точнее в передачах. Кажется, зрел перелом, и фортуна медленно, но поворачивалась на 180º. Как воздух нужен был второй гол, и он не заставил себя ждать. Но судья его не засчитал. А случилось вот что. Гусар подал угловой и, как всегда, мяч полетел сухим листом по непредсказуемой для всех и для него самого, то есть, Витька, траектории, к тому же низко, на уровне голов. Сначала мяч вроде бы направился к линии штрафной, и все дёрнулись туда, а потом вдруг свернул к воротам, заставив защитниц убрать слабые головы, и в результате неожиданно для Старче, караулившего во враждебном тылу нацеленную подачу, угодил ему в мощное плечо, смягчил силу и скорость и по невысокой параболе срикошетил за его спину на маломощную грудь Фигаро. Федя инстинктивно втянул и без того впалую грудь, задержав мяч на теле, и не был бы Фигаро, если бы даже в кризисной ситуации и при отрицательном счёте не схохмил. Он оттянул резинку трусов, впустил мяч туда, где не пинают, и встал рядом с Максом. Судья, конечно, не посчитал в начале тайма, сколько всего пузачей в мужской команде, и теперь, глядя на двойников, был в замешательстве. Но быстро сообразил, в чём дело, и, не разобравшись, ткнул пальцем в Макса, подзывая к себе, поднял жёлтую карточку и оттянул его трусы на лямках, показывая, что догадался, где пропавший мяч. Анна на правах капитана тоже потянулась посмотреть, что там, а за ней и другие любопытствующие девы. Но мяча там не было! Лицо ошеломлённого судьи вытянулось, он опять поднял жёлтую карточку и замахал другой рукой, сообщая зрителям, что отменяет наказание, и поискал глазами второго пузача. Но он тоже исчез! Витёк уже успел освободиться от беремени и даже, воспользовавшись непреодолимым любопытством женщин к содержимому трусов Макса, легонько закатил мяч под ногами всех в угол ворот. К несчастью своему, судья в горячке не запомнил лица поддельного пузача и теперь никак не мог решить, кого наказать и что делать с голом. Засчитать его нельзя, да и не хотелось – он его не видел, штрафной назначать тоже нельзя – штрафник исчез, и тогда судья свистнул на продолжение игры, и сам пнул мяч к центру, подыгрывая женщинам. Викешенцы не спорили, экономя время и зная из теории, что наказать пристрастного судью и нечестных соперниц лучше всего голами.
И принялись воплощать теорию в практику, напрочь заперев утомлённых женщин на их половине поля и разрешая редкие контратаки, которые кончались падением нападающих и воплями о боли, которой нет. А сами аннаконды нисколечко не щадили викешенцев, не брезгуя всеми приёмами Станиславского, тем более что свисток судьи в таких случаях молчал. Особенно доставалось щуплому Серому. Вот и в очередной раз две бабищи сделали ему явную коробочку, уложили на землю, да ещё и уселись сверху, вмяв по уши в траву. Пришлось Серёге, волоча повреждённую ногу, в полном смысле слова уползать с поля к скамейке наших фанаток, где те под руководством Земфиры сделали интенсивный восстановительный массаж, да так, что бедный малый не прочь был уползти назад в поле. А Викентию Алексеевичу всё никак не удавалось сойтись с Анной один на один и выполнить, наконец, обещание, данное тренеру. Капитанша оттянулась в глубокую защиту, надеясь так удержать победный счёт, а он был задействован на подборе отбитых соперницами мячей и возвращении их своим нападающим, надеясь вскоре кардинально изменить счёт. В конце концов, не выдержав томления, футболеадор устремился, подталкивая резиновый мяч, чтобы сразиться с полосатым змием и сразить его раз и навсегда и в душе, и наяву.
