заготавливал на заставе для дембеля, он постепенно отнёс любимой девушке, а ехать домой с пустыми руками не полагалось. Далеко идти не пришлось. Предприимчивые азербайджанцы отоварили его прямо на железнодорожном вокзале, наперебой предлагая различный ширпотреб, уверяя, что это последний писк моды, привезённый из-за границы, и нигде больше такого не купишь.
«Умеют торговать восточные люди, – подумал Николай, подсчитывая оставшуюся мелочь. – Хорошо, что проезд бесплатный, а то бы пешком пришлось добираться. Но поголодать, как минимум сутки всё же придётся».
В родной город он приехал глубокой ночью. На автовокзале к нему подошёл средних лет таксист и спросил:
– Куда путь держишь, служивый?
– Домой, – вздохнул Николай.
– Это понятно. Отслужил вчистую?
– Отслужил.
– А на какой границе служил?
– На иранской.
– Я тоже. А отряд?
– Серахский.
– А я в Каахкинском. Ну, садись, брат, довезу до самого дома с ветерком.
– Да у меня с деньгами не густо, чтобы на такси ехать.
– Пусть отсохнет руль у того, кто с дембеля деньги посмеет взять. Садись, говорю. Куда везти, погранец?
– На Садовую, двенадцать.
– Тогда вперёд!
Когда машина свернула на улицу Садовую, на которой располагались только частные дома, таксист принялся вовсю сигналить. Не прекратил даже тогда, когда остановился под табличкой на деревянном заборе с номером 12, разбудив не только всех собак в округе, но и обитателей близлежащих домов.
Открылась калитка, и показалась седая голова уже немолодого мужчины.
– Что случилось? – щурясь, спросил хозяин.
– Встречай героя, отец! – весело крикнул шофёр, выскакивая из машины.
Следом вышел Николай и, посмотрев на обильную седину отца, с грустью подумал: «Постарел», а вслух произнёс:
– Здравствуй, батя! Я вернулся.
* * *
Позволив сыну отоспаться, родители разбудили его только к обеду.
– Пока мать с бабушкой накрывают на стол, – сказал отец, – пойдём, сынок покурим на крыльцо. Курить начал?
– Нет, батя, не начал.
– А что так? Я же тебе, помнишь, когда порол в пятом классе за то, что ты стащил мои сигареты, говорил, что вот пойдёшь в армию, тогда и кури.
– Так то я не для себя сигареты таскал – для Витьки и Шурки Самохиных. А выдавать друзей у нас не принято.
– Выходит, зря порол?
– Ну, почему же зря? Воровать тоже некрасиво.
– Но порол-то я не за воровство! Я вот курю с малолетства, а ведь знаю, что пакость. В армии сахар свой отдавал за махорку. Некому меня, дурака, пороть было.
Отец закурил, сладко затянулся и произнёс:
– Гадость, но как приятно.
После нескольких глубоких затяжек он снова заговорил:
– Мы с матерью полагаем, что встречу нужно сегодня организовать. Вечерком. Сегодня воскресенье, как раз вся родня соберётся. Лену твою с родителями позовём. Мать хотела ей позвонить, но я сказал, что ты сам должен это сделать. Она расцвела, похорошела. Хороша девка! Тебя ждала, ты не сомневайся. Точно знаю: ждала.
– Она-то ждала, – тяжело вздохнул Николай.
– Не понял! Что ты этим хочешь сказать? – удивился отец, предчувствуя недоброе.
– А то и хочу сказать, что ты всё понял, батя.
– Ни черта я не понял. А ну, толком говори. Я, ты знаешь, не люблю этих вокруг да около.
В это время открылась дверь, и мама позвала:
– Стол накрыт, только вас ждём.
– Погоди, мать, сейчас идём, – сказал отец, прикрывая дверь. Сыну вполголоса добавил: – После поговорим. Матери ни слова. Инфаркт у неё был. Мы тебе не писали – она не велела. Но ты имей в виду.
– Хорошо, батя, я понял.
После обеда пошли опять «покурить». Николай всё рассказал отцу. Наконец-то представилась возможность с кем-то поделиться, и сделал он это с облегчением, как на исповеди. Отец слушал, не перебивал, прикуривая одну сигарету от другой.
