кранов (российские электрические стандарты немецким кранам не подходили). Все обязанности польско-украинского экипажа сводились к подливанию машинного масла в картер «немца», и личного посменного бдения. Служба шла ровно и гладко, что отражалось на внешности Петра. Тот округлился, и разгладил все свои неровности. Лишь усы выделялись на гладком румяном фейсе. Усы – антенны. Они топорщились как у фокстерьера, и имели ценнейшее свойство – предупреждать о приближении разгневанного Гаузера. (Петро хвалился, что ощущает усами токи в атмосфере и слышит голоса). Австриец, с его шумными манерами, фиксировался за километр. Усы всегда направляли валенки точно на орущего начальника.
Пожарная часть воспитала смелого бойца. Трусливый человек, узрев лютующего Гаузера, дал бы «стрекача». А Петя, как бабочка, летел на огонь! Он ничего не делал… Бесшумно пробирался на место очередного ристалища и просто стоял – как швейцар при дверях; лишь переводил пустой взгляд с разбушевавшегося Гаузера – на его жертву – и обратно. Стоял и молчал. Иногда позволял себе одобрительно хмыкнуть, морально поддерживая начальника, и неодобрительно – не одобряя неначальника. Похоже, душе австрийца, в её конфронтационном одиночестве, пришёлся кстати такой «одобрительный автомат». Гаузер, всё чаще, бросал на Петра поощрительный взгляд. Наверное, у них получалась взаимная энергоподпитка, отчего Петя рос и надувался, как «каратист» перед боем. Щечки румянились, глазки блестели…
С новым заведующим, склад преобразился – стал похож на комнату в заводском общежитии. Появились раскладушки, варились борщи, запахло чесноком. Приходили гости, чесали языки, чем-то менялись, тащили куда-то всякое барахло…
Я поражался способностям этого человека находить «тёплые» места. Ещё недавно, карьера Петра висела на волоске. Заглушили, за ненадобностью, кормилец-дизель; «сокращённый», вернулся в свой Краков механик Анджей. А «Пожарник» остался, и даже размножился. Подав шефу идею о необходимости охраны склада, пристроил к себе ещё и сына Вадима. Два «бугая», за доллары, так страшно храпели, что ночью за склад можно было не волноваться!
Гаузер насмехался: «Александр! Ты бегаешь по стройке целый день, а Питер с сыном спит на твои же деньги!.. Ха, ха, ха, ха!..» Весёлый дядя…
Вскоре мой «шефуня» показал, что и он знает «где деньги лежат».
Вызвал Крамаренко и меня, выделил каждому по листу бумаги и распорядился: «Записывайте! Вечером загружаем LKW (по нашему – «фуру») на С.-Петербург!.. Составляем список погружаемых материалов. Ты… пиши список для ГАИ; а ты – для охраны!» Этот приказ означал, что мне оказано большое доверие: помочь Гаузеру в краже стройматериалов для его дачи под Питером… Дослужился!..
В накладной, для ГАИ, переписали всё загруженное, до копеечки. Любая проверка на дороге констатировала бы абсолютную «гармонию» описи, с перевозимым грузом. Для охраны описали лишь четверть вывозимого – только то, что Гаузер действительно оплатил. Через охрану, «четвертушка» возвращалась в бухгалтерию, а правдивая опись существовала только до момента доставки груза к месту назначения.
Операцию начали, когда иностранцы отбыли смаковать вечернее пиво. Я пообещал добровольцам доплату, и на погрузку собралась внушительная толпа желающих приобщиться к грабежу. Гаузер вручил мне деньги для шофёра, а сам уехал опочивать. В назначенное время прибыл транспорт. Под моим воровским командованием, рабочие принялись забивать чрево кузова мешками с сыпучими материалами, листами гипсокартона, металлическим профилем, вёдрами с краской и т.п. Через два часа заполнили машину под завязку тента и подготовили всё к отправке.
Но, как назло, дежурил порядочный охранник. Сопоставив количество загруженного, с предоставленной ему накладной, страж разволновался. Заметался; стал приставать ко мне; порывался куда-то звонить. На лице отразилась неуверенность: поднимешь шум – Гаузер вытурит; промолчишь – покрываешь крамолу – тоже риск? Чтобы сбить служаку с пути праведного, я обругал его: «Ты, что, не знаешь на кого работаешь!?» Мой окрик вернул сторожей на землю грешную, и «фура» беспрепятственно вывезла украденное за ворота.
Утром Функелю всё же доложили, и я наблюдал, как тот шипел и фыркал на Гаузера, сквозь свои генеральские усы. В экстазе продолжительного страстного монолога, он наседал на моего любимого начальника, а тот, как невинная девушка, лишь вяло уворачивался от назойливых приставаний. Судя по тому, что меня не трогали, а «фуры» ещё не единожды снаряжались в Питер, дело спустили на тормозах. А мне, больше «скользких» дел Гаузер не доверял. Видимо посчитал виновником инцидента. Не оправдал я высочайшего доверия; не догадался ублажить охрану за свой счёт… Даже если бы счёт в банке у меня и был, долго бы ждали моего перевода…
Баба с воза – кобыле легче! И без меня ворья хватало. Крали деньги из карманов; одежду в раздевалках; инструменты – у своих же коллег. Но происходили «дела» и посерьёзнее.
12.
У фирмы «Manesmann» обчистили склад. За информацию о ворах, немцы «грозились» наградой в две тысячи долларов. Однако, Рассея не Германия – здесь «закладывать» тяжкий грех. Фирме пришлось оставить «сребренники» себе. Впрочем, как эта «контора» умеет благодарить, познал я на личном опыте.
