Все. Окружение. Как вывезти семью? Единственная возможность – Бамборский военный аэродром и санаторий ПВО в Гудауте. Пока люди из санатория плавали в море, я чувствовал себя в относительной безопасности, но 15 августа после обеда все изменилось. На аэродром стали один за другим садиться "Ил-76", а санаторский пляж опустел...
Бежим с тестем в санаторий. Находим измученного директора. Подполковник, с опухшими от бессонницы глазами, уже организует эвакуацию последней партии отдыхающих. С огромным трудом уговариваем его включить и мою семью в этот список. Нам коротко внушили, что если через 15 минут нас не будет на перекрестке ул."Дружба" и ул."Тарнава" чтобы перехватить на перекрестке автобус то... Бегу первый.
За этот 3х минутный кросс в шлепанцах я преодолел рекордную дистанцию от санатория до дома.
В минуту объясняю ситуацию жене. Молча, запихивает шмотки по сумкам. Через 3 минуты мы уже готовы. Запыхавшийся тесть заводит свою "четверку". Едем в сторону Бамборы.
На перекрестке пересаживаемся в автобус, вскоре проезжаем сквозь молчаливую толпу, желающих спастись возле шлагбаума территории авиабазы...
Садится очередной "Ил-76". По аппарелям съезжают танки. Долго стоим просто на бетонных плитах военного аэродрома возле огромного самолета, ожидая посадки. Над головами очень низко, с грохотом, раз за разом, пролетает пара "Мигов" прикрытия...
Наконец нас приглашают на посадку. Около 200 человек поднимается во внутрь абсолютно пустого корпуса самолета, люди садятся на корточки на площади двух волейбольных полей. Совсем некстати начинает плакать наша пятилетняя дочка. Жена очень грубо (наверное единственный раз в жизни) крикнула ей "Спи!" К моему удивлению ребенок моментально, тут же уснул и не открывал глаз, пока мы не приземлились в Крымске. Жене, как Матери с Ребенком выделили сидячее место на запасных шасси, а я, на корточках, как-то устраиваюсь рядом.
Перед взлетом один из пилотов подает клочок бумаги и шариковую ручку, чтобы каждый записал себя и своих близких на этот рейс НАДЕЖДЫ, чтобы можно было узнать, сколько погибло, если собьют...
А ведь всего год назад мы улетали совсем по-другому...
САМОЛЕТ СЧАСТЬЯ
Я стою на волнорезе. В руках удочка. Время к заходу... Море, как зеркало, а оранжевый воздух уже веет прохладой. И неважно, что я не рыбак, удочка с куском мидии на крючке – отличная наживка для морского окуня. Эта рыба на сковородке - самый изысканный деликатес. Неожиданно ощущаю на сгибе моих мизинцев на ногах легкую щекотку – маленькие крабики пытаются отщипнуть от меня кусочки моего тела. Их несколько десятков, размером с копейку возле каждой ноги, я боюсь пошевелиться, чтобы их не спугнуть. Лениво наползает на волнорез очередная, очень пологая волна, вдруг, совсем рядом, из моря вылетает полуметровая рыба, делает кульбит и громко шлепается об зеркало моря, за ней вторая, третья... "Лобаны играют"- тихо мне говорит тесть. Солнце почти коснулось недвижимой глади моря.
Время остановилось, а я, вдруг, физически ощутил СЧАСТЬЕ.
Несколько пойманных карасей, зажаренных тещей – наш прощальный ужин, завтра мы улетаем в Харьков...
Рейс задержали на несколько часов, вылетаем на заходе солнца. Мое раздражение быстро улетучивается от раскрывшейся перспективы. Самолет рейса 7421 набирает высоту синхронно с заходом солнца. Его изумрудово зеленый луч бил прямо в мой иллюминатор. Говорят, что это к счастью, увидеть это явление. Спиральный подъем поочередно открывает для меня или кремово- коричневые вершины Кавказа, или фиолетовое Черное море. Солнце село, горы исчезли, а море и побережье неожиданно засверкали яркими огнями кораблей и санаториев. У меня волосы дыбом встали от такой красоты. Я был опять счастлив. Все еще живы и здоровы. Неожиданно вспомнил другой полет...
БОРТ ВОЗВРАЩЕНИЯ
21 июня, наконец, пришел транспорт с солдатами, и хотя уже около недели, как я сдал свой взвод моему сменщику, все мои просьбы к начальнику штаба отпустить меня не принимались во внимание. Опытных офицеров не хватало, и я даже пару раз съездил со своим сменщиком на станцию, чтобы показать ему, как надо работать старшим команды дезактивации. Дико болела голова, мучили приступы удушливого кашля по утрам и вечерам. А "Чернобыль" ни как не хотел меня отпускать. А тут еще эта изнуряющая духота, я ждал дождя, как спасения. Но к тучам подлетали самолеты, и они превращались в легкие облачка.
Долго бегаю с оформлением документов. В штабе бригады неожиданно узнаю, что меня назначили старшим по вывозу бойцов. Вечерело, когда вдруг хлынул дождь. Такой долгожданный и совсем мне не нужный теперь ливень.
Все документы оформлены, лагерь спит под дождем. Направляюсь к палатке, в которой прожил 36 дней, открываю полог и тихонько зову в темноту "Мужики! Мужики, до свиданья!" В ответ слышу только тихое сопение спящих друзей. По себе зная, как драгоценно для офицера это недолгое время его спокойного сна, как можно тише отхожу. Не попрощался...
Садимся в машины. Привычно проверяю "наличие присутствия" бойцов и сажусь в кабину ГАЗ-66. Как ни банально, выдаю гагаринское: "Поехали!"
