Резьба по дереву

персонажи были копиями жителей деревни. Потому,  у их ворот часто собирались дети и разглядывали новую появившуюся фигуру.

- О! Гляньте, наш председатель, Михалыч! С портфелем! И кричит что-то, ругается, видишь, как пальцем грозится?! – кричали пацаны.

- А вот Петькин батя, с ремнем! Айда за Петькой! – И они убегали, и возвращались уже с Петькой и его мамкой. А потом и сам отец Петькин приходил посмотреть на себя, захватив бутылек, чтобы обмыть шедевр с автором, отблагодарить за «памятник».

Некоторые даже просили Мирослава поскорее увековечить себя любимого. Мол, все уже деревенские есть в коллекции, тоже, мол, хочется поскорее в «коллектив», в коллекцию. На это Мирослав отвечал свое обычное: «Жди. Пока ты во мне интереса не вызываешь. Яркости в тебе никакой не заметил. Вот «засветишься»  чем, тогда и жди вдохновения от меня.

Среди фигур была одна инородная. Никто не знал, на кого похож этот истукан женского рода: сгорбленная старушка со шваброй в руках. Знал только Мирослав.

И вот теперь, в бане, на полке он увидел, что и Алена узнала эту фигурку. Потому что из всех деревянных игрушек, в свой «дом» принесла она только «мирослава» и ее, «тетю Лину». Узнала, значит, вспомнила что-то…

В  тот день  Алена была обычною, такой, как всегда. Она и скотину покормить помогла, и травы по забору развешивала, и посуду мыла, двор выметала… Но целый день она что-то мурлыкала под нос, будто бы пела. Настроение у нее было хорошее, улыбалась впервые за столько-то лет!

После обеда Тамара собралась на реку полоскать белье. Вовке сунула в руки таз с бельем, а корыто, наполненное доверху разными простынями, полотенцами, да другими тряпками, понесли вдвоем с Аленой.

Алена, как всегда, устроилась на бугорке и смотрела куда-то вдаль, на тот берег речки. Тамара стояла на мостке, полоскала белье, забрав юбку и постоянно поправляя выбивающиеся из-под платка волосы. Вовка купался рядом.

- Вовка, а ну кыш отсюда, не мути ты мне воду, белье какое будет?! Отплыви ты подальше, прошу.

Вовка  послушался, поплыл по течению вдоль берега. И Алена вернула свой взгляд из ниоткуда, и стала наблюдать за мальчишкой. Когда тот пропал за поворотом, она встала и тоже пошла по высокому берегу, стараясь не упустить его из виду.

Тамара за своим занятием не заметила пропажу ни сына,  ни Алены, сидевшей  на берегу у нее за спиной. И когда она вдруг услышала: «Помогите! Вова! Помогите!», она даже не поняла сначала,  откуда летит этот голос. Она бросила все и побежала в горку, на берег, за поворот.

В тот миг, когда Тамара оказалась на вершине берега, она увидела, как с криком «Вова, держись!» Алена прыгнула с откоса берега в реку. Почти кубарем по крутому песчаному берегу Тамара скатилась вниз, но до барахтающихся в воде на середине реки Вовки и Алены было еще слишком далеко.

Тонущий сын и Алена, то полностью исчезающая под водой, то выныривающая на поверхность, никак не могли справиться с течением, в этом месте, за поворотом реки, особенно сильным.

- Господи… Господи… помоги… - вперемешку с плачем- криком бубнила Тамара и плыла навстречу потерявшим силы сыну и Алене.

Вовка уже почти не подавал признаков жизни, когда они все втроем оказались на берегу. Тамара испугалась так, что вмиг забыла, что нужно делать. Она только махала руками, кричала и бегала вокруг сына: «Ой! Ой! Сынок! Вова! Не умирай! Вова!»

И тут вдруг Алена, то ли забыв о своем недуге и беспамятстве, то ли вспомнив себя прежнюю, оттолкнула Тамару и спокойно и быстро стала приводить в чувство мальчишку так, будто делала это не раз в своей медицинской практике.

