Осень фотохудожницы.

советской армии!
  - То есть, вы их всех избили?!
  - Как сказать, один получил хороший удар прямо меж глаз, другой, легкий вывих руки, а третий... он вовсе кинулся наутёк.
  - Ух ты! А по вам ведь никак не скажешь, что вы великолепный драчун! Вашей дочке повезло - вы для неё настоящий рыцарь!
  - Рыцццарь... – красочной тембральностью голоска, утвердительно протянула сама зеленоглазка.  
  Эгле Клюгельските с новым витком восхищения взглянула на Вергилюса, словно тот и вправду под «муссом» поверхностного щегольства, вдруг обнажил перед ней отважную душу благородного рыцаря! Всё это время, пытаясь разгадать в моложавости, сколько ему лет, она только сейчас (услышав о советском военном прошлом!) предположила то, что ему, скорее всего, не менее сорока.
  - Нет, это скорее мне повезло с Диаманте, - полушутя, полусерьезно ответил ей Аполлон, и, глянув на немногословную нимфу, с улыбкой добавил. – Вы только посмотрите как она «стреляет» в вас блеском изумрудных глаз. Вы явно чем-то нравитесь моей девочке.
  - Диаманте?! Какое красивое имя! – воскликнула фотохудожница, тоже переведя взгляд на ребенка. – Вашей прелестнице оно очень подходит! Наверное, вы дали этому милому чуду столь дивное имя?      
  - Нет, это жена... – вдруг тихо ответил Вергилюс Путис, и, как-то сразу сникнув, отпустил «волноволосую» голову.
  - Извините... - тоже тихо проговорила Эгле, чуть ли не кожей ощутив повеявший от него холодок скорби. – С нею что-то случилось?
  - Она умерла пять лет тому назад. Онкология.
  - Ой, простите меня за бестактность! Искреннее выражаю вам своё соболезнование...
  - Спасибо...  Я сильно её любил, и её смерть для меня стала очень тяжелым ударом. Но я смог перебороть свое горе, ибо понял то, что не имею права раскисать – Милда оставила мне эту малышку, и я был просто обязан взять себя в руки... Возможно, лишь эта забота о Диаманте мне дает силы двигаться дальше.
  «О, Господи! – вырвался в Эгле внутренний вскрик изумления. – Как все-таки внешность бывает обманчива! Я думала, что он законченный «ловелас», слащавый франт и эгоист, терзаемый типично мужским бездельем под названием «кризис среднего возраста»! А оказалось передо мной несчастный вдовец, просто хорошо следящий за внешностью, и бережно опекающий единственный плод своей трагической любви! Бедный мужчина... бедная Диаманте!»
  С искренним состраданием смотря на эту неполноценную семью, ей вдруг захотелось заключить их в свои объятия, что-нибудь сказать в утешение, как-то приободряюще приласкать, но... она не находила слов – смерть для неё, так страстно любящей все возможные проявления изменчивой жизни, оставалась неизведанной, пугающей, противоестественной инкогнитой!  
  «Вот почему он все время стремится развеселить Диаманте, - догадалась она, глядя на поникшего Аполлона. – Продолжая в душе скорбить по любимой женщине, он в тоже время пытается отвлечь от грустных мыслей свою дочь! Как же это благородно! Благородно по-мужски, по-отцовски! И это притом, что совсем лишь недавно в сейме одна госпожа феминистски вякнула, что-де «институт отцов» в нашей стране навсегда канул в Лету! Выходит, он действительно очень любил жену!»
  Огромное чувство уважения, перемешавшись с волнами восхищения, приятной теплотой разлилось по всему её доброму сердцу. Она смотрела на Вергилюса и не верила самой себе, что такой мужчина, как он, вообще существует на этой земле. Она смотрела на него совсем «иным взглядом», и с каждой секундой созерцанья, сама не ведая того, ближе тянулась к нему, будто опасаясь, что он окажется всего лишь пустым миражем из её многочисленных фантазий.
