обычный — лукавый и смешливый — и отозвался:
— Я учу тебя разным вытребенькам, которые как бы пристали нашему брату. Но быть мужчиной — не значит уметь метать ножи в цель или отливать стоя. Или чесать яйца и плевать сквозь зубы. Мужчина должен всегда… — он помедлил, подбирая слова, — быть готовым защитить слабого. Ребёнка. Женщину. Умереть за них, если потребуется. И… — он вновь помедлил. — Тебя обижали разные говнюки. Так вот, они — просто не мужчины.
Гэйла облизнула пересохшие губы, сразу вспомнив: «Ты готов отдать жизнь за шлюху, парень?»
Реми был готов умереть за неё тогда. И сейчас.
А ведь он с нею даже не переспал!
Даже ни разу не лёг рядом.
Но однажды ночью Гэйла проснулась с придушенным криком. Она снова видела перед собой того, кому Гастон продал её в первый раз — его пьяный оскал, грубые руки, бесцеремонно сдёргивающие с неё платье. В её ушах загремел его лающий хохот, и она жалобно вскрикнула, охваченная животным ужасом.
— Гэйл… Гэйла!
Это был голос Реми. Он пролился в её затуманенное кошмаром сознание, словно струи августовского щедрого дождя — на охваченный пожаром лес:
— Гэйла!
Он даже не пытался коснуться её, пока она, всхлипывая и глядя на него остановившимися от страха глазами, беспомощно от него отползала. Протянув к ней руки, он звал и звал её, так ласково, как звала бы мать:
— Гэйла… Гэйла…
Она наконец со стоном уронила голову в колени и кое-как вымолвила:
— Прости.
— Ляг со мной, — шёпотом попросил он, по-прежнему не дотрагиваясь до неё. — Вот тут, у костра. Пожалуйста.
Слишком измученная, чтобы спорить, она растянулась рядом с ним на попоне, отрешённо глядя в ночное небо. Он протянул было руку — пригладить её всклокоченные волосы, но тут же отдёрнул.
От его крепкого тела исходило тепло, а дыхание было ровным и успокаивающим. И нервный озноб, сотрясавший Гэйлу, начала понемногу стихать, хотя она всё ещё была настороже, как пасущаяся в кустах лань.
Реми всё-таки пригладил ей кудри — стремительным лёгким движением.
— Сказочку хочешь? — весело спросил он. — Про братца Лиса и братца Черепаху?
У неё вырвался дрожащий смешок, и, приняв его за согласие, Реми неспешно начал:
— Грелся себе как-то на солнышке братец Черепаха, а мимо как раз пробегал хитрющий старый братец Лис…
Он плёл и плёл эту немудрящую сказочку, изображая потявкивание братца Лиса и кряхтение братца Черепахи, а Гэйла просто слушала и слушала — не сказку, а его напевный голос… а потом твёрдо перебила его:
— Я больше никогда и никому не позволю делать это со мной. Никогда. Лучше умереть.
Реми молчал очень долго. А потом прошептал ей на ухо, повернувшись к ней:
— Закрой глаза. — И, встретил её недоверчивый взгляд, мягко добавил: — Не веришь мне? Держи меня за руки.
Господи, она никому не могла доверять в этом мире. Никому!
Но ему — могла.
Гэйла тоже повернулась на бок лицом к нему, неловко стиснув его шершавые пальцы, и закрыла глаза. Ресницы её непроизвольно вздрагивали, дыхание сбивалось.
И она совершенно задохнулась, когда его обветренные губы коснулись её губ.
О Боже, скольких мужчин она с омерзением приняла в себя за несколько проклятых недель своего рабства у Гастона! Но никто никогда её не целовал. Она сама брезгливо отворачивалась, пока они жадно щупали её грудь и задирали подол сорочки.
Губы Реми ласкали её рот медленно и легко, но она ощущала эту ласку каждым нервом своего натянувшегося, как тетива, тела — влажный жар и медовую нежность его рта, мятный холодок зубов. Движения его языка напомнили ей движения соития, но она внезапно подумала об этом без отвращения. Тело её напряглось ещё больше, безотчётно прижимаясь к его сильному телу, но она не выпускала его рук, впиваясь в них ногтями, и её короткие всхлипы прорывались сквозь его поцелуи, которые становились всё жарче и неистовей. Но это не пугало её. Впервые в жизни всё нараставшая обжигающая волна возбуждения судорогой скручивала её нутро, затмевая разум.
Время замерло. Осталось только это невыносимое блаженство, сладкая грешная мука.
Раздвинув ноги, Гэйла вжалась пылающим лоном в твёрдое, как камень, бедро Реми и пронзительно вскрикнула, освобождаясь. Но так и не разжала пальцев, вцепившихся в его запястья, проваливаясь в темноту блаженного сна.
