Я БУДУ ЕЗДИТЬ НА ФОРДЕ

день проживания здесь в Союзе он работал полгода. Из отеля пришлось быстро съехать, но стартовый капитал уже успел уменьшиться почти наполовину. Валера потом целый год переживал.

 Разрешение на работу выдается через три месяца, и Николай с Валеркой за это время стали неразлучными друзьями. Лучший способ убить время – карты. Николай вспомнил студенческий годы, друзей в общаге, преферанс до утра и взялся обучать Валерку всем тонкостям этой королевской игры. По правде сказать, «всех тонкостей» Николай и сам не знал, но какой уважающий себя преферансист в этом сознается. Третьим, за неимением партнеров мужского пола, пришлось взять Татьяну. Играть она научилась быстро, играла хорошо и азартно, чем весьма удивляла законного супруга. Валерка же играл без энтузиазма, его деятельная натура требовала приложения сил в направлении зарабатывания денег.
- Мы тут дурака валяем, а за этот день можно было бы 80 марок заработать. Пять дней в неделю будет четыреста. Представляешь, я теряю четыреста марок каждую неделю.
- Не дурака, а преферанс, - возражал ему Николай. – Дурак тоже серьезная игра. Плохо играть в него умеют все, а хорошо – почти никто. Кстати, ты немецкий немного понимаешь, чего это там в телевизоре мужики галдят?
- Да там кто-то кого-то на шесть миллионов кинул. Не бери в голову, нас с тобой на шесть миллионов не обманешь, - ответил Валерка.

 Действительно, тех восьмидесяти семи марок, которые выдавал на месяц социал, катастрофически не хватало. Основная статья расхода – еда. Кормили в отеле бесплатно, но дневной рацион был рассчитан на среднестатистического немца, то есть примерно в два раза меньше, чем привык потреблять столь же статистический русский желудок.
 Чтобы сэкономить деньги, в город ходили не каждый день. Николай вообще не очень любил ходить с Валеркой из-за его склонности посещать дорогие магазины и примерять там чуть ли не все подряд. Как можно полчаса трясти шестисотмарочными кожаными куртками, если в кармане двадцать марок, а до следующего социала почти две недели? О резервном запасе Николай, конечно же, знал, но был уверен – ни на эту куртку, ни на трехсотмарочные пневмокроссовки Валерка его не истратит.

 За две недели до получения разрешения на работу Валерка начал активно заниматься собственным трудоустройством, попутно приглядывая и работу для жены. Николай стеснялся искать работу, имея возможность предъявлять единственный документ – собственную наглую рожу. А, в общем-то, напрасно. К тому времени, когда им выдали разрешение, Валерка уже договорился, что с первого числа начинает работать на сырзаводе, а жена – посудомойкой в ресторане.

 В четверг утром Валерка с женой сразу после завтрака ушли в город, не позвав с собой Николая, а на обед вообще не пришли. После обеда, часов около трех, к отелю подъехал ярко-красный «Форд-Сьерра». За рулем сидел Валерка, который, казалось, сиял еще ярче. Николай автомобилистом никогда не был и даже прав не имел. Но, все равно, у него от зависти слегка защемило сердце.
- Смотри, - начал показывать ему Валерка, - вот этот рычажок двигаешь вправо-влево, вперед-назад, - он регулирует баланс колонок. Их здесь четыре штуки. А звук какой!
- В перед, в зад... – сказал Николай.
- Ты сядь, почувствуй, какие кресла, комфорт! – не унимался Валерка. – А багажник! Огромный! Задние сиденья складываются, и тогда что хочешь – холодильник, телевизор – всё увезешь!
- За сколько взял? – спросил Николай.
- За две с половиной. На нем цена была – четыре тысячи, а мне еще раньше говорили, будешь брать за наличку – можно торговаться и скидку получить. Я полторы тысячи выторговал, сам не ожидал.
- Не слабо, - согласился Николай.
- Помнишь, на площадке, позади «Альди», штук десять машин стояло на продажу и вывеска «Авто Гюльбахар»? Я у него купил, там всех дешевле.
- Обманет турок, - с сомнением сказал Николай. Лицам с восточными фамилиями он не доверял.
- Не обманет, я в машинах разбираюсь. Не первую беру, - возразил Валерка.
 Как позже выяснилось, все-таки обманул. Через две недели капот и крыша «Форда» побледнели и стали седыми. Видимо, перед продажей турок натер машину специальным полиролем с цветным пигментом, но на южном альпийском солнце пигмент выгорел. Впрочем, этот чисто косметический дефект был у «Форда» единственным недостатком.