– Натворил ты делов, сынок, – сказал он, когда Николай закончил свою исповедь. – А теперь послушай меня. Внимательно послушай. То, что ты мне рассказал, больше не рассказывай ни одной живой душе. Никогда никому, ни боже мой. Проболтаешься – донесут куда следует, и загремишь под фанфары. Надолго загремишь. Тут тебе такую статью впаяют, что мало не покажется. Уж ты мне поверь! В общем, так: живём, будто ничего и не было. Выбрось всю эту муть из головы. Увидишь свою Ленку, забудешь …
– Да не забуду я, батя! Потому что не муть это была! – воскликнул Николай с болью в голосе.
– Правильно, не муть, а помутнение рассудка. Понимаю: увидел красивую бабу; кругом одни мужики, а тут сама в руки идёт. К тому же экзотика.
– Ну при чём тут экзотика?
– А притом! Эх, мало я тебя порол, да и не за то. Если ты меня сейчас не послушаешь, то не будет у тебя ни иранки, ни Ленки, никого не будет – одна тюрьма. Кому от этого станет легче? Мать в могилу загнать хочешь?
– Никого я загонять никуда не хочу. Я лучше тебя знаю, что никаких шансов у меня с Шади нет. А душа болит: как там она без меня? И что я могу с этим поделать?
– Тут, сынок, или рвать с мясом, или клин клином. Лучше, конечно, второе. Для всех лучше. Повстречаешься с Леной, весной поженитесь, там, глядишь, дети пойдут. Так всё оно и устаканится. Время – оно всех лечит. Если бы было по-другому, то человечество вымерло бы раньше мамонтов. Обещай, сынок, что будешь вести себя разумно. Да и Елена в чём перед тобой виновата? На кой она тебя ждала, когда столько парней вокруг неё увиваются? Только бровью поведи – штабелями лягут! Я тебе не как отец говорю, а как мужик: Ленка – девка стоящая. Ну посуди сам. Сможешь ты поехать в Иран и забрать свою басурманку?
– Нет.
– Во-от! А жить надо! Если не можешь сделать так, как хочется, тогда поступай так, как надо. А надо жениться, работать, семью содержать, детей растить. Жить, как все нормальные люди!
– Всё я это прекрасно понимаю, батя, но мне нужно время. Думаешь, легко так быстро переключиться? Я ведь не машина.
– Понимаю. В шею тебя никто не гонит, но и затягивать со свадьбой тоже не стоит. Тебе же легче будет. Обещай, что будешь держать себя в руках и не делать опрометчивых шагов. Постепенно всё наладится, вот увидишь. Только Лену не обижай, прошу.
– Ладно, батя, ты не переживай. Я постараюсь. Всё будет нормально.
* * *
В мае сыграли свадьбу. Несмотря на все старания Николая провести это мероприятие как можно скромнее, свадьба была шумной и многолюдной. Оставшись наедине с невестой в отведённой для них комнате в родительском доме, Николай облегчённо вздохнул:
– Неужели это закончилось?
– Что именно, милый? – удивилась Елена.
– Да шум этот, пьяные выкрики, пошлые пожелания и всё прочее.
– Ты на своей границе настолько одичал, что до сих пор людей сторонишься. Нет, до армии ты не таким был.
– А каким? Я уже не помню.
– А я помню! Ты не расставался с гитарой и мотоциклом. Вокруг тебя всегда собиралась компания, и тебе это нравилось. Я видела – нравилось. И мне это нравилось. Прошло пять месяцев, как ты вернулся, а я ни разу не слышала, как ты поёшь. Правда, страсть к мотоциклу осталась. Вот только гоняешь всё больше сам. А до армии – только со мной.
– Всё, теперь тоже только с тобой. Куда теперь я без тебя?
– Теперь только попробуй без меня, – Лена ласково вцепилась Николаю в его изрядно отросшие после армии волосы. – Вот так все патлы твои повырываю, так и знай. Что, страшно? Сдаёшься?
– Да я ещё в загсе сдался тебе окончательно.
– Тогда бери на руки свою молодую жену и неси в постель!
– Так сразу? – попытался шутить Николай.
