Ставлю машину в парке, улаживаю формальности, а бойцы кидаются к столовой. Подхожу к ним. В столовой пусто, нет даже кусочка хлеба. Наряд колет поленья на завтра. Пытаю их, где хлеборез, где еда для моих бойцов, ведь должны были оставить, хотя бы консервы? Жмут плечами...
Бегу в штаб батальона в поисках зам. по тылу, говорят, что меня искали два майора. Ничего, майоры подождут. Вспомнил, что у меня есть НЗ - паек, который выдали в Белой Церкви, когда я ехал сюда, в этот "дурдом". Достаю из вещмешка банку гречневой каши с мясом, пачку галет и банку сосисочного фарша. Пришло их время! Забираю бойцов от столовой, направляемся к их палатке. Кушаем на нарах среди портянок, передавая друг другу мой раскладной туристический нож с вилкой... Так не должно быть! Нас забыли...
Я ошибся, меня не забыли! Два майора, которые меня искали, оказались из военной прокуратуры.
Бреюсь перед встречей с высоким начальством. Утром я не успел, не до того было.
Смотрю в зеркало и не узнаю себя. И дело не в том, что на лице у меня - "чернобыльский" загар, необычного буро-серо-коричневого цвета. И не в том, что на почти черном от солнца и бета-лучей лице, белым пятном выделяются нос, губы и подбородок, укрываемые в Зоне под респиратором, а через щеки идет белая полоска, отпечаток резинки, просто – собака Баскервиллей в наморднике, разве, что в темноте не свечусь,.. пока!
Нет, в красных от бессонницы глазах появился блеск, блеск глаз сумасшедшего, готового на все мужчины.
Иду в Ленинскую комнату (палатку). Сидят два майора в черных кителях, со щитами в петлицах. Мне уже не страшно, мне ничего не страшно.
Приглашают присесть, сажусь на лавку с другой стороны длинного стола, прямо напротив них. Начинается вчерашняя бодяга с санитаром! Смотрю им прямо в глаза. Отвечаю им, как могу, корректно, а внутри, в который раз за день, начинает что-то закипать и клокотать.
Вдруг понимаю – они меня очень бояться! Я для них - прокаженный. Я – ОТТУДА! НА МНЕ ЗАРАЗА! ВНУТРИ МЕНЯ ЗАРАЗА! Я РАБОТАЮ, КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТАМ, ГДЕ ОЧЕНЬ РАДИОАКТИВНО И НЕ БОЮСЬ РАДИАЦИИ! В душе у меня внезапно возникло ощущение СВОБОДЫ, полной СВОБОДЫ.
Каждый день, работы в зоне освобождал меня от каких-то страхов, начиная от страха радиации и кончая страхом перед подчиненными и начальством. Это не я придумал, что человек свободен, когда не боится. Этих майоров со щитами я не боялся, а они меня боялись. Чувство свободы нарастало ежесекундно. Даже настроение стало подниматься. Пишу очередное объяснение.
Нудный разговор, "чего - почему". Все - под протокол. Внимательное прочтение моей объяснительной завершается выдачей бумажки.
На четверти листа типографским шрифтом напечатано, что я – "л-т Самойлов Е.А", (вписано от руки) получил предупреждение от прокурора – "ФИО" (вписано от руки), в том, что если допущу в дальнейшем халатное отношение к своим служебным обязанностям, выразившееся в – "переоблучении личного состава" (вписано от руки), то буду отвечать по законам военного времени, как военный преступник.
Я подписался смело, ведь хуже места, чем я работал тогда, в СССР просто не было! Дальше реактора все равно меня не пошлют, а я работаю там каждый день.
Когда формальности были закончены и все нужные документы были "высокими сторонами" подписаны, неожиданно сухой и официальный тон разговора изменился на доверительный и тихий, как на кухне.
Два испуганных человека спрашивали у "бывалого" воина:
"-Как там, очень радиоактивно?
-Это – опасно?
-А насколько опасно находиться в этой палатке?
-А главное – надолго это или нет?.. "
Отвечаю в порядке следования вопросов кратко: "Да, да, нет, да".
