Стихи.ру
авторы / произведения / рецензии / поиск / о сервере
ваша страница / кабинет автора
18+
Сквозь облака памяти
Людмила Антипова
ТРАНЗИТ СКВОЗЬ ЛУБЯНКУ
Отрывок из недописанных воспоминаний
(Мама моя была настоящей и изумительной красавицей, это я слышала от окружающих с детства и на протяжении всей ее долгой жизни. Ни война, когда она с одной брезентовой санитарной сумкой выходила из окружения и чудом под бомбежками разыскала поезд на Урал, где встретилась со своими бежавшими из разбомблённого Харькова родителями, ни изматывающая работа в эвакуации, ни беременность — ничто не могло притушить сияние ее красоты. Только этим я и могу объяснить наше с мамой
московское «приключение».)
В разгар лета победного 1945 года мы с мамой отправляемся в путь. Мне блаженно и беспамятно в материнском чреве, а маме эта поездка врезается в память на всю жизнь.
Добираемся «на перекладных» - от Сатки, маленького городка в южноралской тайге, на рабочей неспешной «кукушке» до узловой станции Бердяуш. В поезд до областного Челябинска нас сажает мой отец, билет взят в воинской кассе, так что беременной офицерской жене при пересадке в Москве(прямого сообщения не было) остаётся лишь переоформить его (перекомпостировать, как тогда говорили) до Сталино, нынешнего Донецка, в пригороде которого живут после бегства из Сатки и ждут нас мамины родители.
Легко сказать — да трудно даже представить двадцатидвухлетней Мусе (так всю жизнь звали маму и родители, и близкие люди, и даже внуки и правнуки), ни разу не бывавшей в столице, как она сумеет справиться. Да ещё этот чемодан, того и гляди, уведут, и оглянуться не успеешь!
Повезло с попутчиком, он появляется уже на полпути к Москве - симпатичный мужчина средних лет, штатский, прилично одетый, с небольшим чемоданчиком.
Москвич, возвращается из командировки. Сразу располагает к себе — общительный, внимательный без навязчивости; и чай приносит, на стоянках поезда приносит кулечки с нехитрой снедью, угощает — будущей маме хорошо кушать надо, за двоих, а насчёт билета не волнуйтесь, в кассу я провожу и чемодан поднесу, большой он да и тяжелый для Вас в Вашем положении...
Отлегло от сердца — мир не без добрых людей! Незаметно летит время в пути за разговором, вот и утренняя Москва за окном!
Попутчик держит слово — чемодан сам несёт, усаживает на него Мусю, забирает у нее проездные документы и направляется в воинскую кассу. Мама не успевает как следует разволноваться — вот, доверилась в сущности незнакомому человеку — как он возвращается уже с готовым билетом.
- Поезд до Сталино будет поздно вечером, так что успеете столицу посмотреть, а чемодан отнесём в камеру хранения. Вот вход в метро...впрочем, Вы же впервые в Москве. Могу подвезти, меня машина ждет.
- Да что Вы, я сама доберусь. Вы и так столько для меня сделали, спасибо Вам огромное! Столько хлопот со мной...
- Пустяки. Не стоит. Вы говорили, что Вам обязательно надо попасть на Красную площадь, так что мне по дороге, прошу...
Черная «эмка» тут как тут...
- Нет-нет-нет, что Вы, спасибо, прощайте!
Всё, доигралась, ахает Муся ; ведь говорили мне, Москва на ходу подметки режет, рот не разевай, - но чтоб у беременной на восьмом уже месяце такой ухажер появился — расскажи кому, не поверят, а с виду такой приличный! И не отстаёт!
- Да бросьте, Муся, неужели я похож на негодяя какого-нибудь? Мы же с Вами уже знакомы. У меня жена тоже красавица и в положении, как и Вы, я ведь вам рассказывал, так что я понимаю. Просто у меня часок-другой свободный, почему бы и не показать вам Красную площадь, на машине это мигом. А в метро, знаете, и толкнуть могут ненароком...