– А ты как думал! Я пять месяцев ждала, когда же он начнёт ко мне приставать. Я и не подозревала в тебе человека таких строгих правил.
– Так ты же перед армией меня сама отбрила. Да ещё так жёстко. Я не забыл.
– Глупый, то ж до армии, чтобы ты потом даже подумать не мог, что я тут гуляла налево и направо.
– Сложный вы народ, женщины.
– Это кто тут женщины? А ну-ка, быстро исполнять свой супружеский долг!
– А поговорить за жисть? А помолиться не желаете, Дездемона? – поддержал шутливый тон супруги Николай.
– А вот после и поговорим «за жисть»!
При этих словах Елена толкнула мужа на кровать, рухнула на него сверху и тут же вскрикнула:
– Ой! Что это?
– Где?
– У тебя на груди, под рубашкой.
– А, это. Это амулет, память о незабываемой встрече.
– Покажи, – изменившимся голосом потребовала Лена.
Николай расстегнул рубашку и показал кулон, который, как и обещал, связист Серёга сделал из клыка кабана, отполировав его до блеска и увенчав короной у основания, пожертвовав для этого половиной серебряной монеты (вторую половину он приберёг для своего экземпляра); серебряную цепочку, на которой висел клык, Николай купил уже дома.
– Что это? – изумлённо спросила девушка.
– Это клык дикого кабана, которого я завалил.
Елена взяла в руки трофей и, рассматривая с каким-то благоговейным трепетом, сказала:
– Какой огромный, какой страшный. Как можно носить такое? Это же неудобно, это неприятно должно быть. Зачем он тебе?
– Я же говорю: это память о незабываемой встрече. А ты знаешь, что, согласно закону о переселении душ, теперь сила этого кабана перешла ко мне? А у этого кабана был гарем ого-го! И управлялся ведь. Пока меня не встретил.
– Сними, пожалуйста. Мне почему-то страшно. Ты шутишь, а мне не смешно. Жуть какая-то! Коля, я прошу тебя, Коля.
В его мозгу отозвалось, как горное эхо, далёкое «Коля! Коля!». Будто кто-то звал его из другой жизни. Мгновенно понеслись перед глазами картинки. Вот несущийся дикий кабан, вот он стреляет, зверь падает, вот кто-то обхватил его сзади за шею, потом он видит Шади, одну только Шади…
– Шади? Что такое шади? – возвращает его в действительность голос Елены. – Коля, ты меня пугаешь, или ты так надо мной шутишь? Что значит шади?
Николай понял, что невольно озвучил свой бред. Пытаясь окончательно смахнуть наваждение, он тряхнул головой и нежно сказал:
– Не пугайся, Лена. Шади по-ирански – счастье. Я сниму и спрячу подальше, если тебя это напрягает.
«В конце концов, разве Лена виновата, что у него всё так нескладно получилось», – подумал Николай, а вслух произнёс, снимая с шеи злополучный кулон:
– Всё, начинаю новую жизнь! Семейную. Долой пережитки прошлого! – Он встал с кровати, стал срывать с себя и с невесты одежду новобрачных и выкрикивал: – Долой этот дурацкий галстук! Этот тесный пиджак! Долой этот архаизм – фату! Всё долой!
– Ты сумасшедший! – с восторгом воскликнула Елена. – Но таким ты мне нравишься больше.
* * *
В этот же майский день, двадцать пятого числа, на пятую заставу поступило сообщение с Точки о задержании нарушителя государственной границы СССР. Через несколько часов из отряда приехал начальник особого отдела капитан Незнанский. Посмотрев на нарушителя, особист, не скрывая иронии, спросил начальника заставы:
– Ну и зачем вы притащили эту беременную бабу на заставу? Вам что, мало хлопот? Дали коленом под зад – и пусть себе идёт домой. Или таким образом решили восполнить нехватку женского пола? Жениться тебе надо, товарищ старший лейтенант.
– Вы сначала послушайте ефрейтора Капустина, осуществившего задержание, – сухо парировал начальник заставы.
– Ну, давайте сюда Капустина, – недовольно сказал капитан. Он был сильно раздосадован тем, что впустую проехал почти две сотни километров в такую жару по пыльной дороге, а ведь ещё предстояло ехать