Всю эту самую короткую ночь в году я тормошил разговорами водителя. Он был - срочником. Он сразу предупредил:" Тов. лейтенант! Хотите доехать домой живым - не давайте мне уснуть. Я 2 ночи не спал"...
Мы после КПП "Дымер" заблудились и вместо трассы на Белую Церковь заехали в предрассветный Киев. Гаишники нашу военную колонну проспали, а должны были остановить, защищая столицу Советской Украины от Чернобыльской радиации, которую мы везли в себе и на колесах машин нашей колонны.
Пустынные улицы и трамвайные пути...
Вспомнились, слова из песни: "22 июня, ровно в 4 часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война" А я ЕХАЛ ДОМОЙ! МОЯ ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ И Я -ЖИВОЙ!
Солнце нас догнало уже на трассе. ...
В Белой Церкви получаю свои цивильные вещи, и нас грузовиком везут на военный аэродром. На взлетной полосе стоит "АН-12" со следами сажи от двигателей на бортах. Бортмеханик озабоченно осматривает один из двигателей и во всеуслышание спрашивает у командира, выглянувшего из оконца: "Долетим?" После утвердительного кивка все садимся в самолет. Транспортник не приспособлен к перевозке пассажиров, но как-то устраиваемся, летим...
Нас выбросили посреди летного поля в Чугуеве. Мы прыгали прямо на бетон из транспортного люка в корме самолета. Самолет тут же развернулся и улетел, "развозя", как последняя маршрутка, наших товарищей в Донецк, а затем в Днепропетровск...
Осторожно отворяю дверь своей квартиры (признак - если не закрыто на ключ, то дома кто-то есть). Неслышно открываю дверь в нашу комнату.
Сидит на полу, сортирует какие-то вещи из шкафа, живот уже заметно округлился, на меня испуганный взгляд больших карих и таких любимых глаз. Вскакивает, кидается ко мне, роняя на пол вещи. Обнимаю мягкое тело, жадно вдыхая ежевичный запах ее волос.
Я – дома. Я - вернулся. Все у нас впереди.
Вместо эпилога. Первый звонок
Ничто.
В Ничто нет звуков, нет света, просто нет ничего.
Ничто продолжается долго, секунду, минуту, час, век, кто оценит время в Ничто?
Вдруг, в Ничто появилось слабое движение. Движение само по себе, бестелесное движение. Движение в Ничто. Звуков нет, света – нет, есть только это слабое движение.
Ничто начало съеживаться, когда появился локоть. Локоть пытается упереться, но скользит и безвольно падает опять в Ничто. В месте с локтем падает в Ничто рука.
Что такое рука в этом безмерном Ничто? Это - Ничто! Но упрямый локоть опять пытается упереться по скользкому. И опять проваливается в Ничто. Локоть опять упирается и опять, соскальзывая, падает, но уже не в Ничто, а на твердь. Боли нет, нет звуков, а есть упрямый локоть, который пытается поднять груз, но не находит точку опоры.
Скользко в Ничто. Опять упор, напряжение и удар Головой о твердое. Локоть опять соскальзывает. Кто-то бьется головой о твердое. Упор локтем. Локоть скользит, удар Головой. Упор локтем, Локоть скользит. Удар головой.
В Ничто нет времени, чтобы посчитать число ударов головой. Кто-то бьется головой о твердое. Кому-то плохо. Кому-то, очень плохо.
Локоть, упор, скольжение и удар головы об унитаз.
Кому-то очень плохо!
Удар, еще удар!
Плохо МНЕ!
Сознание пришло внезапно. А, ведь, это я лежу возле унитаза в луже собственной мочи, и пытаюсь встать. Но локоть, уже изодранный кафелем в клочья, опять и опять скользит, а голова бьется об унитаз! Как мне плохо! Ничто свернулось мне в мозг дикой головной болью. Хочется блевать, но нет сил. Ничто все высосало...
Упираясь на ладони, встаю, ударяясь об унитаз и стенку туалета.
Я дома. Ночь. Я проснулся. Я вышел в туалет и упал в Ничто. Мне очень плохо...
Чтобы никого не пугать, обтираюсь мокрым полотенцем, переодеваюсь в сухое.
Прошло 3 месяца после моего первого облучения. Анализы крови показывали, что лейкоциты падают. 13 тыс в Ораном, сменились 1,5 тысячами к сентябрю 86 года в Харькове. И тогда, первый раз, ко мне пришло Ничто.
Я утром пошел в поликлинику рассказать о своей беде и участковый доктор тут же пишет мне направление в ХНИИМР (Харьковский НИИ медицинской радиологии) в стационар.
Долго бегаю по коридорам и этажам, сдаю кровь и мочу в баночке. Выстаиваю очереди в регистратуру за талончиком на прием к специалистам. СИЧ (счетчик излучения человека), терапевт, окулист, хирург. Моя карточка толстеет на глазах.
Невропатолог. Он принимает решение, нужна мне медицинская помощь на уровне стационара или нет.
На стуле с высокой спинкой сидит мужчина. Ему, на вид, около 60 лет. Сквозь очки презрительный взгляд.
-На что жалуетесь?
Рассказываю. Был в мае возле реактора, теперь упал в обморок, кровь плохая, голова болит.
В ответ слышу:
- Много вас тут ходит, я вас туда не посылал, обмороков я не видел, кровь восстановится, а голова болит, потому, что обувь у вас тесная! До свидания!
Короткая запись: "Патологий нет" в карточку и шлепок маленькой круглой печати.
Я машинально глянул на носки своих туфель и, непроизвольно, пошевелил пальцами ног. НИЧТО кинулось мне в голову кипящей кровью. Еле сдержался, чтобы не впиться пальцами в глотку этому самодовольному уроду. Задыхаясь, я выбежал из кабинета. Сердце выскакивало из груди от ярости и обиды.