Они сошлись лицом к лицу в районе злополучной одиннадцатиметровой отметки, и Викентий Алексеевич, мастерски прокинув мяч мимо неё слева, сам смело рванул в обход справа, но она, выставив ногу, отклонилась в ту же сторону, и он, не справившись с инерцией и запнувшись за преграду, стал падать прямо на неё. Дружной парой, почти обнявшись, так, что он ощутил упругость её грудей, они упали, удобно разместившись на жёсткой земле так тесно, как в супружеской постели. «Есть!» - мелькнула у него торжествующая мысль. – «Я её завалил! Зава-а-ли-ил!». Игра переместилась от них на половину викешенцев.
- Надо же! – повернула она к нему возбуждённое и живое, не мраморное, лицо. – А вы, оказывается, ко всему прочему, ещё и грубиян, и нахал!
- Да, - тотчас подтвердил он. – Вы ещё не знаете и других моих положительных качеств.
Она презрительно фыркнула:
- И, надеюсь, не узнаю, - отрезала, не поддержав дружеской беседы тет-а-тет. И вдруг улыбнулась: - Но зла на неуклюжих увальней не держу и приглашаю сегодня к нам, чтобы отметить нашу победу.
«И твою» - мгновенно сообразил догадливый Викентий Алексеевич и тоже мило улыбнулся:
- Взаимно. Прошу и вас ко мне, чтобы отметить нашу победу.
Она негромко расхохоталась, оценив его дохлый юмор.
- Чем собираетесь потчевать?
- Пельменями, - соблазнял он лучшим, что мог предложить, - самыми настоящими «Русскими», из пачек, и с витаминизированной горчицей.
- О-о! – обрадовалась Анна Владимировна, не убирая улыбки с полных красивых губ, чуть потрескавшихся посередине. – Давно не едала настоящих пельменей. Я подумаю, - и села, заставив визави сделать то же самое. – Кстати, вы уходили последним, обо мне что-нибудь говорили? – некстати вспомнила про президентский ковёр.
- И много, - подтвердил он, - но всё самое лестное. Особенно старался вице-промышленник, и, как я понял, вас переводят к нему в отдел помощницей.
- Вы не ослышались? – быстро и заинтересованно спросила она с напряжённым лицом.
- Ничуть, - успокоил он её. – Я внимательно слежу за вашей стремительной карьерой.
Она улыбнулась и вдруг неожиданно чмокнула Викентия Алексеевича в щёку, а он вдруг совсем близко увидел большое лицо её маленькой дочери.
- Это вам за хорошую весть.
Он потёр место поцелуя, проверяя, был ли он на самом деле.
- Сдачи не надо? – спросил с надеждой.
- Обойдусь! – осадила она нахала. – Всё равно вы сдадите фальшивыми. И вообще: отдайте же, наконец, мою ногу! – вспылила вдруг, удовлетворив своё любопытство и перейдя к нормальным взаимоотношениям с постоянно выскальзывающим из её тенёт крупным кроликом.
- Да как же я отдам, - возмутился он, не желая менять позы, - когда ваша первая нога лежит на моей второй!
Анна Владимировна, надев обычную мраморную маску, сняла свою верхнюю ногу с его придавленной следующей, и они разобрали, наконец, четырёхэтажный ноголом. После этого она быстро поднялась, не удосужившись по-интеллигентски подать руку врагу, и, устремив напряжённый взгляд потемневших глаз на пятящихся аннаконд, закричала, чтобы разобрали игроков, и сама побежала на помощь, не разобрав Викентия Алексеевича. Игра снова переместилась на половину женщин.
