Тремориада

понравился этот квас. Совсем не такой, какой был в детстве в деревне у деда. Тот был кислым, мутно-серо-жёлтым. А этот сладкий, и на цвет как крепкий чай.
- А то, - засиял Стасик. – Выпили, теперь и познакомиться можно. Я – Стасик.
- А я – Саныч.  
Они ещё раз пожали руки.
- Я – Митя, - хохотнул Полсотни. - Срочно по второй за знакомство.

                                                            8

Около одиннадцати вечера Кристина спохватилась, что забыла телефон у Ольги. Ещё одна подруга детства, с которой она поддерживала отношения. А завтра в 8 утра позвонит отец. Договорились съездить в Мурмаши, на могилу дедушки. Без телефона Кристина проспит до обеда.
- Чёрт, - проговорила она и включила ноутбук. Ей повезло, скайп Ольги был в сети. Та тут же ответила на звонок.
- Нет, ещё не спим, - ответила подруга. – Можешь, конечно, вернуться. Но лучше до завтра уж подождать. Поздно. Суббота всё-таки. На улице пьяных полно. Я б мужа попросила принести телефон тебе, да он только в ванну залез.
- Да ладно, отмахнулась Кристина. – Пятнадцать минут ходу до тебя. Дойду уж и сама. К тому ж, глядишь, и красавчик какой пристанет. Без материальных и жилищных проблем. Сильный, но тонко чувствующий. Загорелый брюнет двухметрового роста. С таким…
- Иди уже, - прервала Ольга засмеявшись.
Её муж не успел из ванны выйти, как Кристина уж позвонила в дверь. Она забрала телефон, и отказавшись от чая, поспешила домой.
На улице было тепло. Светило солнце. И, несмотря на поздний час из открытых окон слышались, то застольные разговоры, то музыка. Неожиданно перед Кристиной возник пьяный мужик, в давно нестираных джинсах.
- У какая, - проговорил он с идиотской улыбкой.
Кристина прошла мимо, вроде как, не обращая внимания.
- Ну и что! Зато, может, я тонко чувствую, - последнее слово мужик еле выговорил.
Кристина едва сдержала смех, и напряжение от хмельной улицы поубавилось. Заем ей на встречу прошли два Омоновца. Один очень даже ничего. Глядя на их сдержанные лица, Кристина представила, как те гаркают дружно: зато мы тонко чувствуем! И вновь едва сдержала смех. Кристина, шла дальше, уж беззаботно улыбаясь.
Она открыла дверь своего подъезда и увидела… Валяющееся тело. Кристина замерла на пороге. Сразу в глаза бросалась кровь. Довольно много крови растёкшейся по бетонному полу у головы лежащего. Тёртые джинсы, «косуха», распущенные длинные волосы. Это был соседушка. Кристина, держа одной рукой открытой дверь, шагнула в подъезд и осторожно, носком туфли, толкнула ногу лежащего. Тот простонал что-то вроде: ой, ёбта. И зашевелился.
- Живой? – растерянно спросила Кристина.
- Возможно, - слова Саныча едва можно было понять. Он говорил, не шевеля губами.
- Я сейчас «Скорую» вызову, - сказала Кристина.
Услышав это, Саныч словно получил волшебный укол. Начал тут же подыматься с пола. Вдруг негромко ойкнул, скривил лицо, и удивился:
- Однако. Но никакой «Скорой». Запрещаю, - он по-прежнему говорил, не шевеля губами. Лицо всё в крови. Казалось, в Саныча вселился властный демон, соображающий как управлять этим избитым, отказывающим организмом. Он опёрся одной рукой о стену, другой о колено, и начал подыматься. Кристина попробовала помочь, взяв его под руку, но Саныч замотал головой. Затем, прямо-таки с величайшей осторожностью, сплюнул тягучую кровавую слюну, и выпрямился самостоятельно в полный рост.
- Рёбра всё ж поломаны, думаю, - проговорил он.
Тогда Кристина опять осторожно взяла его под руку, и Саныч на этот раз позволил себе помочь.

