поднимаю лицо к небу. Над нами кружит большая птица. Сразу не могу узнать хищника, да и не он занимает сейчас. Я держу в руках чудо!
Белый голубь.
Пройдут года. Но биение птичьего сердца ещё долго - долго будут помнить руки. Биение сердечка маленького ангела с небес.
Птичка казалась толи напуганной, толи раненой, хотя ни крови, ни внешних повреждений не обнаружила. Папа сказал, что возможно, хищник ударил ее, по не пробил кожу, поэтому крови не было.
Федечка, другого имени я, конечно, не могла дать, жил у нас две долгих недели. Ему отдали веранду. Каким восторгом были наполнены те четырнадцать дней! Он пил из блюдца, интересным грациозным движением запрокидывая головку кверху. Я представляла, как капельки воды скатываются по нежному горлышку в маленький желудочек. Много раз видела, как пили куры, но такого интереса у меня не вызывали никогда. С разрешения бабушки готовила Феденьке такую же пищу, как по весне маленьким цыплятам. Он ел рубленые варёные яйца и вязкую пшённую кашу, а позже с удовольствием клевал пшено.
На него приходили смотреть все ребята с нашей улицы. Наташка разболтала.
А потом стал взлетать на спинку старой кровати. Мы поняли, что пора выпускать птицу.
Какое это упоительное чувство - пустить спасённого голубя с руки в небо! Он летел ввысь, резко махая крыльями. Но вскоре вернулся и опустился на плечо. Как тогда. В первый раз.
Федечка прилетал в наш двор в течение двух месяцев. Пил воду из куриной поилки, смешно покачиваясь и взмахивая крыльями на деревянном бортике. Клевал зерно, щедро рассыпанное ему и курам. И даже петух Егорыч никогда не обижал голубя, и, казалось, ждал к обеду его прилёта. В конце августа голубь перестал прилетать. Светлая грусть поселилась в душе. Именно, светлая, потому знала, что у небесного ангелочка всё хорошо. Тем более, он вырос и стал сильным и крепким.
Федьку номер четыре мне принесли на следующий год. Это было в июне. Мальчишка с конца улицы подобрал голубя со сломанным крылом и отдал Айболиту. Так меня называли соседи. Голубей с таким странным цветом оперения не видела даже в книжках. Голова была наполовину - белая, наполовину - коричневая, и весь был такой, словно художник – анималист решил пошутить и небрежно разрисовал белоснежного голубя светло и тёмно- коричневой краской.
Феденька болел долго. Ему мешала шина, наложенная на крыло. Но голубь переносил боль и неудобство стойко. Когда заходила на веранду, начинал копошиться на постилке в своём углу, смотрел на меня странного цвета медовым глазом с чёрным зрачком, шевелил здоровым крылом, кивал головкой. Видела, он был рад. Поила, кормила, по совету мамы – медсестры, раз в день капала в приоткрытый клюв раствор антибиотика во избежание воспаления. Выносила гулять на улицу. Мы сидели на солнышке на скамеечке у ворот. Я читала книгу или пальчиком гладила по головке, ладонью по крылышкам. Проговаривала старинный заговор бабули, который, казалось в детстве, сам без лекарств избавлял от любой хвори: «У сороки боли, у вороны боли, а у Феденьки заживи». Потом ловила себя на мысли: «Почему же у сороки должно болеть, у вороны должно болеть? Им так же плохо будет, как Феденьке». Но заговор есть заговор! Тогда представляла себе вредную драчливую вороватую сороку и наглую ворону, поедающую яйца и птенцов в чужом гнезде. Вот таким не жалко было и болячек послать!
«У сороки боли, у вороны боли, а у Феденьки заживи».
Через два месяца Феденька стал вставать на крыло. Первая попытка – один метр на воздухе во дворе. А чуть позже он смог летать, как все голуби. Прилетал повидаться со мною по два - три раза в день. Пикировал на потянутые руки, опускался на голову, на плечи. Со слезами радости выскакивала из дома, когда мама, папа или брат кричали со двора: «Федька снова прилетел!»
А осенним днем он опустился на топтун - траву во дворе не один, а с подругой - белоснежной голубкой. Я сидела на нижней ступеньке крылечка. Он брал с руки семечки, а она, перебирая лапками, тревожно крутила головкой. Федя оборачивался к ней и успокоительно издавал свои голубиные звуки, и тогда, о чудо, голубка стала продвигаться ко мне. И остановилась у ног, склонила головку и стала смотреть в мое лицо.
О человеческий мир! Люди - человеки, думаете, что вы совершенны, раз подчинили себе природу, отстроили города и сёла, перегородили реки плотинами… Взяли все живое в плен и думаете что вы – цари природы. Что всех лучше и совершеннее, всех красивее и гармоничнее! Черта с два!
Прошли десятилетия. Ничего совершеннее, добрее, светлее и чище, чем доверчиво склоненной на бок головки белоснежной голубки не видела в жизни!
Пятый Федя жил в клетке. Намного позже. Когда появились на свете и потом подросли мои дорогие дочки. Он был шустрым и любимым всеми хомячком. Гладкая серо – белая шёрстка. Черные глаза бусинки. Маленький сгусток неугасимой энергии. Обустраивал свой домик. Кроша в мелкие кусочки бумагу, свивал уютное гнёздышко. Делал запасы. Обожал семечки. Любил лазить по маленькому канату до самого клеточного потолка. Мешал спать по ночам. Грыз клетку. Дважды умудрялся сбегать. Однажды залез под пол в квартире. Пришлось вскрывать пол, поднимать доски, вылавливать шустрика.
Во время ремонта в одной из комнат жил на лоджии, под потолком которой были протянуты струны – шпагаты для сушки белья. Как – то сушились шторы, и одна, возможно, порывом ветра из открытого окна попала в клетку. Федька, видимо, выбрался по ней из клетки, а потом смог сбежать с лоджии. Жили на первом этаже. Дома несколько дней были детские слёзы. Невыразимое горе. Грусть в глазах взрослых. До ночи младшая кликала под лоджией во дворе: «Федя! Федечка! Где ты?» Он не нашёлся. Уже, будучи взрослой, студенткой вуза, она купила большую клетку, замечательную морскую свинку – мальчика и назвала его, как вы думаете? Правильно!
Он жил у неё несколько лет, а когда, год назад, у них с мужем появился маленький Саша, то Федька, уже взрослым, матёрым, даже старым, переехал из столицы в наш маленький городок, в нашу квартиру…
Как же я люблю вас, Феденьки!
Всех – всех! И тех, кто живёт здесь, и тех, кто ныряет в облаках в своем раю!
Татьяна Сунцова.
5 окт. 2013. 11.02.