Она, будто заправский спасатель, «работала» над пациентом, одновременно в полголоса проговаривая какие-то четкие инструкции. Казалось, что читает их из учебника.

- Вытащив пострадавшего из воды, надо снять или срезать с него мокрую одежду, очистить обернутыми чистым платком или марлей пальцами рот и глотку от грязи, тины и земли и удалить из дыхательных путей и желудка воду…  - Она сорвала с головы Тамары платок и намотала на правую руку. -  Для удаления воды надо встать на одно колено, положить пострадавшего поперек другого своего колена и, осторожно надавливая на спину, сжимать его грудь…

Тамара, увидев, что Вовка приходит в себя, задышал и открыл глаза, теперь уже почти успокоилась и удивленно разглядывала Алену. Она поняла, что той Алены, что была еще десять минут назад, уже нет. Эта Алена –  другая, та, которую она не знает. С ней знаком только муж, ее Мирослав.

И сама Алена в этот миг не могла еще предвидеть, как круто Вовка изменит ее жизнь. И жизнь всех, окружающих ее сейчас людей.

Когда Мирослав увидел приближающихся к воротам в мокрой одежде Тамару и Алену, тянущих под руки голого Вовку, он сразу догадался, что случилось что-то неладное. Бросил инструмент и кинулся навстречу.

- Что? Что случилось-то, Господи?

- Иди на реку, белье собери там… - Устало ответила Тамара. – Мы тут сами уже разберемся. И фельдшера позови, сбегай. Вовка тонул. Если бы не Алена твоя…

Так она с первого дня и говорила про Алену: «Алена твоя».

Мирослав потряс Вовку, убедился, что тот более- менее очухался, и побежал искать фельдшера Сан Саныча, которого, как нельзя кстати, совсем недавно прислали и в их деревню.

Сан Саныч устраивал свой нехитрый быт в медпункте. Мирославу даже обрадовался, потому что за две недели, пока он тут в деревне находится, ни один житель ни по какой нужде так и не обратился, все по старинке со своими хворями к Тамаре- травнице шли гуськом. А тут, первый вызов, да к ней, к самой знахарке деревенской.

Он взял халат и чемоданчик со своими причиндалами и отправился к дому Мирослава. А тот побежал на речку собирать белье и тазики.

У Вовки был жар, но ничего серьезного больше Сан Саныч не обнаружил. Дал пилюли, послушал дыхание, да и откланялся, пообещав, что и завтра зайдет навестить больного.

Алена не отходила от мальчика ни на минуту, как будто искала у него защиты от чего-то или от кого-то.

Она сильно изменилась за этот день: и выпрямилась, как- будто, ровнее и выше ростом стала, и взгляд… Это был уже взгляд совершенно другого человека. А главное – она заговорила, чем Вовку привела в ошалелую радость. Он шептался с ней, что-то спрашивал, смеялся, а она отвечала, говорила, говорила, рассказывала… Они даже смеялись о чем-то своем.

Тамара впервые и всерьез напряглась за все эти годы – увидела в Алене не душевно больную девчонку, а взрослую и красивую девушку, женщину, которую любит ее Мира.

Она заварила для сына чаю с малиной, а Алене подала стакан с отваром, который та принимала ежедневно и не первый уже год.

Алена долго держала в руках стакан, разглядывая мутную зеленоватую воду, будто впервые засомневалась, пить или нет. Но, когда встретилась с удивленным взглядом Тамары, тут же залпом все выпила и сказала «спасибо».

Она  больше всего боялась теперь встречи с Мирославом. Скоро он вернется с реки…



***

С этого дня жизнь в семье Мирослава Ивановича стала потихоньку меняться. И, если бы ни фельдшер Сан Саныч, который стал частым гостем в доме, неизвестно, получилось ли бы мирным путем перейти этой жизни в мирный и новый виток.