 Через месяц Валерка с Татьяной сняли небольшую двухкомнатную квартиру в городе, и Николай помог им переехать - затащил на второй этаж старый холодильник, который Валерка получил бесплатно от какого-то немца.
 После этого Валерка с Николаем встречались примерно раз в месяц, и причиной всегда служила Валеркина новая большая покупка. Он купил: телевизор «Сони» с экраном 72 см, видеокамеру «Панасоник», видеомагнитофон «JVC», в который подходили не только большие кассеты, но и маленькие, от видеокамеры, мини-стереокомплекс (снова JVC, нефирменных вещей, какими переполнены немецкие магазины, Валерка не признавал) и, наконец, подержанное пианино для жены. Затаскивать пианино Валерка Николая не позвал. Бегать с пианино по этажам – удовольствие небольшое, но Николай немного расстроился – дружба их потихоньку заканчивалась.
 Следующий Валеркин визит с покупками связан не был. Начальник его цеха отмечал пятидесятилетие и, видимо для экзотики, пригласил и Валерку. Впечатления от немецкой гулянки переполняли его и требовали выхода.
- Знаешь, - рассказывал он Николаю, - там был баллон с каким-то газом. Если его вдохнуть, а потом что-нибудь говорить, голос становится тонким и дрожащим, как в мультфильме! – Валерка засмеялся и попытался изобразить, как это было.
- Форд продавать не хочешь? – сменил тему Николай.
- Пытался уже, но больше тысячи за него никто не дает. У меня, оказывается, старый вариант. У нового передние поворотники на крылья заходят, а у моего – нет. Такая мелочь, а как увидят – носы воротят. Я и в газету объявление давал, и в Мюнхен на базар ездил – кайн шанс. Заходил в автохаус – там у меня его за три тысячи берут, если я у них новый куплю. Но столько налички у меня нет, а кредит ни один банк не дает из-за азилянтских документов. Я решил – пока поезжу на старом, а как дадут вид на жительство, тут же пойду в автохаус и куплю новый. Представляешь – купил за две с половиной, год ездил и за три продал! Здорово!
Николай подумал, что так быстро немцы еще никому вида на жительство не давали, но вслух сказал:
- Здорово.
 После этого Валерка не появлялся около полугода. Николай звонил ему пару раз, но Валерка разговаривал неохотно, отвечал односложно, в гости не приглашал, и Николай решил не навязываться.

 Появился Валерка внезапно, без предупреждающего телефонного звонка. Взгляд колючий, на губах – кривая злая усмешка.
- Привет, - удивленно сказал Николай, - а я про тебя и думать забыл. Где пропадал? Что новенького?
- Выгоняют нас. Адвоката нанимал – не помогло. Два суда проиграл. Дали четырнадцать дней, чтобы покинуть Германию. А я никуда не поеду. В аэропорт привезут - паспорт порву. Без паспорта они не имеют права меня высылать. – Валерка перевел дух. – Слушай, а поехали вместе. Коммунисты теперь не у власти. Развернемся! У меня старший брат – главный инженер в колхозе. Он нас поддержит. Чего ты здесь забыл? Ну их к черту, всех этих немцев! Поехали.
- Да знаешь, я уж как-нибудь здесь... – разговор стал Николаю неприятен. Валерка это заметил.
- Не хочешь? Ну, как хочешь. Я пойду. Будь здоров, не кашляй.
 Это была их последняя встреча.

