приходить.
Девушка робко подошла и протянула Николаю гроздь винограда.
– Ангур.
– Это мне? Спасибо, Шади. Какой красивый виноград. Какой вкусный…
Он отрывал крупные сочные ягоды и с наслаждением отправлял их в рот одну за другой, а девушка с любопытством смотрела на него. Наверное, так смотрят на пришельцев из других миров. В её родном посёлке не было не то что телевидения – там не было даже электричества. Европейцев она видела только возле буровой вышки, и то издали. Они в посёлке пользовались плохой репутацией и никогда в нём не появлялись. А тут перед ней сидел молодой красивый парень, с серыми глазами, светловолосый и немного странный, но, несомненно, добрый. Совсем не такой, какими рисуют русских старики, пугая детей, чтобы те не бегали на чужую территорию.
– Эдак я сам всё съем. Бери, помогай!
Николай протянул девушке виноград, но та замотала головой и что-то залепетала на своём непонятном языке.
– Чудная ты. Сколько же тебе лет, интересно?
И он вдохновлённый новой идеей стал жестами выпытывать возраст девушки. Та никак не могла понять, чего от неё добиваются, и всё время повторяла: «Ман не миданам». Тогда Николай оторвал от кисти двадцать ягод, разложил их в ряд и сказал:
– Вот смотри, Шади, здесь двадцать виноградин. Столько мне лет. А тебе сколько? Ну, покажи, сколько твоих ягодок нужно оставить.
Шади задумалась ненадолго, а потом одну за другой съела три ягоды.
– Семнадцать, значит? Здорово! По вашим обычаям уже, наверное, замуж пора? Судя по тому, что я наблюдаю в бинокль, выбор у тебя небогатый. У нас на заставе больше мужиков, чем у вас в кишлаке, если даже всех стариков посчитать и этих с буровой вышки. Эх, жалко такую красоту, пропадёт в этих горах ни за что ни про что. Если бы я с тобой прошёлся по нашему городу… – Николай мечтательно закатил глаза, – понятно: приодеть, обуть по моде, – то мужская половина шеи бы посворачивала, а женскую водой отливать пришлось бы. Нет, конечно, моя Ленка тоже симпатичная девчонка, но поставь её в толпу таких же девиц – и, как говорится, найдите хотя бы пять отличий. Бывало, приду на танцы и шарю полчаса глазами по публике, чтобы отыскать Ленку. Пока она сама рукой не помашет, так и стою, как болван. А ты в толпе не затеряешься. Ты наверняка даже не знаешь, что такое танцы. Ха! Представляю дискотеку в твоём кишлаке.
Шади тоже хохотнула в ответ и, заглядывая в глаза парню, попросила:
– Коля, Шаганэ, Шаганэ.
– Тебе стихи нравятся? – удивился Николай. – Хорошо, будет тебе Шаганэ.
И он прочитал ей сначала про Шаганэ, потом ещё несколько стихотворений, а она всё слушала и слушала, затаив дыхание. Шади была первой, кому он читал среди прочих и свои стихи без малейшего стеснения. О таком слушателе мечтает любой графоман.
* * *
На заставе было принято откармливать пограничный наряд, прибывший из дальней точки. Трое суток на сухом пайке – не шутка.
– Чем порадуешь сегодня, Расул? – заходя в столовую, спросил Николай повара.
Расул был единственным представителем Средней Азии на заставе. Дело своё хорошо знал, а иначе и быть не могло – качеству питания в небольшом подразделении придавали особое значение. Поваров здесь ценили, уважали и берегли, но промашек не прощали, и те, зная об этом, относились к своей работе очень добросовестно. На заре своей поварской карьеры на заставе за пересоленный суп Расул получил обидное прозвище Рассол. Но это было давно, и никто больше не вспоминал ни пересоленного супа, ни обидного прозвища.
– Суп-харчо, салат из свежих овощей, картофельное пюре с рыбой, тушённой со свежими овощами, – начал перечислять не без гордости повар.
– Нет, только не рыба! – перебил его Николай.