Обычная военная команда:"Товарищ лейтенант, Вы свободны!", в устах прокурора наполнилась особенным смыслом...
Хоть и не хотелось, но принципиально иду в солдатскую уборную и сразу использую свой экземпляр "Прокурорского предупреждения" по назначению, зачем добру пропадать?!! Я – СВОБОДЕН!
На планерку в штаб бригады я не успел. В штабе сажусь оформлять бумажки, пока никого нет. Осталось чувство долга перед простыми людьми, которые честно махали лопатами сегодня весь их длинный, радиоактивный день. А свобода для меня на сегодня - лягу раньше спать. Я очень устал, я валюсь с ног.
Ночь.
В штабе бригады печатают приказ. Лагерь спит, сквозь парусину слышатся тихие разговоры в штабе батальона. Он рядом, в следующем ряду за моей палаткой. А кругом храп, сопение, приглушенное бормотание и стоны. 25 бригада спит. Бойцы отдыхают. Завтра им работать в Зоне. Кто-то опять будет собирать вениками в ведра обломки графита и ТВЭЛов, чтобы затем высыпать их в развал 4 блока, кто-то снова будет поливать дороги вокруг станции из АРСов, кто-то поедет мыть дома в Припяти, кто-то поедет на разведку, кто-то будет строить разделительную стенку в машзале второй очереди...
Я тоже сплю, сплю крепко, настолько крепко, как только могу, и даже еще сильнее. Завтра я тоже поеду в Зону. Поеду на свою пристань. Я слышу эти разговоры в штабе, слышу распоряжения, я слышу все. Я сплю крепко и буду так спать, пока не услышу ожидаемое каждую минуту моего сна: "Позвать лейтенанта Самойлова!".
Тогда я начну просыпаться. Я проснусь не сразу, я буду ждать, пока новый дневальный, заглядывая в каждую офицерскую палатку, тихо будет звать: "Лейтенант Самойлов, Вас в штаб вызывают!". Наша палатка 3-тья, но я специально выкраиваю эти 2-3 минуты для себя, ведь это – мое время!
Во внутреннем кармане моего ОКЗК, рядом с документами лежит письмо от жены. Вчера вечером я не успел его даже распечатать. Но оно у меня есть, меня помнят, я нужен дома. Это меня согревает в моем крепком сне. Завтра днем, который наступит уже через минуту, полминуты, я его прочитаю.
Шуршание полога палатки, тихое: "Лейтенант Самойлов, Вы здесь? Просыпайтесь, Вас в штаб вызывают!". Неспешно одеваюсь. Завтра наступило.
P.S. Самое интересное, что историю про бойца, отошедшего в кусты по нужде и схватившего "огромную" дозу радиации, иногда рассказывают мне в больницах знакомые и незнакомые мне чернобыльцы, бывшие там, в разные годы.
Иногда, в их историях, он умирает в страшных мучениях, иногда получает лучевую болезнь. В первое время я спорил, рассказывал, как было на самом деле, но мне не верят – слишком все банально, а людям больше нравятся легенды.
А правда... В науке истории есть и правда, и неправда. Неправда связана, как правило, с сиюминутным, с политическим. А, правда связана с костями и трупами. Неправду, кому-то в угоду, иногда переписывают. Переписывают много раз. А кости и кровь человеческая остаются. Это - страшная правда науки истории.
Но, я всегда вспоминаю слова моего тестя, у которого в 37 расстреляли отца за то, что он был бухгалтером колхоза и у него был велосипед, а еще он был поляком в Украине, перед Великой войной. Страшную в своей абсолютной правде фразу произнес мой тесть – коммунист, сын репрессированного колхозного бухгалтера, мне – "демократу", когда начали реабилитировать репрессированных: "Пока вы роетесь в старых костях, кто-то шарит в ваших карманах"...
А моя правда теперь лежит в виде моих рапортов и объяснительных, лежит в архиве Министерства обороны, лежит в архиве КГБ, лежит в архиве Прокуратуры. Правда о том, как санитар ОБХРР, в пятнистой от хлорки зеленой форме, отошел посрать в двух километрах от развала ЧАЭС, на бережок старика возле Припяти, в мае 86 и облучился. А может быть, правда была совсем не в этом.