Вот и Красная площадь, красота-то какая! Остроконечные башни с рубиновыми пятиконечными звездами, Мавзолей — там же Ленин! а за зубчатой темнокрасной стеной красивый многооконный дом под зеленой выпуклой крышей — вот там, скорее всего, кабинет Сталина, где он ночами не спит, думает о стране, дымит своей трубкой... Вот будет что рассказать подругам и Ивану! Наказ такой дали...
- О чём задумались, Муся? Пройдёмся, я всё вам покажу и расскажу. Что Вас больше всего интересует?
- Давайте подойдем поближе вот к этому дому, а то отсюда плохо видно — мне поручили разглядеть одно окно.
- Вот как?! Что за окно и кто поручил? У вас знакомые здесь? - раздаётся за спиной незнакомый голос. Муся оборачивается: перед ней стоит милиционер и двое молодых парней в штатском, а поездного знакомца и след простыл!
- Постойте, а где же Михал Михалыч, он меня знает. Я вам всё расскажу!
- Расскажете, только здесь неудобно, пройдемте в машину.
- У меня поезд вечером, муж военный, я сама лейтенант медицинской службы, - горячится мама уже в той же чёрной «эмке» с двумя вежливыми и молчаливыми сопровождающими.
- Не волнуйтесь, успеете Вы на поезд. Небольшая формальность, не более.
«Небольшая формальность» затягивается на долгие часы, а происходит процедура уже не на Красной площади, а на площади Дзержинского, в здании, известном своей грозной и мрачной славой.
Вот мы с мамой и на Лубянке(так сейчас привычнее звучит), нас ведут длинными пустынными и круто сворачивающимися коридорами, двери без табличек, учреждение как учреждение. Только странность — примерно на равном расстоянии друг от друга из стен словно вырастают шкафы-короба непонятного назначения.
Заходим через коричневую дверь вместе с провожатыми в такой же шкаф, тут распахивается другая дверь и мы с мамой уже одни в огромном кабинете. Солнце бьет по глазам поверх светлых занавесок на окнах, дробится косой радугой в стеклянной пробке графина с водой на массивном и длинном столе. Господи, как пить-то хочется...
В кабинете никого. Муся стоит некоторое время в растерянности, затем подходит к столу, наливает воду в стакан и жадно пьёт. Переводит дух, осматривается...Похоже на кабинет большого начальника. А боковые стены как в театре — с потолка до полу в складках темнозеленой ткани. Складки слегка колышутся, видимо, от сквозняка. Тишина нарушается лишь гудками автомашин за окном и негромкими щелчками.
Ну что им от меня нужно?! Да тысячи людей мечтают одним глазком на сталинское окошко посмотреть, раз в Москве оказались! Чемодан в камере хранения, сколько меня тут продержат...на поезд опоздаю — всё, пропала!
- Бонжур, мадам!
Муся вздрагивает от неожиданности — она и не заметила, как во главе стола появился немолодой мужчина в полувоенном костюме.
- Здравствуйте, товарищ, а зачем...
- Присаживайтесь, Марианна Ивановна, меня зовут(он усмехнулся) Михаил Михайлович. Есть причины, по которым Вы тут оказались, так что для начала расскажите о себе — где родились, кто родители, кто из родственников за границей или был в зоне оккупации, каким иностранными языками владеете...не удивляйтесь и не возмущайтесь, так надо.
- Я сама была в окружении, нас мобилизовали всем курсом, госпиталь разбомбили, выбирались с подружкой Катькой, тоже медсестрой...Немецкий — и то несколько слов, про другие и говорить нечего...-
- А украинский?
- Какой же он иностранный, я же и училась-то в украинской школе!
- Вы не ответили подробно на первые мои вопросы, впрочем, пока не важно. Мы ещё вернёмся к ним.
Он нажимает какую-то кнопку под столом. Входит сотрудник и кладет на стол две стопки фотографий. Одну из них веером раскрывает перед Мусей.
(Вот я сижу на чемодане у воинской кассы Казанского вокзала. Вот стою, щурясь от солнца на Красной площади, запрокинув голову, пристально вглядываюсь во что-то(Сталина окно высматриваю...довысматривалась!).