 С Николаем я случайно столкнулся на вокзале. Выглядел он странно: длинные сальные волосы, месяца два назад выкрашенные в желтый цвет, кожаная куртка с бахромой на рукавах – в таких обычно ездят на «Харлеях», старые штаны советского покроя и кроссовки, давно забывшие свои цвет и форму.
- Здорово! – обрадовался я. - Сто лет тебя не видал. Рассказывай, как живешь, где работаешь.
- Работаю все там же, на монтаже. Мотаемся – то в Австрию, то в Гамбург. Но это не важно, - он оживился. -  Я тут новый исторический роман заканчиваю...
 Пару лет назад я имел неосторожность заглянуть в один из Николаевых романов и сразу вспомнил фразу Войновича: «Чтобы узнать, что щи протухли не обязательно съесть всю кастрюлю». Дело даже не в том, что он любил использовать слова вроде «кафтан» или «картуз», но при этом путал «подрясник» с «подгузником». Самым ужасным было то, что эти романы – убогое подражание старой коммунистической тухлятине в стиле Георгия Маркова. Я поспешил сменить тему.
- Что новенького у Валерки?
- Так его уж года полтора, как депортировали. Полиция приехала в девять вечера, дала десять минут на сборы, и увезли. Он успел только позвонить знакомому аусзидлеру и отдать ему ключи от квартиры и машины. Аусзидлер запихал Валеркино добро в «Форд», уместилось всё, кроме пианино. Хороший был «Форд», вместительный. Он потом долго стоял во дворе аусзидлеровского хайма. Где-то через полгода приезжал Валеркин брат и уехал на нем в Россию. Доехал или нет – не знаю. Говорят, опасно сейчас. Бандиты и в Польше, и в Белоруссии, и у нас.
 Русский человек Николай – проживет еще двадцать лет в Германии, но все равно про Россию будет говорить: «у нас».
- А ты что здесь делаешь? – спросил Николай, заметив, что я его уже почти не слушаю.
- Да у меня сегодня с утра жена с дочкой в Мюнхен уехали, по магазинам. Купили что-то тяжелое, позвонили, чтобы я их встретил
 Николай внезапно напрягся, в глазах появилась неуверенность. Ну вот, вечно я со своим языком, ляпну и не подумаю. Знал же прекрасно, что жена Николая не захотела приехать в Германию, а он по каким-то причинам отказался вернуться. Мне стало неловко.
- Извини, мне пора, - сказал я ему и побежал на шестой путь, встречать своих родных.


5

 Единственная неприятная мысль омрачала мою безмятежную жизнь в «Шахтере» – деньги. Сашка Иванов любил поговорки на эту тему. Например: « Кошелек – не мешок с картошкой – чем тяжелее, тем приятней его носить» или «Самая лучшая рыба – это колбаса, а самая лучшая колбаса – это чулок с деньгами». Но прошу не судить поспешно о нем только по его поговоркам. Как говорил тот же Сашка, «человек как граненый стакан – мы видим те грани, которые повернуты к нам, и понятия не имеем, что внутри».
 Когда кошелек у меня отощал настолько, что его стало неприятно брать в руки (позже я узнал, что такая болезнь потери веса, кажется, называется булимией), я оплатил гостиницу на 10 дней вперед, купил буханку хлеба, огромного морского окуня горячего копчения и задумался – как жить дальше.
 Среди вновь приобретенных знакомых был у меня сотрудник областной мурманской газеты, зарабатывающий на жизнь статьями о социалистическом соревновании и очерками о штурманах дальнего плавания. Мне он пытался вдолбить два важных понятия. Первое: траулер – не корабль,  а судно. Кораблями имеют право называться только военные суда. Я с ним соглашался, но, как человек сухопутный и гражданский, продолжал (и продолжаю) называть кораблем любую плоскодонку.
- Если плавает, значит, корабль, - объяснял я своё упрямо.
- Плавает говно, корабль ходит! – возмущался сотрудник.
Второе его фундаментальное утверждение: Лион Фейхтвангер – великий писатель. С этим я не мог согласиться тогда и ничего не могу добавить сейчас. Разных