– Хорошая рыба, Коля, – обиженно сказал Расул, – пальчики оближешь, мамой клянусь. Все добавку просили, а я для вас оставил, даже замполиту не дал. Обидно даже.
– Да ты не обижайся, Расул, – миролюбиво сказал сержант. – Серёга с Саней вряд ли откажутся. Я только о себе говорю. Мне что-нибудь попроще.
– Ладно, там немного плова осталось. А хочешь, я картошки нажарю?
– Да не хлопочи, Расул. Сойдёт и плов.
– В следующий раз заказывайте, что вам приготовить, – недовольно проворчал повар. – Плов сойдёт ему. А ты знаешь, что никто в отряде не приготовит такой плов? Даже в округе, клянусь! У меня в школе поваров все рецепт спрашивали! Ты скажи, ты на своей Украине такой плов кушал? Я сам тебе скажу: не кушал! И не покушаешь, пока Расул к тебе не приедет в гости.
– Ну вот, завёлся! Разве я сказал, что твой плов плох? Могу тебя успокоить: на гражданке понятия не имел, что такое плов. То, что у нас в столовой на заводе называли пловом, – обычная каша с мясом и полусырой морковкой. А дома мы такое вообще не готовили. Зато у нас вареники делали! Ладно, Расул, ты мне лучше скажи, ты же понимаешь по-ирански немного, что означает слово «шади»? Я слышал, как в иранском посёлке кричали: Шади, Шади. Не знаешь что это?
– Вообще-то шади – это счастье. Я так думаю, это кто-то женщину звал. Имя тоже такое есть.
– А, ну тогда понятно. А я-то думал, – пытаясь быть абсолютно равнодушным, сказал Николай и добавил: – Ну, подавай своё чудесное харчо и свой лучший в мире плов.
– Золотые слова говоришь, дорогой! – оживился Расул. – За это получите от меня на десерт холодный компот и пирог с инжиром и курагой. Тоже мой личный рецепт.
У Николая с Расулом и до этого дня были очень тёплые отношения, но теперь Расул для сержанта стал самым близким человеком на заставе, поскольку знал фарси. Как бы невзначай, чтобы не вызвать подозрений, Николай выпытывал у друга значение некоторых иранских слов. На вопрос: «Зачем это тебе?» он спокойно ответил: «Так ведь интересно! Не помню кто, но кто-то из мудрых сказал: знание чужого языка можно приравнять к оружию».
* * *
Через неделю Николай снова получил наряд на Точку. Всё это время он думал только о Шади. Даже письма из дома смогли отвлечь лишь на некоторое время. Читая письмо от Лены, он поймал себя на мысли, что уже не рад, как прежде, и потому злился и на себя, и на невесту, и на службу, но только не на Шади. И ведь прекрасно понимал, что это неправильно, бессмысленно и не сулит ничего хорошего, но от его воли мало что зависело. Не думать об иранке он уже не мог. Жил надеждой на скорую встречу и даже не сомневался, что встреча состоится. Когда на заставу приехала военторговская машина, Николай, не колеблясь, купил красивый платок с люрексом и жестяную коробку леденцов. Это ни у кого не могло вызвать подозрений, так как многие, готовясь к увольнению в запас, делали подобные покупки. А спрятать и провести их на Точку не составляло труда.
Когда прибыли на место, сержанту приходилось сдерживать свои порывы в сторону речки, чтобы не вызвать ненужных вопросов. В течение дня все бойцы пограннаряда по очереди спускались к речке, чтобы освежиться в жаркую погоду. Порядок устанавливал старший, а старшим был сержант Крапивницкий. Однако злоупотреблять своим правом в этом вопросе не следовало. Поэтому всё должно было выглядеть, как всегда. После традиционного завтрака и краткосрочной подмены часового Николай сказал:
– Я на речку, Саша на посту, Серёге наблюдать за тылом. Книгу я забираю с собой, Серёга, а то ты быстро под неё засыпаешь. Лучше я сам там, в холодке у воды почитаю. В случае чего – три коротких свитка.