  Прислоненный к периле Аполлон, заметив в её глазах то, что невольно произвел сильное впечатление, снова лишь улыбнулся - опечаленный воспоминаниями об умершей супруге, эта улыбка была полна грустной тональности.
  - Вергилюс... – тихо обратилась к нему Эгле Клюгельските, поддерживающе ложа свою прохладную ладонь на его широкую теплую руку. – Вергилюс, из-за строгого немецкого воспитания, я не умею толково находить нужные слова утешения. Но, поверьте мне, я точно знаю, что за любой ночью, обязательно наступает новый рассвет, за холодными слезами дождя, вновь улыбается теплое солнышко, за бесцветными зимами, распускаются красочные весны, а... за отжившей срок жизнью, небо дарует новую жизнь. Поэтому, поверьте, как бы плохо порою не было, это всего лишь временно - это всего лишь «отсрочка» перед новым счастьем, которое непременно, обязательно наступит.
  - Эгле... – с неким изумлением, выдохнули её еловое имя, сочные уста вдовца. – Я сам не был лишен deutschen Erziehung*… Вы говорите, что не умеете утешать, но сами сейчас сказали такие слова, которых я ещё не слышал ни от одной иной женщины! Спасибо вам, искренне спасибо вам за такие слова! Но... не поддавайтесь внешнему впечатлению. Не стоит, не стоит. Я, на самом деле, далеко не ангел.
  Смотря в её серо-голубые «зеркала души», слегка прикрашенные рыжестью вечера, он положил на её ладонь свою вторую руку, словно этим стремясь быстрее согреть сильным мужским теплом.
  - Что вы имеете в виду? – не без укола опаски, непонимающе спросила его Эгле.
  - Буду с вами откровенен. Я встретил Милду ещё в середине 90-х годов на одном из рижских рынков. Влюбился, как говорится, с первого взгляда – отчаянно и бесповоротно. Она тоже полюбила меня и даже согласилась переехать ко мне в Каунас, но её родители, узнав, что я обычный инженер (тогда я обучался в архитектурном институте), категорически запретили ей всяческие сношения со мной. Сами понимаете, в то время наши страны только что вышли из-под Союза, и все невольно стали пожинать плоды резко разразившегося экономического кризиса. Поэтому, какая семья бы обрадовалась тогда такой перспективе - отдать свою единственную дочь за ничего не имеющего молодого инженера?! Однако, мы с Милдой все равно продолжали тайно встречаться и в ореоле любви не замечали никаких окружающих трудностей. Но, с каждым разом наши разлуки росли, становились тягучее и мучительней. Мне все реже удавалось бывать в Латвии. Однажды, проснувшись в одно прекрасное утро, я окончательно осознал то, что если не придумаю, как изменить сложившуюся ситуацию, то могу потерять её навсегда. А одна только мысль, что мою Милду могут отдать замуж за более «перспективного» мужчину, бросала меня в холодный пот, и казалась гораздо страшнее смерти! Я стал обдумывать множество различных вариантов, и, посоветовавшись с друзьями, так и недоучившись в институте, решил заняться предпринимательским бизнесом – ибо, только через бизнес мне виделся быстрый путь к обогащению, а через него благосклонность родителей Милды. Но, начать бизнес, да и ещё в такие кризисные времена, оказалось весьма непростым делом. Вместо прибыли, на меня наоборот, обрушились большие долги по различным кредитам! Что я только не делал, что бы выпутаться из ситуации: осуществлял всякие вспомогательные договора, привлекал различных инвесторов, искал спонсоров, до «слюней во рту» убеждал о взаимовыгодных контрактах различных дельцов и бизнесменов, но... всё было тщетно. Даже мои многочисленные деловые поездки в Германию и Великобританию, в конечном счете, ни к чему не привели. Однако, все эти неудачи не сломили меня, любовь к Милде оказалась сильнее всех обстоятельств, и лишь только ради этой любви я пошел на некоторые преступные меры, которые и помогли мне в концов разбогатеть. Я говорю о проделанных махинациях, сначала спасших меня от полного разорения, и лишь затем вознесших меня в передовую элиту успешных бизнесменов. Да, именно благодаря экономическим преступлениям я стал богат и, этим, наконец, смог обрести личное счастье с возлюбленной, родители которой «с внезапным добродушием» забыв о былой неприязни, все-же приняли меня... Такова, правда моей жизни - я был экономическим преступником, который не гнушался обеднять и так находящихся под гнетом кризиса многих ни в чем неповинных людей. Поэтому, Эгле, думаю, теперь вы понимаете, почему я говорю, что недостоин ваших слов утешения. Я никакой не Аполлон и не ангел, я просто один из бывших нечестивых дельцов...