Она знала, что они никогда не скажут друг другу ни слова о происшедшем.
— Куда ты везёшь меня? — спросила она утром. Раньше ей казалось, что Реми путешествует бесцельно, чтобы повидать мир. Но теперь она понимала, что они двигаются куда-то на юг.
К океану.
— Не бойся, — тихо сказал Реми и провёл ладонью по её кудряшкам. — На побережье есть городок Сен-Мартин, а там харчевня «Три кружки». Ею владеют мои друзья. Муж и жена. Я хочу оставить тебя там, Гэйл… Гэйла.
Она глубоко вздохнула, не отрывая от него ошеломлённого взгляда.
— Они хорошие, добрые люди, уже немолодые, — ласково продолжал Реми, снова перебирая её волосы. — Они тебя ничем не обидят и будут рады приютить.
— Я так мешаю тебе? — прошептала она и шмыгнула носом, ненавидя себя за это
Ведь он не был ей ни любовником, ни другом. А кем она была для него? Щенком, тонувшим в реке, которого он подобрал и выходил!
— Ну что ты! — горячо запротестовал Реми. — Ты отличный напарник… Гэйл… Гэйла. Но… — Лицо его вдруг посуровело. — Есть дела, которые я должен закончить, и люди… которых я должен найти. И это я должен сделать один. Ты понимаешь?
Гэйла строптиво мотнула головой.
Но она понимала.
И понимала ещё, что действительно мешает Реми. С нею за спиной он путешествовал медленнее. Он вынужден был прятать её от чужих пристальных взглядов. Когда они пару раз ночевали в попадавшихся на пути харчевнях, он брал одну комнату на двоих, оставляя её там. А сам ночевал внизу на лавке или в постели какой-нибудь судомойки, а утром приходил, смущённо почёсывая затылок и виновато жмурясь, как налакавшийся сметаны кот.
Словом, она стесняла Реми и не могла этого не признать.
Однако ей было обидно и страшно. Страшно расставаться с ним! Опять остаться одной!
Но признаться ему в этом она не могла.
* * *
Хозяева харчевни «Три кружки» действительно были немолоды. И, возможно, вправду были хорошими, добрыми людьми. Хозяйка, Джози, усадила Гэйлу в кресло у камина с бокалом горячего сидра, но навязываться с расспросами не стала. Молча улыбнулась ей и ушла на кухню, где Реми толковал о чём-то с её мужем Морисом.
Гэйла пила сидр маленькими глотками и сумрачно размышляла о том, что будет дальше. Что её заставят тут делать, приживётся ли она в этих «Трёх кружках»… и увидит ли когда-нибудь этого предателя Реми?!
В горле у неё встал комок.
Предатель вышел из кухни и присел на корточки возле её кресла, положив ладонь на подлокотник. Его серые глаза были серьёзными и виноватыми, и Гэйла отвернулась, чтоб не смотреть в эти глаза.
— Ты можешь быть здесь Гэйлом или Гэйлой, как захочешь. — негромко сказал Реми. — Они отведут тебе комнату рядом со своими. Всё будет хорошо, поверь мне.
Гэйла молчала, по-прежнему отвернувшись. Она не могла и не хотела его видеть. Это было слишком больно.
Реми посидел рядом ещё немного, а потом со вздохом поднялся.
— Я обязательно вернусь, — твёрдо пообещал он.
«Мне-то что!» — хотелось крикнуть Гэйле, но она опять промолчала.
Его ладонь на миг коснулась её макушки, и под его шагами скрипнули половицы.
Дверь за ним захлопнулась.
Всё.
Джози вышла из кухни, вытирая руки клетчатым фартуком, и тревожно на неё посмотрела.
И тут что-то перевернулось у Гэйлы внутри. Как подброшенная, она вскочила и кинулась прочь, задержавшись на пороге, чтобы пробормотать:
— Простите. Я сейчас…
Реми уже выходил из конюшни, ведя в поводу свою гнедую Ласточку, и остановился, как вкопанный, заметив Гэйлу. А той уже было всё равно, что он подумает.
Она хотела наконец сказать то, что должна была сказать ему давным-давно, сказать сразу, но никак не решалась.
— Спасибо! — выдохнула она, не добежав до него пары шагов, и прижала ладонь к губам.
И зажмурилась, ожидая, когда Реми её обнимет.
И он обнял — неловко, крепко, бережно, уткнувшись лбом в её макушку.
А потом чмокнул её в щёку и легко вскочил в седло. Помахал ей рукой, обернувшись через плечо, и погнал лошадь вскачь.
Гэйла долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом дороги, а после повернулась и побрела обратно в харчевню.
Она точно знала, что он вернётся.
И что она будет его ждать.