Поскольку, Сан Саныч был в деревне человеком новым, Мирослав и его семейство стали и первыми его пациентами и первыми друзьями. Не зная Алену прежде, он стал с первого дня знакомства общаться с нею как с обычным здоровым человеком, и вскоре уже, если случай в его фельдшерской практике был сложным, обращался к ней за помощью как к нештатной медицинской сестре. Алена за годы работы в военном госпитале реанимационной медсестрой приобрела нешуточный и очень ценный опыт.

Однажды Сан Саныч засиделся позже обычного в доме Мирослава – Тамара посвящала его в свои отвары, делилась опытом как с коллегой, а он записывал в свою, ставшую уже толстенной, тетрадку очередной рецепт лекарства – снадобья.

Все ее рецепты он проверял, вычитывал по медицинским справочникам. И диву давался, как человек непосвященный, не имеющий образования фармацевтического, мог так правильно подбирать травы –  ингредиенты многих, используемых медициной препаратов.  Он слушал, записывал и так увлекся, что не заметил, как  Мирослав с Аленой накрывают белой скатертью стол, да начинают расставлять праздничные блюда в центр. Когда ж запахло вкусным,  заспешил откланяться. Догадался, что в доме какой-то праздник намечается.

- Куда? Куда, Саныч? Даже не думай, не отпустим. У Вовки нашего день  рождения сегодня, будем все праздновать. И гостей в нашем доме уж сто лет не было. Оставайся, а то обижусь! – перегородил дорогу хозяин.

Гость сильно упираться не стал, остался, можно, сказать с превеликим даже удовольствием. Отлучился только на несколько минут, в медпункт свой сбегал, туда - обратно. Оказалось, за подарком. Принес свой кожаный солдатский ремень, да большую горькую шоколадку имениннику.

Праздник получился хороший, душевный. Все выпили понемножку. Мирослав с Сан Санычем – помножку. Пока женщины со стола убирали, да с хозяйством разбирались, мужики пошли во двор  покурить. С собой взяли добавочки, на посошок выпить.

Да как засели под березкой поговорить, так и остались там на полночи. Сан Саныч стал первым человеком за все годы, кому Мирослав доверился полностью, рассказал ему всю историю от начала ее и до самого этого посошка.

- Жалко вас всех,  люди вы мои бедные… - Вместо «до свидания» сказал Сан Саныч, обнял Мирослава и потопал в сторону своего медпункта, который служил ему одновременно и жильем. – А более всего, Тамару. Человек она у тебя. Настоящий.

Женщины давно спали. Или не спали. Но Мирослав в дом не пошел, он так и просидел в березках по ту сторону забора, пока не встретил рассвет.

А, как только рассвело, взял железный «метр» и стал вымерять что-то там, за двором, в березовой роще.   А как-то только деревня проснулась,  и начался рабочий день, отправился в правление колхоза решительной походкой.

Уже вечером Мирослав с помощниками рыл котлован под строение, а на следующий же день  пришла машина, груженная лесом. Вопросов как-то никто и не задавал, что ж это Мирослав строить решил за собственным двором, но слушок пошел, шепот, полушепот, да и просто сплетни и разговоры, уже в полный голос.

Дом строился, жизнь продолжалась. Алена все свободное и несвободное время помогала Мирославу на стройке: и бетон замешивала, и доски подавала, и граблями мусор из-под ног сгребала. Вовка теперь тусовался на территории двух дворов и одного отца.

Тамара, чтобы поменьше видеть растущую на ее глазах новую жизнь, все чаще стала проводить вечера в медпункте, общаясь с коллегой – лекарем. Сан Саныч рад был обществу этой кареглазой красавицы, умной, общительной, простой и такой грустной всегда. Знакомство с Тамарой заставило Сан Саныча вспомнить свое заброшенное за годы войны увлечение – живопись. Он долго ездил по столичным магазинам в поисках всего:  красок, мольберта, холста, и, в конце концов, наступил тот день, когда он попросил Тамару стать натурщицей – ему не терпелось написать портрет этой деревенской красавицы.

Этот день стал днем их первого свидания. И с тех пор по вечерам она, управившись по хозяйству,  причесав волосы по особенному красиво,