  - Нет, Вергилюс, вы всё же зря казните себя! Вы же проделали это всё не ради собственной наживы, а ради любви к жене! Ради блага семьи!
  - Вы действительно считаете, что любовь в этой жизни оправдывает все остальные поступки?
  - Да! Если это искренняя, чистая, всепоглощающая любовь! К тому же, вы сейчас сами проговорились о том, что уже не являетесь бизнесменом! Разве не так?!
  - Так, Эгле. После рождения Диаманте, я, чувствуя, ответственность уже за двоих своих дам, забросил рискованный бизнес, перепробовал различные профессии, и остановился на работе агента промышленного предприятия.
  - Вот видите! Вы всё же хороший человек! Или быть может, вас гложет то, что возможно, жена всё время несправедливо «пилила» за прошлое?!
  - Нет, Эгле. Наоборот, Милда часто любила шутя говорить о том, что у меня просто талант обводить банковских сотрудников «вокруг пальца». Да, она именно так говорила...
  Вергилюс Путис замолчал, но в больших глазах фотохудожницы так и продолжал видеть пронизывающую нежность женского сострадания.
  «Вот в чем мы с тобой похожи, - смотря на него, подумала Эгле Клюгельските. – Наши глаза опечалены жизнью, но мы остались духовно крепки и оба прекрасно знаем настоящую цену быстротечного счастья. И, пусть я черпаю силы в девстве природы, а ты в заботе об этой милашке, мы не сломались, продолжив жизненный путь. Наверное, все мы, сильные люди, в чем-то похожи - мы пережили многое, вновь научились радоваться жизни, но только в глазах, только след печали в наших глазах, продолжает безмолвно «говорить» о некогда преодоленных нами преградах...»
  Уже с некой зачарованностью глядя во внимательные воды его «бельведерских» глаз (в глубинах которых занялись зарницы взаимной симпатии!), она вдруг ощутила под ногами движение моста и... едва не вскрикнула от изумления – впервые в жизни, она не только не испугалась «оживления» Биржоса, но и даже не заметила проехавших по нему машин! Впервые, она не почувствовала страха, ибо, находясь рядом с этим мужчиной, наконец ощутила ту настоящую защищенность, которую в последний раз испытывала лишь при отце!
  И, под опускающиеся рыжие сумерки вечера, тихую дрожь моста, размеренный плеск вод Дане, да шумное хлопанье парусов баркантины, Эгле, с забурлившим шампанским чувств, с невероятным желаньем захотела прильнуть к его пухлым губам в поцелуе но... внезапный звон железа, невольно отвлек их обоих – Диаманте, все это время с интересом наблюдавшая за ними, случайно зацепилась курточкой за один из «влюбленных» замков, к своему очередному смущению, произведя весьма смачный звук.
.иласкать, но.азать в утешение, как-то прибодряюще ои бочаровательной пухлощекой милашки!                                         Смотря на умилительно смущенный взор разом раскрасневшейся девочки, они рассмеялись дружным смехом.
  - Никогда не понимал тех, кто понавесил здесь эти замки, - проговорил Вергилюс, высвобождая прелестницу из неожиданной «западни». – Разве какие-то железки могут скрепить живые человеческие чувства?
  - Думаю, если верить в это, то да, - ответила Эгле,