Тремориада

выглядела свежо. Особенно на фоне пацанов. В комнате было сервировано две табуретки. На троих – шикарно. Они ломились от развороченных салатов, и прочих колбасо-разносолов.
- Мой дембель отмечаете? – спросил Саныч, ставя литр водки под табуретку. Басуха, разливая из начатой бутылки по рюмкам, сказал:
- А как же, корешочек. И за одно «пятую зарплату» Золотника. Дата громкая, грех не напиться.
- Не напиться – всегда грех, – сказал Саныч. – Мы вот так в мичманской…
- В контрадмиральской, - перебил его Басуха. – Давай так, тебе сейчас десять минут на дембельский альбом, и всё на этом. Брат, пойми, ты нас сейчас только загрузишь. Особенно Любочка будет в восторге от рассказов о мотросе «Пупкине». Всё понимаю, сам полгода назад дембельнулся. Мы после как-нибудь душевно вдвоём посидим. А сейчас втягивайся в жизнь гражданскую. Расслабься и балдей, корешочек.
Саныч кивнул:
- Да оно понятно. Только говорить то пока мне не о чем.
- А ты, братуха, слушай и поддакивай, - засмеялся Басуха, и поднял рюмку. – За Грос-Адмирала Саныча! Повелителя морей, и портовых шлюх!
- Саныч сутенёр? – захихикала Любочка.
- Дура! Саныч наше всё, - заявил Золотник, и они чокнулись.
Пили, закусывали, и дым стоял коромыслом.
- Ну, чё, Саныч, группу сколачивать будем? – спросил Басуха.
- Можем сколотить хоть кордебалет, - усмехнулся Саныч.
- До службы не успели, - продолжал Басуха. – Зато сейчас как жахнем! Золотник месяц назад гитару купил. У него кореш, барабанщик есть. Вроде толковый. Хоть с причудами. Ну, я естественно - басуха. Всё готово, тебя ждали. Песен на службе написал?
- Есть пару вещей.
- Надеюсь не про товарища старшину? – рассмеялся Басуха.
- Не, про стальные зубы, и про кочергу. – сказал Саныч. – А как группу назовём?
- Сейчас и придумаем, - предложил Золотник, уклоняясь от протянутой Любочкой шпротины на вилке. – Например: «Брынчащие Расчихвостики».
- «Мудящие параноики», - сказал Саныч.
- «Мутные зануды», - уже смеялся Басуха.
И пошла ржачка: «Пьяные Лошарики»; «Немного туповатые»; «Местами поломатые, частично похмелятые»; «В уматы набухатые».
Так они забавлялись с полчаса, хохоча, и перебивая друг друга. Пока Любачка не предложила:
- «Твёрдый знак». Прикиньте, как на концерте многотысячная толпа беззвучно скандирует название обожаемой группы. Тысячи безмолвных ртов выдавливают твёрдый знак.
- Точно! – кивнул Басуха. – Толпа народа в беззвучном крике исходит. Это просто фильм ужасов. Музыканты забрали их голоса.
- Как концерт для толпы зомби, - проговорил Золотник.
- Любочка, тащи дневник, поставлю тебе пятёрку, - сказал Басуха. – Ведь и написать название легко.
Он в пепельнице окурком на пепле вывел: «Ъ». И велев ничего не трогать, вышел из комнаты. Вернувшись с фотоаппаратом, снял нарисованный «Ъ».
- Для истории, - пояснил Басуха. – И обложки первого альбома.

Группа «Ъ» быстро сыгралась. Через три месяца репетиций был первый концерт. А через год сами записали магнитный альбом. Под одноименным названием группы. С исторической фотографией на обложке: «Ъ».
Группа проиграла успешно семь лет. Выступая на фестивалях и давая концерты в городах области. Записали ещё два альбома на диски. Но, в конце концов, развалились после смерти Басухи. Отношения внутри группы всегда были натянутыми. Золотник чудил со своим другом барабанщиком. Саныч всегда был на своей собственной волне. И связывал их вместе лишь Басуха. Умеющий находить со всеми общий язык. При этом оставаясь не «и вашим и нашим», а находящим компромисс в тёртых моментах, и умеющим убедить, где надо.
Саныч не мог припомнить в Басухе отрицательных качеств. Даже когда тот стал баловаться «винтом». А после и героином. Затем Басуха просто, словно – поигрались и будет, - прекратил торкаться.                                                        
          Частенько они с Санычем уходили в загулы. Пили, по нескольку дней, не просыхая. После Басуха морщился, напевая: мои почки – мои побочки. В конце концов, Басуху это достало, и он закодировался.
           А через месяц, после трёхлетнего перерыва – вновь начел ширяться. Героином. Уж на всю катушку. И через полгода его почки, его побочки, отказали. Он умер дома в постели. Мать закрыла ему глаза. Перед этим она звонила Санычу и просила, чтоб тот нашёл героин для сына, потому что он иначе умрёт. Саныч нашёл, принёс. Но Басуха уже не дышал. Мать забрала «чет» и спустила героин в унитаз.