А Анне Владимировне вскоре всерьёз пришлось задуматься о пельменях. Разыгравшийся Фигаро прорвался по левому краю, удачно подал верховой в штрафную, где его принял на кумпол высокий Старче, успевающий и в защите, и в атаке, и мягко скинул затылком на дальнюю штангу. А там, забытый защитой, затаился волк в еврейской шкуре. Мяч летел почти параллельно воротам на расстоянии каких-то пяти метров от них и уже опускался, намереваясь ускользнуть от битья к боковой, и тогда Бен, который мог достать его ногой, но не доверял вихляющимся копытам, в отчаянии ласточкой бросился на перехват бараньей головой вперёд и – попал! Мяч скользнул по руке вратарихи и улетел в ворота, а она в сердцах замахнулась пнуть курчавую голову вместо мяча, но сдержалась, пожалев ногу. Бен, вне себя от радости, вскочил, подскочил, мелко засеменил бесполезными ногами и опрометью побежал к скамейке женщин, победно вздев руки, но не добежал, поваленный Фигаро. Тут подоспели и другие, навалившись сверху, и мяли удачливого инсайда до тех пор, пока не подбежал судья и не засвистал паровозом над веселящейся кучей-малой. Тогда, опомнившись и вспомнив, что счёт 2:3 ещё не тот, который нужен, и драгоценного времени терять нельзя, викешенцы бегом вернулись на свои места, оставив неподвижное тело героя, победно раскинувшего руки. Подбежавшие Земфира и Марья Ивановна тщетно пытались поднять его, но не смогли даже оторвать от земли. Пришлось звать на помощь крепких мужиков, и те оторвали-таки почти бездыханного раздавленного форварда, но оторвали вместе с дёрном, приставшим ко всей тыльной стороне туловища так, что от него осталась земляная форма. С трудом стащив с живого бутерброда майку, женщины кое-как очистили её от земли, но трусы он категорически отказался снимать и, волю напившись освежающегося нашатыря, ринулся на поле добывать новую славу, теряя то ли осыпающийся дёрн, то ли ещё что.
Пропустив два мяча, аннаконды, подстёгиваемые жёсткими окриками капитанши, несколько оживились из последних сил, и игра перемещалась с одной половины поля на другую и обратно, не задерживаясь в центре, где полным хозяином стал Викентий Алексеевич. Особенно много хлопот доставляла восьмёрочка, забывшая о недавних приятельских отношениях и часто переигрывающая Гусара. Её стремительные набеги с трудом притормаживал Кинг-Конг, да и то потому, что, заглядевшись с ужасом и восторгом на живого неандертальца, она теряла контроль над мячом. Вот и в очередной раз неугомонная крайняя, облапошив Витька, рванула к углу викешенской штрафной, и Гусару ничего не оставалось, как применить станиславский приём. Догоняя и поняв, что до штрафной не нагонит, он рванулся, падая, всем телом вперёд и попытался уцепиться за её майку, но рука соскользнула и уцепилась за трусы. И стянула их до колен, обнажив ядрёные и ослепительно белые до блеска симпатичные ягодицы. Стреноженная восьмёрочка вынужденно остановилась, но её атакующий порыв был так велик, что если можно было бы потерять трусы, она убежала бы с мячом и без них. А так, ничего не оставалось, как под восторженный рёв зрителей, кричавших: «Не тронь! Пусть будет так!», подойти к глупо улыбающемуся Витьку и коротко вмазать правой по левой щеке. Зрители совсем ошалели и заорали ещё громче: «Дай ему ещё! С левой!». Подбежавший судья добавил пострадавшему жёлтую карточку, а потом, повинуясь требованиям болельщиков, по-христиански левой по правой, и показал жёлтую карточку себе. Бросившиеся спасать незадачливого грешника викешенцы поспели к уже угасшему сыр-бору и на всякий случай поменяли местами Гусара с Фигаро.
Мало того, что, при попустительстве и с участием судьи, одного из смиреннейших викешевцев грубо побили, так купленный рефери ещё и назначил сомнительный штрафной. И хотя обоюдные нарушения состоялись, по мнению наиболее пострадавшей стороны, хорошо видевшей это издалека, в пяти метрах от её штрафной, судья подвинул мяч к самой линии и, растопырившись, оберегал его от старавшихся выбить Вахтанга и Фигаро, отмахиваясь от них веером из жёлтых и красных карточек. Наконец, одни смирились, другие успокоились, у мяча встала штатная пробивальщица Анна-конда, а мужики выстроили внушительную стенку из пяти столбов и одной жердины в виде Серого, примостившегося с краю. Профессионалы тесно прижались друг к другу, чтобы никто не вывернулся, и набычили лбы, чтобы не видеть, куда летит мяч, и прикрыли скрещенными ладонями бренды. Только смелый Серый ничего не