Николай не спеша спустился к воде и направился к заветному месту. Повесил на куст условный знак, накинул на торс гимнастёрку, сел на любимый валун, развернул книгу и попытался читать. Но глаза невольно сами скользили по сторонам цепким, отработанным за время службы взглядом. В тридцати метрах у поворота реки в кустарнике слегка колыхнулась ветка. Сердце молодого человека радостно ёкнуло.
– Шади! Это я, Коля! Шади!
Девушка вышла из укрытия и поздоровалась:
– Ассаляму алейкум, Коля!
– Ваалейкум ассалям, Шади! Здравствуй, рад тебя видеть.
Девушка протянула Николаю персик.
– Холу.
– А у меня тоже для тебя подарок есть! – обрадовался парень. – Вот, смотри, это тебе, Шади! Это платок. Красивый? Нравится? А это конфеты, леденцы, монпансье, как называет их моя бабушка. Вот так открываются и можно есть. Попробуй, не бойся.
Бедная иранка была ошеломлена подарками, радостно что-то лепетала, разглядывала яркий платок и пёструю крышку жестяной коробочки. А Николай, довольный произведённым эффектом, смотрел, улыбаясь, на девушку и ел сочный и ароматный плод.
Так начались регулярные встречи юной иранской девушки и молодого сержанта-пограничника, которые носили вполне невинный характер. Они много разговаривали, хотя не понимали практически ничего из сказанного, но им это было и неважно, потому что было просто хорошо быть вместе, слушать и смотреть друг на друга.
Так длилось почти три месяца, пока не произошло ЧП. Случилось это осенью во время миграции животных.
Старый секач вёл своё стадо по руслу реки на новое место обитания. Николай и Шади уже собирались прощаться, как вдруг услышали приближение стада диких кабанов. Шедший впереди старый вожак тоже заметил людей. Остановился. Замерло всё стадо, в котором было не менее двух десятков голов разных размеров, возраста и пола. Николай мгновенно оценил обстановку. Бежать некуда: с обоих боков река зажата отвесными скалами, единственная тропинка, ведущая в лагерь, была уже отрезана, а сделать рывок в сторону Ирана – бесполезно, человек не может конкурировать в скорости с диким кабаном. Сержант, стараясь не делать резких движений, взял автомат, снял с предохранителя, плавно загнал патрон в патронник и стал выжидать в надежде, что вожак повернёт своё стадо обратно. Но секач не был настроен миролюбиво. С минуту он смотрел в глаза человеку, затем ковырнул рылом прибрежную гальку, как бы предупреждая о серьезности своих намерений и предлагая противнику убраться подобру-поздорову. А поскольку люди не думали этого делать, то решение было принято мгновенно – не мог вожак перед стадом ударить рылом в грязь. Наклонив угрожающе голову, он бесстрашно понёсся на врага. Николай вскинул автомат и направил свинцовый град в голову страшного зверя. Стрелок он был хороший и первой очередью попал в цель, но кабан продолжал бежать, и последовала вторая, третья очередь. У сержанта промелькнула мысль, что на перезарядку оружия времени не будет, нужно бить точнее. То ли двадцать пятая пуля магазина была самой точной, то ли животное последний десяток метров бежало уже мёртвым, но кабан рухнул чуть ли не у самых ног стрелка, сгребая своим могучим телом речную гальку. Обезглавленное стадо повернуло обратно.
Николай настолько был ошеломлён произошедшим, что не сразу даже сообразил, что у него на спине, обхватив шею руками, повисла испуганная Шади. Сержант быстро пришёл в себя; расцепил побелевшие пальцы девушки, повернулся к ней, погладил показавшиеся из-под сбившегося платка волосы и сказал:
– Всё нормально, Шади, не бойся. А теперь беги скорее домой. Сейчас ребята наши нагрянут. Давай беги, беги, Шади! Хане! Хане!
Он подтолкнул девушку в направлении её дома. Видя, что она ещё не пришла в себя, подхватил её на руки и побежал к повороту, где река пряталась за скалой. Там поставил девушку на ноги,