Вот я - во весь рост снята - стою посреди этого кабинета, нелепая в своей растерянности, с выбившейся из причёски растрёпанной чёрной косой. А вот я наливаю воду в стакан(без разрешения! да и у кого спросить-то было в пустой комнате).
И несколько фотографий — в профиль и анфас — это я отвечаю на вопросы второго Михал Михалыча несколько минут назад. В этом же кабинете. Так вот что означают эти щелчки и шевелящиеся складки стены-портьеры! Меня «сквозняк» снимал тайно!).
- Узнаёте себя, Марианна Ивановна?
- Что всё это значит? Зачем?!
- Ответьте прямо на вопрос: это Вы на этих фото?
(Он что, издевается ? Что им от меня надо...)
- Это не такой трудный вопрос. Ответьте прямо - это Вы?
- Ну конечно, что за разговор, это я. У меня поезд через пару часов, а чемодан ещё...
- Перечислите, что в якобы Вашем чемодане.
(Муся краснеет, вспоминая чиненое-перечиненное бельишко, кружку Эсмарха, пирожки с черемухой, - саткинский деликатес, старые простыни, ношеную годами шаль...а вот самолично сшитый шерстяной сарафан из разных шарфов получился очень красивый, его и упомянуть не стыдно. И упоминает).
Начальник вопросительно смотрит на сотрудника, тот кивает, и из второй стопки придвигает поближе еще несколько фото.
- Это тоже Вы?
Мама впервые в жизни видит цветные фотографии. Потрясённо вглядывается и от увиденного на них теряет дар речи...
- Марианна Ивановна, Вы слышали вопрос? Кто на этих фото?
- Я...Ну конечно же, я,но...
Тем временем в кабинете появляются еще двое. Пожилой красавец в элегантном костюме, похожий на киноартиста, усаживается напротив и молча смотрит на маму. Другой, в военной форме, с фотоаппаратом, топчется чуть ли не в метре от ошеломленной Муси и непрестанно щелкает затвором, снимая маму ( и меня заодно в ее чреве) со всех сторон.
Пожилой бросает «Михал Михалычу» - продолжайте! - и дает знак остальным удалиться.
- Итак. Вы признаете, что и на этих фото тоже Вы?
- Как не признать...это моё лицо, причёска только совсем другая. И потом, у меня никогда не было ни такого красивого платья, ни такого ожерелья, ни серег — у меня даже уши ещё не проколоты, посмотрите!
Мужчины переглядываются. Пожилой молча поднимается и уходит, Михал Михалыч -2 следует за ним. Муся порывается встать, но раздается строгий голос:
- Сидеть! Вам придется побыть еще здесь. За Вами придут.
Муся неприязненно смотрит на безмятежно улыбающуюся белозубую красотку на ярком глянцевом фото. А ей-то не смеха. Солнце уже не играет в графине с водой(дернуло же столько воды выпить, а где уборная...сидеть тут приказано), день явно клонится к вечеру, а поезд...какой поезд! Рожать-то где придётся — в тюрьме, похоже, но за что?!
Проходит еще пара часов. Я не выдерживаю и тоже начинаю волноваться вместе с мамой — ворочаюсь в её животе и добавляю тем страданий моей мамочке.
Наконец, уже в сумерках перед нами вырастают те же двое и предлагают пройти с ними.
- Куда? В тюрьму? Но за что?! - не выдерживает Муся и разражается рыданиями. Отталкивает протянутый ей стакан с водой — мне в уборную нужно, а не воду хлебать!
- Пройдёмте. Мы Вас туда и проводим.
- А потом?
- Не волнуйтесь, всё будет хорошо.
«Хорошо» становится только в вагоне поезда: Мусю со мной и с чемоданом буквально вносят те же дюжие молодцы чуть ли не через раскрытое окно, устраивают на нижней полке под возмущенный ропот пассажиров, мигом стихающий при виде красных «корочек» - удостоверений всесильного ведомства.
Поезд тут же трогается.
Расскажи кому — не поверят - придётся помалкивать, думает Муся, тем более, что в машине по дороге на вокзал Михал Михалыч-второй это ясно даёт понять. И приносит прохладные извинения за