В одно из майских воскресений, в одиночестве, гулял я по шестому этажу, отыскивая на свежих стенах дефекты – наши недоделки. Почти отдыхал. Начальства не было; трудились только мои люди… Редкая тишина, в здании…
Думая о своём, мысленно отметил звук топающих ног над головой. Остановился... В сознании промелькнуло тревожное подозрение: «На седьмом этаже никого не должно быть!? Весь этаж занят под склад и офис «Manesmann»?! В выходной, все двери должны быть закрыты и опечатаны!?».
Я ринулся к вентиляционной шахте – единственной не заделанной межэтажной дыре, и прямо в ней, в проёме, увидел силуэт головы смотрящего на меня человека. Голова отпрянула назад, и вверху кто-то затопал – побежало целое «стадо». Поняв, что видел силуэт вора, я мигом взлетел к дверям на седьмом этаже... Всё заперто; печати на месте… Что за чёрт?!.. Погнал на пятый – в офис к австрийцам. Застал заместителя бауляйтера Шмидта, и ещё двоих, одевавшихся уходить домой. Уразумев из моего сообщения, что «чистят» не их склад, «австрияки», с шуточками в адрес манесманновцев, подталкивая друг друга в спины, загоготали вниз по лестнице… Проводив циничных, беззаботных «жеребцов» взглядом, и вспоминая сразу всех австрийских «матерей», я снова поскакал наверх, наткнулся на сына «пожарника» и мы галопом побежали спасать чужое добро…
Вадим внезапно остановился и замер, к чему-то напряжённо прислушиваясь...
- Лифт! - воскликнул он…
- Какой лифт?! - завопил я, разгорячённый: «Лифт ещё не запущен!?»
Но ясно слышалось мягкое урчание электромотора…
- Вот это – номер!..
Догнали мы кабину лифта на девятом этаже. Распахнутая настежь дверь; сияющие светом зеркала, на которых муха ещё не сидела. Зашли в кабину с опаской, как в западню, не веря своим глазам. Нажали кнопку «семь» и бесшумно провалились вниз. Без взлома и стрельбы, оказались на богатейшем складе. Огляделись… Чуть в сторонке, аккуратно составлены чемоданы с дорогим инструментом, готовые к выносу. Тысяч на сорок… не рублей.
Не повезло ворам. Такая затея пропала!.. Несомненно, крали славяне (есть основание думать – шосткинские). Наверняка, спевшись с охраной. С обстоятельствами всё понятно.
Но каковы австрийцы!. Не ожидал от них такой демонстративной «любви» к ближнему. И благодарность хозяев спасённого нами добра оказалась «безразмерной». Мне даже руку никто не пожал! Их командир, кругленький седеющий очкарик, встречая меня, отводил в сторону свои оловянные глазки…
Такие «мелочи жизни» накапливались в сознании и постепенно меняли отношение к «нашим» боссам и «патронам».
Как и у всего «советского народа», моё отношение к европейским учителям-наставникам сформировалось, как к одному знакомому мне дантисту. Рассверливая зубные дупла, тот так себя нахваливал, что притомил меня и заставил поверить в его зубоврачебную непревзойдённость. И материалы у него наилучшие; и технологии передовые; и все знаменитости – его пациенты... Очень изящно брал дантист деньги – одним взмахом. Он меня просто умилял! Лишь выпавшие через полгода пломбы распечатали мои глаза и прочистили забитые сладкими речами уши.
В Москву, к австрийцам, я ехал с твёрдым намерением учиться уму-разуму. Но, ни того – ни другого в избытке не обнаружилось. Организация производства оказалась похуже иных советских предприятий. Постоянно чего-то не хватало: то изоляционных материалов; то нужного гипсокартона; то необходимых профилей… Вынужден констатировать и факт поставки из Европы откровенного брака: волнистого, как море, гипсокартона; не желавшего ничего приклеивать клея, и пр.…
Заурядным событием стали скрытые простои, когда из-за отсутствия материалов останавливалась работа, и бригада в полном составе бросалась на уборку мусора. В таких случаях Гаузер кричал мне: «Putzung! Putzung Aleksandr!» (Чистка! Уборка, Александр!). Работяги перевели незнакомое им слово как «штопка», и попали в яблочко. Действительно, этим бесконечным «путцунгом» мы штопали чьё-то разгильдяйство.
Можно высказать ещё много нареканий: на плохое взаимодействие с подрядчиками; на экономию, доведенную до абсурда… Но, достаточно.
Возникает резонный вопрос: а почему ж так хорошо, если всё так плохо? Почему здание растёт, как на дрожжах? Почему, несмотря ни на что, качество строительства удовлетворительное?
Для меня ответ очевиден. Три фактора определяют успешность западной строительной индустрии: жестокая дисциплина труда, повышенная интенсивность труда и разумные проверенные технологии. Вот чему нужно учиться у Европы. Сравнительно высокая зарплата позволяет держать людей в узде и выжимать из них максимум. Им есть что терять. А великолепные технологии обеспечивают производительность и качество труда.
Восхищала продуманность и функциональность применяемых инструментов и оборудования. Ничего не делалось из подручных материалов. Под любой монтаж имелась масса крепежа: обжимов, зажимов; и всё к месту и по назначению. Требуется сделать отверстие в бетонной стене – никаких кувалд и зубил. Алмазный бур высверлит аккуратное отверстие установленного диаметра.