                                                                 5

«Федот, и ты давай, подтягивайся к нам»
Саныч достал из серванта ещё стопку.
Федот был открытым для друзей человеком, как дверь хлебосольного дома. Его зарезали в тридцать лет. Бытовуха, по синьке.
У Федота, одно время, они собирались вшестером. Свой круг. Ну, и девки периодически заглядывали. Молодые, до всего охочие. Телевизор вечно настроен на музыкальный канал Wiva 2.
- Новый клип.
- OFFSPRING.
- Ты не видел? Ага-ага!
Висели у Федота всю зиму. Саныч тогда по вахтам работал. И все выходные проводил «в своём круге». Пропивали зарплаты по очереди. Деньги не переводились. И здоровье тоже. Отходили на работе, и вновь шли к Федоту, который уволившись, получил денег, наверно не один мешок.
Но как то уж к весне Саныч пропустил пару недель разгульных. Поднадоел уж карнавал бесконечный. Но всё ж решил проведать друга. И когда тот открыл дверь, стало сразу понятно, что дело плохо. По глазам. Они стали пустыми и стеклянными, как донышки бутылок. Саныч тут же сбегал за пивом. Лечить кореша.
Федот сидел в полумраке за журнальным столиком. Горел лишь ночник над кроватью. И тишина.
- Чего телик не включишь? – спросил Саныч, ставя четыре бутылки на столик, и присаживаясь в кресло. В маленькой комнате теснились три кресла. Ну да тут и не плясали.
- Да блин, - вздохнул Федот. – Такая ерунда вышла. Пришли два маляра. Ремонт-то надо делать (ремонт надо было уж года пол как делать), в зале. А у них такая пила была. Как нить красная. Говорят: всё что хочешь, распилит, и следа не останется. Я спрашиваю: это как? Они: да вот так. И давай этой ниткой телик пилить. И мне интересно, я дурак им ещё помогал. Ну, и распилили, крест-накрест. Точно, следа не осталось. Только не работает теперь.
Саныч пил пиво, слушал, и удивлялся, что за нить-пила такая? Поднялся, подошёл к телевизору, потрогал.
- Говорю, не видно следов, можешь даже свет включить, - попивая пиво, сказал Федот.
Саныч вдруг в полумраке увидел не подключенный шнур. Воткнул вилку в розетку, где-то даже опасаясь, что распиленный телик бабахнет. Но тот, конечно же, просто заработал.
- Ух, ты! – обрадовался Федот. – Показывает.
«Дело точно дрянь», - подумал Саныч возвращаясь в кресло.
- Ты никого не видишь? – спросил Федот.
- В смысле?
- В кресле, - Федот кивнул на пустое кресло.
- Нет, не вижу. А ты?
- Дьявол там, - буднично ответил Федот. – Уже давно его вижу. Ты точно не видишь?
- Нет, - у Саныча аж холодок внутри пробежал. Он потихоньку передвинул с середины столика острую открывашку к себе.
- А я вижу, - Федот с кресла перевёл взгляд на столик. – И ещё, пробки крутятся.
Он, поставив бутылку на столик, взял пивную крышечку и начал её гнуть туда-сюда.
- Достала она крутиться, - сказал Федот. – И маляры эти на фиг тут не нужны.
- Нет там ни кого. Хочешь, глянем.
Они пошли.
- Точно никого, - проговорил Федот, глядя на стены с ободранными обоями.
- Вот и славно, - вздохнул Саныч, и они вернулись за столик. - Видишь ещё кого-нибудь?
- Дьявола. Он что-то записывает. У него есть особый журнал. – Федот кинул на пол порванную надвое пивную пробку, и уставился на пробку Саныча. – И эта крутится. Видишь?
- Нет.
- А у меня крутится, - Федот взял, и принялся гнуть новую крышечку. – И дьявол смотрит. Притаился с ручкой в руке и смотрит. Наши имена написать хочет. Только он одни кликухи знает.
«Прям языческое поверье, - подумал Саныч. – Чтоб дьявол не записал в свой журнал пьяницу, у каждого алкаша должна быть кликуха».
Санычу пора было идти на вахту. Он, попрощавшись с Федотом, порвавшим вторую крышечку, заскочил в соседний дом, к Балагуру, общему другу, и рассказал, что случилось.
- Одному ему дома оставаться нельзя, - заключил Саныч.
Тогда всё обошлось. Федота увезли в больницу. А четыре года спустя его каким-то ветром занесло на непонятную квартиру, где пьяный хозяин и зарезал Федота кухонным ножом.

