построить не могут!
       Мне в Крыму всё было в диковинку, а Зина была в замке один раз, когда училась ещё в пятом классе. И ей тоже было всё в диковинку и восхищало. Я никогда и не мечтал побывать в Англии и даже в почти родной Болгарии. Гриф «СС» под которым я выполнял свою работу отрезал от меня заграницу даже в групповых туристических поездках под присмотром агентов национальной безопасности.  Но грусти от этого не было.  Мы провели в замке не торопясь часа два, полюбовались лебедями и вышли на автобусную площадь в сумеречном свете с усталостью в ногах и голове от впечатлений. На площади в полуподвальчике был бар из двух маленьких полуосвещённых комнат со столиками и стойкой, за которой орудовало лицо кавказской национальности.  «С лёдом?» – спросило лицо, наливая коньяк в  фужеры из тонкого стекла.  « С лёдом!» – подтвердил я. И лицо достало из морозильника кубики льда и кинуло по кубику в каждый бокал. Зина уже сидела за столиком на мягком диванчике для двоих. И почти дремала.
-       Как устала. Почти