                                                              9

Саныч проснулся с ужасной болью. Всё тело ныло, а в рёбрах и нижней челюсти – кричало. Аккуратно прикоснулся к лицу. Щёки, подбородок – в кровавой корке. Она крошилась под пальцами на губах. Была на шее. У Саныча уж случался перелом челюсти. Тогда он всем говорил, чего от него и ожидали – побили. На самом же деле, он спьяну упал на улице с лестницы. На неё натекло с какой-то прорванной трубы, и та обледенела. Поскользнулся, упал, закрытый перелом, рта, как он смеялся. А скажи как есть – никто не поверит. Вот и говорил всем – побили. Малолетки. Не, никому не вмазал, не навалял, они же дети. И в эту версию все охотно верили.
Саныч сразу решил, что на этот раз к врачам не пойдёт. Это на месяц зашьют проволокой челюсти. Кушать через трубочку - полбеды. А вот пить с зашитым ртом уж возраст не позволял. Десять лет назад он и не парился, что его может стошнить. Хотя помнится, тогда, всё ж раз, друган сидел рядом, с пассатижами. Пока Саныч пьяный спал беспокойно. Тогда не стошнило, а вот сейчас стошнит. И другана нет, такого чтоб с пассатижами. Чтоб рот развязал.
Ещё рёбра пронзала острая боль от всякого движения, и от глубокого вздоха. Не дай бог закашлять. Саныч прикинул, сколько он вчера скурил: пачки две, три, четыре? Как-то с Басухой, они на двоих скурили блок за ночь. А сколько он подобных ночей не запомнил…  
В последнее время он стал часто кашлять взахлёб по утрам, отхаркивая какую-то гадость. Вот и сейчас в горле ужасно першило. Нет, рот зашивать он не станет. Придётся самому держать месяц зубы сжатыми.
Дабы понять, что это лучший вариант, достаточно вспомнить двухметрового бугая в окровавленном белом халате выпускающего из кабинета страшно кричавшую до этого женщину. Бугай тогда пробасил: следующий. У Саныча в животе похолодело, и было от чего. Никакого обезболивающего, и похожий на пассатижи Басухи инструмент. Врач сжимал его здоровенной ручищей, выдёргивал из дёсен проволочку за проволочкой. Те за месяц конкретно вросли в плоть. Сначала верхняя челюсть, затем нижняя.
Когда Саныч вышел из кабинета, Басуха ожидавший его, похвалил с иронией:
- Молодец, не кричал.
- Так у меня рот же зашит был.
Тогда они пошли в блинную. Саныч месяц об этом мечтал, кушая супчик через трубочку. Но тогда он так и не смог съесть ни одного блина. Челюсти атрофировались, приоткрывались маленькой щёлочкой, рот не работал.