Не знаю, не помню, давно это было.
Глава 8. Попутчик
Дорога от полевого лагеря 25 бригады до КПП "Дитятки" прямая и не очень долгая. Машиной за 20 минут - неспешно. Ничего особенного: выезжаешь из лагеря - сразу въезжаешь в сосновый лес. Выехал из леса, сразу - КПП.
В тот раз я ехал на ГАЗ-66. В тентованном кузове машины сидело около 3х десятков солдат из моей дезактивационной команды. Обычно нас в кабине сидело 2 офицера, но тогда я был один.
Серая лента дороги блестела в утреннем солнце между желтыми стволами сосен и была пустынна. Утром движение было в основном только в сторону Чернобыля. Встречная машина в 7 утра была большой редкостью, а попутные или уже далеко обогнали нас или плелись сзади. Поэтому, одинокую фигурку, вышагивающую вдоль обочины, я заметил еще издали. Все-таки обзор в ГАЗ-66 лучше, чем БРДМ!
Через пару секунд стало ясно, что по дороге идет старенький дедушка. Сгорбленная фигурка в новом стеганом ватнике и "парадной" кепке, достаточно резво продвигалась в сторону Зоны отчуждения, хоть и опиралась на палку.
Я приказал водителю притормозить. Ясно, что старый человек идет в сторону КПП и мы его можем подбросить, ведь эта дорога здесь одна такая, трасса Киев-Чернобыль.
Услышав шум мотора приближающейся машины, дедушка отошел с дороги на обочину, стал у жёлтого знака "На обочину не съезжать -Радиация!" , упершись руками и грудью на самодельный посох, чтобы переждать пока мы проедем мимо.
Мы притормозили. Я открыл дверцу и обратился к нему :"Дедушка, Вам куда?" Он назвал село, которое находилось внутри зоны.
-Садитесь, мы до КПП Вас довезем, но дальше Вы пройти не сможете.
-Ой дякую, хочь так! - обрадовался он.
Схватившись крепкими, узловатыми пальцами за дверцу и поручень, он залез в кабину. Я, потеснившись, помог ему, взяв его палку - отполированный с сучками крепкий ореховый дрын - герлыгу.
Дед, пыхтя, устроился поудобней, по-хозяйски захлопнул дверь в кабине и мы двинулись дальше.
***
- Я - Петро, - и протянул мне ладонь для рукопожатия, - домой йду.
Предвосхищая мой вопрос громко, почти торжественно, произнес старичок.
- Нічого, проживу один, хай одна там кукує.
А то сидить, скиглить, плаче. Всю душу мені попиляла, як та, як та ...
Дедушка замолчал, подбирая слово, а потом часто часто заморгал и отвернулся от меня...
Я понял, что это он про жену.
-Вас эвакуировали? - спросил я.
-Так, вивезли, та як те старе лахміття кинули!
Завершение каждой своей фразы дед отмечал громким ударом дрына в пол машины, будто ставил громкую и последнюю точку.
-Нас, зі старою відвезли до (он назвал какую то деревню под Киевом). Може знаєш?
Я отрицательно помотал головой.
-Ти звідки, синок? З Харкова? Велике місто, велике...
Так от, у всіх з нашого села хозяї люди, як люди, а нам попалася чиста гадюка! Поселила нас зі старою в курнику. Там у дворі не ступни, воду з колодязя не пий, бо - заразні, бач, радіація, а в неї діти. Тьфу!
Я почав був із нею сваритися, та з жінкою ругаться що ссцяти проти вітру!
Кажу своїй: "Пішли до хати!"
Боїться, радіація! Тьфу!
Ось ти синку,бачив тую радіацію?
Бачив?! Та ти молодий от і бачив!
А я - старий! Нема на мене такої радіації, щоб з хати мене вигнати могла!
Дед угрожающе замахал своей палкой. То ли радиации, то ли хозяйке-"гадюке".
- В мене хата гарна, під залізом! Три роки, як перекрив, - с нескрываемой гордостью заявил он.
- Коза біла є - Манька.
Сир любиш? Ні, ну тоді ти - телепень! Козій сир силу дає, чоловічу