                                                         6

Было уже 11.45. Саныч выключил звук телевизора, чтоб не слышать пожеланий президента.
«Иннокентий, Треска, давайте к нам скорей. А то одни, на том свете, Новый Долбанный Год отмечать будете».
Саныч достал ещё две стопки. Налил и накрыл их хлебом. Плеснул себе, чокнулся с «новенькими».
- Проводим Старый Долбанный Год! – сказал Саныч и выпив подошёл к табуретке, закусил гречкой. Странное дело. Водка его пока совсем не брала.

В 95-ом, осенью, к Санычу неожиданно заехали Иннокентий с Трескачёвым. Была пятница. И гости были удивлены, пройдя в прихожую и не услышав в квартире ничего кроме бубнящего телевизора.
- А где сабантуй? – спросил Сергей Трескачёв.
- Сабантуй? – переспросил Саныч. – Ты о турецком султане?
- О балтийском рабочем, - сказал Иннокентий. – Где девичий визг, и мужское: Карамба!?
- Сами вы карамбы, - усмехнулся Саныч. – Чё в пакетах принесли?
- Три килограмма водки. Ну, и закусить, - сказал Треска. – А ты думал, мы с чекушкой попёрлись в другой город?
         - Я знал, - потёр ладони Саныч. – Вот сейчас и будет Карамба!
Он взял у гостей пакеты и пошёл в комнату сервировать табуретку.
Сидели тихо, душевно. Правда, в наивысшей лирической точке, Саныч достал гитару и спел свою песню:
Выпьем по кружке портвейна
Сырок со мной преломи
Закурим потом папироски
Забудем с тобой про часы
За окнами ночка глухая
По стенке ползёт таракан
Срывается капля из крана
Последняя в полный стакан
Эх, боль же моя ты кручина
Эх, ночка ж моя ты тоска
Сегодня у нас грустный праздник
Грузчика и моряка
Налей же портвейн ещё в кружки
Пустую бутылку под стол
В тарелке скукожен огурчик
Пупырчатый он разносол
Скрипят, скрипят половицы
Иду за бутылкой другой
В Португалии не известны
Ингредиенты  такой
За окнами ночка глухая
Вьюга тоске подпевай
Срывается капля из крана
В стакане вода через край
Отложим проблемы на завтра
Забудем, что было вчера
Сегодня у нас грустный праздник
Грузчика и моряка.

А после сидели тихо, не доставая соседей записями тяжёлой музыки. Вспоминалось всё самое хорошее и весёлое. Улеглись спать под утро. А проснувшись к вечеру, похмелились парой рюмашечек, остатками со вчера. Да и сидели, отходя потихонечку, уставившись в телевизор, комментируя всё шутками-прибаутками. Позже наделали из иголок, спичек, да бумаги – дротики. И метали их в нарисованную на картоне мишень. Дурачились, смеялись, бегали к мишени и обратно, чтоб вновь метнуть дротик.
Друзья остались и на эту ночь в Североморске. Смотрели старый, чёрно-белый фильм «Муха». На рекламе Саныч, выйдя на кухню, положил в сковородку строительный патрон и, установив её на включённую плиту, вернулся в комнату, как ни в чём не бывало. Они продолжали смотреть фильм. Бабахнуло неожиданно даже для Саныча. А Иннокентий с Треской так и вовсе подпрыгнули на диване. В похмельных шугняках их чуть инфаркт не хватил. Сначала они спорили: сперва расчленить или поджарить Саныча. А после