Не, Саныч твёрдо решил к врачам не ходить.
Он лежал на своём разложенном диване. Хорошо, что не на кровати в спальне, оттуда дольше добираться до туалета. Саныч порадовался своей привычке не налегать на закуску в гостях. У Стасика позже обнаружилась картошка. Нажарили. Но Саныч практически не ел. И теперь радовался, что приспичило его всего лишь по малому. Он начал долгий подъём с дивана не громко вскрикивая сквозь зубы от острой боли в рёбрах.
Саныч смутно помнил как вчера, должно быть поздно, возвращался домой. Ему очень хотелось, наконец, остаться одному. О пути домой он помнил только отчаянно уезжающий из-под ног асфальт. Судя по стёсанной ладони, и ноющей коленке, он падал. А после, у его подъезда, были какие-то люди. Их возраста – не вспомнить. Знал только, что целая компания была.
Справившись с туалетом, Саныч принялся отмывать кровавую корку, осторожно склонившись над ванной. И вдруг вспомнил:  
- Вон, одно быдло тут пьяное ходит. Дыра и есть дыра.  
Это он услышал за спиной, уж открывая дверь своего подъезда.
- Я сумею простить вас, если сейчас же свалите отсюда, - Сказал, оборачиваясь к компании Саныч. – Хотя в жопу милосердие, вы назвали мою улицу дырой.
Он ничего не помнил о драке, но кто победил, догадывался. Жаль его жизнь не снимают американские кинематографисты. У них бы хороший парень победил. А ведь он даже и фразу сказал киношную. Небрежно-пафосную, как хороший парень.  
Саныч усмехнулся своим мыслям и тут же скривился от боли. Он посмотрел на костяшки своих кулаков. Те были целёхоньки, и ничуть не болели.
«Вот и, слава богу, - подумал он. – Лишь бы мерзавцы не пострадали»
Он, вообще считал, - что драться с незнакомцем, у которого вполне может оказаться ВИЧ, гепатит, и чёрт знает что ещё, - полнейший идиотизм. И объяснил бы ему кто, Христа ради, зачем он вечно поступает не по своему разумению? Хуже собаки, всё понимает, но поступить правильно не может.
Саныч, склонившись, подставил под тёплую струю щёку, и осторожно, пальцами, продолжил отмывать въевшуюся в щетину кровавую корку. Бледно розовая вода закрутилась водоворотом вокруг стока ванной. И тут Саныч вспомнил свет, ворвавшийся в дверь подъезда. А в нём девичья фигура, спрашивающая: живой?
«Точно, - подумал Саныч. – Это ж соседушка новая помогла добраться мне до квартиры, до диванчика».
И всё ж он вчера был здорово пьян, и ничего подробнее вспомнить не мог.
Санычу больших усилий стоило снять окровавленную футболку и штаны. На это ушло около получаса. Было очень больно, и к тому ж его начинало мутить. Может только с перепою, а может ещё и сотрясение мозга. Последнее радовало, последнее подтверждало наличие серого вещества в голове. А как ещё проверишь, когда вся жизнь наперекосяк, и поступки указывают на отсутствие ума?
Саныч голым принялся отмывать шею и грудь. На подбородок он махнул рукой. Щетина не давала сыть окончательно кровавую корку, а поломанную челюсть особо не потрёшь.
Наконец кое-как отмывшись, он глянул в зеркало на стене. Ну, уж не восставший мертвец, каким он вошёл. Но и не красавчик. На подбородке осталось много крови. Под глазом синяк небольшой, а вот на левом боку, на рёбрах, синяк здоровенный. Точнее сказать, синий весь бок. Словно его бульдозер сбил.
Он отмыл стальную цепь, снятую с шеи перед умыванием. В её звеньях тоже засохла кровь. Затем одел вновь. Та звякнула медальоном с надписью на латыни: «Вся моя надежда на себя самого».  
Мучил зверский сушняк, но Саныч лишь прополоскал рот, и ограничился маленьким глотком. С воды его непременно стошнит. Так и челюсть можно выронить в унитаз.
Кроме боли чувствовалась слабость во всём теле. В глазах заплясали светлячки от давления. Оставалось радоваться, что посетил ванну, пока были хоть какие-то силы.  
И тут он подумал: «а вдруг?» Добрёл до кухни. Открыл створку стола. И о, чудо! Обнаружил чекушку водки! Когда её купили? Кто её купил? Как Митя о ней не узнал? Саныч понятия не имел. Он сам никогда не покупал чекушек. Но на опохмел старался отложить всегда. И порой, как сейчас, случались сюрпризы. Теперь ему из дому не выйти, следовало грамотно распорядиться этой чекушкой. Саныч сквозь зубы процедил полстопки и поковылял надевать трусы.
День он провёл в кресле перед телевизором. Подымаясь переключить канал, когда начиналась совсем уж нестерпимая галиматья. Типа концертов по выходным. Водки выпил ещё раз, полстопки. А вечером, часов в семь, неожиданно послышался звук открываемой двери. У Саныча с похмелья ёкнуло сердце.
«Даже не проверил, заперта ль дверь», - спохватился он.
Саныч не шевеля корпусом, повернул голову, и увидел на пороге комнаты вчерашнюю соседушку.
- Извини, - сказала она. – Я без стука. Вчера дверь осталась открытой. Вот, проверила, до сих пор открыта. А тебе, наверное, сейчас тяжеловато ходить, отворять гостям. Как себя чувствуешь?


                                              РОК ЗВЕЗДА НА ПЕНСИИ.

                                                                                                  Друзья ушли
                                                                                                  Скорей, чем стали Миром
                                                                                                  Которому
                                                                                                  На всё плевать,
                                                                                                  Лишь вороньё теперь
                                                                                                  Голдящей